Витязь (СИ) - "Amazerak"

Я даже не притронулся к принесённой пище. Возникла мысль, что Барятинский хочет отравить меня, поэтому рисковать не стал. А Ярослав Всеволодович ел, как ни в чём не бывало. Он заметил мою настороженность, но даже слова не сказал.

— Вполне разумная мысль, если учесть обстоятельства, в которых сейчас находится страна, и если брать во внимание последний императорский указ, — ответил я, поддерживая разговор. Мне не терпелось спросить: «Какого хрена ты меня позвал?», но приличия требовали определённой дипломатичности.

— Именно. Государь поступил мудро: эти междоусобицы только ослабляют нас. Вот разделаемся с Фридрихом, можно и внутренними вопросами заняться. А пока стоит обратить весь наш гнев на внешнего врага.

— Полагаю, это не единственное, что вы мне хотели сообщить, — сказал я, желая поскорее-таки перейти к сути разговора.

— Именно, не единственное. Есть у меня одно дело, которое я бы желал уладить в ближайшее время. Поэтому мне и пришлось тебя позвать.

— Вот как? Что же за дело?

— Я хочу положить конец тому недоразумению, которое между нами возникло.

«Да неужели? Барятинский хочет помириться?» — посетила меня радостная мысль.

— Давно пора положить этому конец, — согласился я.

— Я ошибался на твой счёт. Не понял сразу, кто ты есть на самом деле. Слишком поздно до меня дошло, что я занимаюсь глупостями, пытаясь устранить тебя чужими руками. Но ведь кого я в тебе видел, знаешь?

— Немощного ублюдка, — скривился я в усмешке.

— Именно, — Ярослав Всеволодович отправил себе в рот кусочек говядины, насаженный на вилку и запил вином. — Соображаешь. Это хорошо.

— Но после смерти от моих рук Василия Дмитриевича вы поняли, что я отнюдь не немощный. И потому натравили на меня Крылова?

— А ты догадливый. Раньше я полагал, что ты — беда только для моей семьи, не более. Но, к сожалению, проблема оказалась значительно шире. Вот и пришлось обратиться за помощью к специалистам. Я же не мог позволить обладателю запрещённых чар, да ещё столь сильных, спокойно разгуливать по земле русской? Само твоё существование ставит под удар вековые устои, на которых держится мироздание.

— За устои, значит, свои переживаете. А я виноват, я крайним оказался? Да? — произнёс я с упрёком.

— Виноват не ты, а твоя мать-потаскуха и тот офицеришка, которому вражьи морды разум запудрили. Но что делать, беззаконие должно быть искоренено. И раз уж ты появился на свет в моём роду, значит, и стезя сия уготована мне. И я совершил ошибку, возжелав сойти с неё, переложив ответственность на плечи людей неготовых. В этом моё прегрешение, в котором я раскаиваюсь.

Возникшая поначалу мысль, что Барятинский желает мира, улетучивалась. Слова его звучали всё более и более зловеще и угрожающе.

— И вы пригласили меня, чтобы сказать об этом?

— Да, я хочу признаться в своей ошибке и исправить её. И для этого я позвал тебя сюда.

— И как же вы хотите исправить ошибку? — я пристально уставился на Барятинского, желая понять, что меня сейчас ожидает. Защиту я, само собой, активизировал.

Ярослав Всеволодович отпил вина, поставил бокал на стол и с торжественным видом произнёс:

— Я обязан собственноручно искоренить зло, пришедшее в этот мир. Я совершу то, что мне уготовано судьбой. Ты падёшь от моей руки в честном открытом поединке. Я бросаю тебе вызов.

Хорошо, что я в этом время не ел, иначе бы поперхнулся. Нет, конечно, я и сам планировал когда-нибудь бросить вызов Барятинскому, но я даже не ожидал, что необходимость сражаться с ним возникнет так скоро. «Я же не готов, — вертелась в голове паническая мысль. — Что делать то?»

— Я принимаю вызов, — ответил я. — Вот только не понимаю вашей уверенности. А если вы падёте от моей руки, что будет? Меня признают великим воином, и с энергетической техники снимут запрет.

— Значит, такова воля Божья, — философски рассудил Ярослав Всеволодович. — Вот только я сомневаюсь, что она такова. Признаться, я больше опасался, что ты проявишь малодушие и попытаешься избежать битвы, но раз ты выразил согласие, скрепим нашу договорённость официально. Предлагаю назначить срок через неделю в полдень. Недели как раз хватит, чтобы нам обоим доделать все важные дела и приготовиться. Что скажешь?

Я ответил утвердительно и Ярослав Всеволодович кликнул слуг. В комнату вначале вошел человек в очках и уселся за отдельным столиком. Он достал из кожаного портфеля чернильницу, перьевую ручку и бумагу. Пока он это делал, вошли ещё шестеро. Я узнал Ольгу Павловну, её брата Александра и Аристарха Петровича. Остальные трое были мне незнакомы, но я сразу понял, что, скорее всего, это Барятинские.

Птахины-Свирины сели по одну сторону стола, Барятинские разместились напротив.

— Итак, мы с Михаилом пришли к согласию, — объявил Ярослав Всеволодович. — Поединку быть. Срок на подготовку — неделя. Пиши, — велел он писарю. — Сегодня, шестнадцатого ноября две тысячи двадцать седьмого года, я, Барятинский Ярослав Всеволодович, бросаю вызов Птахину-Свирину Михаилу Фёдоровичу. Битва состоится по всем правилам, через неделю, двадцать третьего ноября в поле близ деревни Грязевка в полдень. Обе стороны с условиями ознакомлены и выражают согласие.

После того, как писарь составил документ и переписал его в пяти экземплярах, бумаги пошли по кругу и каждый сидящий за столом, включая меня и Ярослава Всеволодовича, поставили либо подпись, либо печать.

— На этом всё, — завершил собрание глава рода Барятинских. — Встретимся через неделю, Михаил.

Мы с Ольгой, её братом Александром и Аристархом Петровичем вышли на улицу. Две из стоящих возле крыльца машин, как оказалось, принадлежали Птаихиным-Свириным.

— Признаться, я была удивлена, когда получила известие об этой встрече, — сказала Ольга Павловна. — Тебе надо поторопиться. Поедешь с нами до Бобруйска, оттуда на паролёте доберёшься до Оханска. Поездом слишком долго. Садись, не стоит здесь задерживаться — она кивнула на бежевый седан, заляпанный грязью по самые окна. Фронтовые дороги не щадили дорогие авто.

Ольга Павловна поехала со мной, а её брат и воевода — во второй машине.

— Как ты здесь оказался? — это был первый вопрос, который мне задала боярыня, едва машина тронулась. — Ты должен быть в Оханске. Прокопий Иванович отпустил тебя на несколько дней во Владимир, но здесь-то ты что забыл?

— Вы, должно быть, в курсе, что после неудачного покушения меня преследовали головные боли? Так вот, семейный врачеватель ничего с этим сделать не смог, а Тропарёвы, к которым я отправился на приём во Владимир, запросили за лечение слишком много. Пришлось обратиться к своим источникам. И потому я здесь.

— И что твои источники? — недоверчиво покосилась на меня Ольга Павловна.

— Головные боли уже не тревожат меня.

— Вот как? И кто же этот чудотворец, который излечил твой недуг?

— Я бы не хотел раскрывать его личность. Главное, что я избавился от болезни, которая могла привести к фатальным последствиям.

— Отчего же такая секретность? Мы могли бы позвать этого врачевателя к себе на службу, если он так хорош, — в тоне Ольги Павловны всё ещё сквозил скептицизм.

— Он не захочет.

— Это довольно странно.

— Не то слово. Сам удивляюсь. И тем не менее…

Некоторое время мы ехали молча. Я смотрел на поле и на лесок за ним. Пошёл снег, и белые хлопья кружили в воздухе.

— Я опасалась, что дело может закончиться чем-то подобным, — произнесла Ольга Павловна. — Наёмные убийцы — это одно. Битва с витязем седьмой ступени — совсем другое.

— Я сражался с витязями шестой ступени.

— Это ещё ничего не значит. По сути, Барятинский подписал тебе смертный приговор.

— Не собираюсь сдаваться раньше времени.

— Хороший настрой… Но мы слишком многое потеряли за последние месяцы.

— И что предлагаете? Отказаться? Сбежать?

— Нет. Это исключено. Бумага подписана. Если ты не явишься на битву, на нас, как на род, которому ты принадлежишь, ляжет великий позор.