Самый лучший враг - Емец Дмитрий Александрович

Малютка осторожно поставил его на ступеньки. Компьютерщик вежливо поклонился, коснувшись рукой груди, и стал спускаться.

—      И куда он? — спросила Ирка.

—      Без понятия. Видимо, отправился искать датское посольство! — хмыкнул Багров.

—      Но почему он не поехал на лифте?

Багров посмотрел на этикетку пузырька:

—      А, ясно! В его время лифтов еще не изобрели.

—      Что? Почему не изобрели? Что мы ему налили?

Матвей сунул Ирке пустой пузырек.

—      Посмотри-ка! Мы заправили его памятью датского короля Фредерика VII, правившего в девятнадцатом веке... Думаю, датчанам это будет интересно! Поехали на следующий вызов!

И снова они едут. Матвей ведет, Ирка смотрит по сторонам. Вот ворона, опираясь на хвост, с усилием тащит из мусорного бака пакет с бутылками. Тяжело. Сдалась, отпустила. Отдохнула, опять начала тянуть. Молодец, вытащила! Перевалила через край. Одна из бутылок выскользнула из пакета и разбилась. Ворона испугалась и улетела. Ну не сложилось, что тут сделаешь!

А вот надпись на асфальте, хорошо видная из высокого автобуса. Каждая буква в полметра: «ЗАЯ, Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ? СУСЛИК».

—      Ишь ты, выкрутился! Даже и сглазить нельзя за то, что асфальт пачкает! Не сглаживать же всех зайцев в лесу и всех сусликов! — прокомментировал Багров.

Сыночек Дохляндия Осляева прыгал за их спинами, ударяясь могучими коленями о железный сундук. Его босые ступни упирались в заднее стекло автобуса и раскачивались, как дворники. Если приглядеться, то на пятке левой ноги обнаруживалась клейменая печать: «Собственность Тартара. Использованы секретные технологии. При утилизации полностью уничтожить!››. К печати прилагалась небольшая вытатуированная приписка: ‹‹Аида Плаховиа! Не притворяйтесь, что вы близоруки и этого не прочитали!»

Под ногами у Багрова шуршала фольга.

—      Хоть убей не понимаю, как можно за два часа посадить полностью заряженный смартфон! И как можно сожрать восемьдесят шоколадок, тоже не понимаю! — хмуро сказал Матвей.

—      Он просто играл! А сьел, потому что проголодался! А коробку с шоколадом все равно сунула в машину Прасковья, — напомнила Ирка.

—      А я просто рулю. И просто завидую, — проворчал Матвей. — Может, я хотел зажилить пару плиток.

—      Лучше выпроси у Зиги его ящик! — шутливо сказала Ирка.

Малютка перестал болтать ногами.

—      Не дам! Мое! — заявил он, и мышцы у него вздулись грозными буграми.

—      А что в ящике - то?

Зигя задумался. Это был страшный секрет, но чем страшнее секрет, тем больше его хочется разболтать.

—      Мой длуг! — сообщил он.

—      Друзей не держат в железных ящиках! — заметила Ирка.

Зигя шмыгнул носом. Авторитет Ирки в его глазах был достаточно высок, хотя и меньше, конечно, непререкаемого авторитета мамули.

—      Он убезыт, — озабоченно сказал малютка.

—      А кто твой друг? Собачка? — уточнила Ирка.

—      Он не собаска! Он длуг!

—      Ну хорошо. А что он хотя бы ест?

—      Пастилинцык! — сообщил Зигя. — Я леплю ему из пастилинцыка кафетки!

—      Я фигею, дорогая редакция! И ради этого друга нужно было уродовать мой автобус?! — взвился Багров.

—      Не твой! Бабанин! — поправила Ирка, при упоминании «пастилинцыка›› ощутившая смутное беспокойство.

—      Какая разница? Она на нем не ездит, а вещь принадлежит тому, кто ею пользуется? — сказал Матвей и этим спорным заявлением отвлек внимание Ирки от пластилиновой темы.

Микроавтобус имени Бабани медленно продвигался по царству стекла и бетона. Офисные здания напоминали осиные гнезда. На крыльце у каждого роилось множество отколовшихся от общего офисного хозяйства трутней. Мужчина в белой рубашке, свесившись так, что мог выпасть в окно, кричал кому-то сверху.

—      Белый, ты что, работаешь до сих пор? Я с тебя в шоке!

Багров, не любивший пробок, раздраженно постукивал пальцами по рулю. Его раздражало множество припаркованных машин.

—      Мне их жалко! Это же какие-то пластиковые люди! Вечно пытаются друг другу что-то доказать, прыгнуть выше головы. И каждый боится сказать правду: хорошо оплачиваемая работа — компенсация за то, что человек не может делать того, что ему нравится.

—      Ты слишком категоричен. Может, они любят свою работу? — оспорила Ирка.

—      Кому может нравиться взыскивать долги или продавать рекламные площади? Ну пусть одному из пяти. Прочие делают свою работу из-за денег. Но человек не может так, чтобы совсем ничего не любить. Что-нибудь он обязательно будет любить, иначе задохнется. Поэтому большинство говорят себе: «На самом деле я не банковский служащий, а фотограф!..»

Или: «Я не чиновник, а астроном-любитель! Ненавистная работа лишь выгрызает у меня время до шести часов вечера!»

Ирка заботливо отклеила от подбородка Зиги обертку от шоколадки.

—      Ну-ну, — сказала она.

—      Успех может возникнуть только в фокусе любви! Любовь, как лупа, собирает солнце! — горячо про-должал Матвей. — Неважно, что человек изберет для своей любви! Пусть даже завязывание шнурков! Даже такая ерунда прокормит, если постоянно в ней совершенствоваться! Представь: ты прикасаешься к шнурку мизинцем — и он превращается в веревочную розу! Можно выступать с концертами! А?

—      Что шнурки! Зато мы достаем из мусоропроводов застрявших домовых и освобождаем кикимор, попавших в стиральную машину, — сказала Ирка и вдруг, посмотрев вперед, вскрикнула.

Перед их автобусом на дороге лежала молодая серая кошечка, сбитая, как видно, только что. Проносившиеся автомобили холодным ветром лохматили ее пушистую шерстку.

—      Целая совсем! Должно быть, просто бампером по голове задели — и готово! — профессионально заметил Багров.

—      Убери, пожалуйста! Хотя бы с шоссе! Я не могу на это смотреть! — взмолилась Ирка.

—      Хорошо! — сказал Матвей, останавливаясь, но не выходя из машины. Ои пошевелил пальцами, что-то буркнул, и Ирка увидела, как мертвая кошка поднялась и на негнухцихся лапах потащилась к краю проезжей части. Это было действительно жутко, причем жутко именно своей простотой. Все по-настоящему страшные вещи на самом деле просты. Покрытый слизью монстр с десятью рядами зубов — это, конечно, неприятно, но это все же не такая леденящая жуть, как эта мертвая кошка.

—      И это ты так убрал? Больше не буду тебя ни о чем просить! — заявила Ирка, отворачиваясь.

—      Угу, — сказал Багров, трогаясь с места. — Типично женская тактика! Вначале попросить о помощи, затем принять помощь, а в финале сказать «Больше не буду тебя ни о чем просить!».

—      Останови машину! — вспыхнула Ирка. — Останови! Сейчас же! Слышишь?

—      Зачем?

—      Я немного пройдусь! Нет-т, это не смертельная обида! Думаю, я прощу тебя через километр… Но сейчас я не могу тебя видеть!..

И Ирка сделала рукой короткий, почти умоляющий жест. Матвей с сомнением покосился на вьюгу, стучавшуюся в лобовое стекло колючими искрами снега.

—      Место открытое. Ветер сильный. Думаю, ты простишь меня метров через пятьсот. Но через пятьсот дорога расходится, и там ты не сядешь... Так останавливать? — спросил он.

—      ДА! ДА! ДА! — завопила Ирка. Ей хотелось разорвать Матвея в клочья и получить из нею много маленьких Матвейчиков. Они будут крохотные, глупые и не такие циничные. Ну разве что смогут размазывать кашу по степам, бросаться ботинками и представлять, что это очень-очень круто.

В раздражении отстегивая ремень, Ирка задела лбом противосолнечный козырек. Из-под козырька ей на колени выпала маленькая ювелирная коробочка.

—      Что это? — спросила Ирка.

Багров оглянулся. Ирке показалось, что он смутился.

—      Ничего. Положи, пожалуйста, обратно!

—      Положу, когда ты скажешь, что это!

—      Подшипники, — сказал Матвей.

—      Какие?

—      Круглые.

—      Покажи!

—      Ты же хотела выходить, чтобы простить меня через километр?