Цесаревич Вася (СИ) - Шкенев Сергей Николаевич

— А ты откуда знаешь?

Глава 18

Капитан Родионов, лётчик-истребитель из будущего, откровенно не понимал, зачем в Российской Империи строят такие дороги. Кому по ним ездить, если автомобильного транспорта совсем мало, а основные грузоперевозки осуществляются железными дорогами и речными судами. Но нет же, строят вот такие вот восьмые чудеса света.

И в самом деле, трасса Санкт-Петербург — Москва — Нижний Новгород — Казань производит впечатление своей монументальностью. По три полосы в каждую сторону с широким газоном между встречками, с виадуками на важных развязках, с шикарными мостами даже через мелкие речушки, с ямскими станциями.

Кстати, про станции стоит сказать отдельно. Название осталось со старых времён и расстояние между ними до сих пор соответствует дневному конному переходу в сорок километров, но на самом деле это целый комплекс, где можно не только передохнуть уставшему путешественнику. Ямская станция обычно представляет собой гостиницу, совмещённую с кафе и столовой, бензоколонку с автомастерской, почтовое отделение, и пункт охраны правопорядка с несколькими полицейскими при одном пулемёте. И несколько магазинчиков с разнообразными полезными мелочами.

Было видно, что услугами ямских станций охотно пользуются жители окрестных деревень. Во всяком случае, где-то перед Тверью Василий заметил ремонтирующийся в автомастерской старенький трактор, а перед магазином два бородатых мужика грузили в телегу конную сеялку, блестящую от краски и заводской смазки.

Впрочем, почему бы не строить такие дороги при наличии большого количества одарённых-почвенников? Не всем же нравится картошку выращивать, полезные ископаемые искать или вести арыки где-нибудь в Туркестане. А тут работа пользуется уважением и хорошо оплачивается, заодно приобретается необходимый опыт для будущего возведения фронтовых оборонительных укреплений. А что, потренируется человек на дорожном покрытии, выдерживающем пятьдесят лет интенсивной эксплуатации, а потом ДОТ его работы ни один вражеский снаряд не расковыряет. С какой стороны ни посмотри, везде прямая польза.

А какую скорость можно дать на прямой, широкой, и почти пустой дороге! Восторг и благоговение! Мощная машина сама летит вперёд и чутко реагирует на любое движение рулевого колеса, широкая резина цепко держит трассу, педаль газа в пол, и… и вопли с пассажирских сидений!

— Васенька, не гони так быстро! — это Вера Столыпина сзади кричит прямо в правое ухо. — Ты же нас убьёшь!

— Вася, потише, ну пожалуйста! — это уже Катя Орджоникидзе. Вопит сзади-справа, но страдает всё то же ухо. — У меня сейчас морская болезнь начнётся!

Лиза Бонч-Бруевич сидит на переднем пассажирском сиденье молча, но одной рукой прикрывает рот, а побелевшие пальцы другой намертво сжались на дверной ручке. Округлившиеся до невозможности глаза неотрывно и гипнотизирующе смотрят на стрелку спидометра.

Да что там смотреть-то? Восемьдесят километров в час разве скорость? Избалованы девушки неторопливой ездой на извозчиках или семейных авто по спокойным улицам Петербурга. Сейчас сорок километров в час уже считаются бешеной гонкой и уделом спортсменов.

— Стекло опусти, сразу легче станет, — не оборачиваясь посоветовал Красный. — Там на дверке ручка есть, её покрутить нужно.

Страдающая Катя послушно последовала совету, но лучше бы она этого не делала — ворвавшийся поток воздуха захлопал, заухал, загудел на низких тонах, заставляя сердце уйти в пятки. Сначала в левую пятку, потом в правую, потом обратно, и так несколько раз.

Катерина судорожным рывков подняла стекло и угрожающе прошипела сквозь зубы:

— Я тебе это не прощу…

— Извини, — Василий повернулся к девушке, вызвав новый панический писк. Да, писк, потому что на крики сил уже не было. — Я сейчас вентиляцию включу, мне инженер Найдёнов объяснял.

С этими словами Красный ткнул пальцем в кнопку на передней панели. Загорелись многочисленные огоньки, но вентиляция не включилась. Ткнул в следующую — внутри панели что-то зажужжало, но опять не включилось. А вот третья кнопка дала результат, только совсем не тот, что от неё ожидали — зазвучал невидимый оркестр, причём сразу со всех сторон, и послышался чуть хрипловатый голос.

Здесь лапы у елей дрожат навесу

Здесь птицы щебечут тревожно

Живёшь в заколдованном тёмном лесу

Откуда уйти невозможно

Пусть черёмухи сохнут бельём на ветру

Пусть дождём опадают сирени

Всё равно я отсюда тебя заберу

Во дворец, где играют свирели…

Какое-то время кроме музыки и песни в машине был слышен только ровный гул двигателя, но чуть позже с переднего пассажирского сидения раздалось что-то похожее на сдавленные всхлипывания. Красный старательно смотрел только на дорогу перед собой и левое боковое зеркало. В салонное зеркало заднего вида он заглядывать не решился. Но вот музыка смолкла.

— Ещё…

Голос Вася не узнал, но невидимый оркестр подчинился просьбе и заиграл вновь.

Когда моя душа порвется от натуги,

Истрепана вконец об острые углы,

Дай, Господи, сложить мне голову за други,

Влетев на всем скаку в безмолвье серой мглы.

Мы были заодно, мы жили воедино

И в жизни, как один, стояли на своем,

Деля весь мир на две неравных половины -

Все те, кто против нас, и те, кто не причем.

Взрослея не по дням в пожаре русской смуты,

Нам рано довелось искать себя в бою,

Меняя целый век на краткую минуту,

В которую мы все стояли на краю…

(Сергей Трофимов)

С последними аккордами по подголовнику застучали маленькие кулачки Веры Столыпиной:

— Выключи! Не трави душу, немедленно выключи!

— Да! — сквозь рыдания поддержала подругу Катя Орджоникидзе.

Красный молча пожал плечами и нажал три кнопки в обратной последовательности. Потом подумал, сбросил скорость, и притёр машину к обочине.

— Не вздумай останавливаться! — потребовала Лиза Бонч-Бруевич, и неожиданно добавила. — Бесчувственный болван и дурак!

Вот и пойми этот прекрасный женский пол — итальянским кастратам в опере «Браво!» кричат, картавому кокаинисту Вертинскому рукоплещут, а за две хорошие песни дураком и болваном обозвали. Где логика, где разум?

(Примечание автора: Я в возрасте капитана Родионова понимал разницу между терминами гормоны, гармони, гармония и гармоники, но имел слабое представление о правильном толковании именно первого термина. Последний, как радиолюбителю, был хорошо известен. Но в женской логике и на шестом десятке как-то… профан, короче. J)

Следующие километров триста ехали в полном молчании. Останавливались на ямских станциях, заправляли машину, сидели за одним столом в кафе, но всё это молча, избегая встречаться друг с другом глазами. Нет, как раз Василий многократно пытался поймать чей-нибудь взгляд, но девушки упорно рассматривали пол или столешницу, и даже заказ делали попросту ткнув нужную строчку в меню.

Если собирались таким образом испортить Васе аппетит, то напрасно надеялись. Кормили на ямских станциях замечательно, и он с большим удовольствием умял запоздавший обед. Без фанатизма и злоупотреблений, но вкусно и сытно. На первое взял сборную селяночку с расстегаями, потом для лучшего пищеварения — кулебяку и майонез из судака, а на второе удовольствовался фаршированными рублеными яйцами запечёнными перепелами. Обошёлся без десерта и чай пить не стал, но горячий клюквенно-брусничный сбитень с двумя ещё теплыми калачами удачно их заменили.

Девушки таким аппетитом похвастаться не могли, поэтому ограничились разварными стерлядками, обложенными раковыми шейками, мороженым с шоколадом, чаем, да пирожками с всё той же брусникой. А что делать, если эта ягода единственная, что способна сохраниться до весны? Есть, правда, ещё клюква, но очень на любителя. По мнению Василия пирожками с клюквой можно врагов народа кормить.