Отсчёт. Жатва (СИ) - Голобокова Мария

— Этой лучше спать. Будет боль.

Я оттолкнула руку мужчины, которой он пытался накрыть глаза, и потянулась к маске. Весташи позволил снять её без сопротивления, аккуратно усадил меня на кровать и встал на колени, выставив ладони вперёд и заботливо смотря снизу вверх.

— Но, если хочешь, я возьму боль за эту…

Вздрогнула. Что со мной? Сначала в Квиле стал мерещится Раджети, теперь вот в Таши его вижу. Будто нарочно высматриваю, выглядываю знакомые черты — то, что успела запомнить за короткий срок, пока была рядом.

— Что-то нужно сделать? — спросила и посмотрела прямо в глаза Весташи.

Из теоретических уроков Ардо об иллюзиях помнила — какие бы маг ни накладывал на себя иллюзии, цвет глаз всегда оставался настоящим, подменить его не получалось даже у самых умелых иллюзионистов. А значит, передо мной точно не Раджети, как бы ни хотелось мечтать о чём-нибудь подобном.

Наверное, скучала. Невыносимо. Почему-то даже больше, чем по дому, родителям и нянюшке. Как-то свыклась с мыслью, что пока вернуться туда — невозможно. А без Раджети чувствовала пустоту и беззащитность, неспособность справиться с всё набирающей обороты лавиной.

— Я должен закончить ритуал наречения, чтобы эта стала Рысью. Эта умеет создавать огонь, и у этой есть оружие-тень. Будет проще. И всё же, я могу…

То есть, когда закончится ритуал, я стану полноценной тенью, у меня будет Защита Имени, и можно будет не бояться, что нагрянут какие-нибудь маги, желая вернуть сбежавшую ведьму обратно на плаху? Ведь тогда Лига вступится.

А боль… так ли надо отдавать её кому-то? Многие заклинания, судя по всему, связаны с ней. Не лучше ли начать привыкать к подобному? Как бы ужасно ни звучало, отделаться от этих мыслей не могла. Да и как отделаешься от такого, когда свыкнуться нужно, когда другого выхода нет и не будет.

— Не надо. Если должно быть больно, если таков ритуал — делайте, что должно.

Весташи медленно кивнул и, не отрывая взгляда, взял мои руки. Сведя ладони лодочкой, он прикоснулся к ним лбом и тихо зашептал что-то на незнакомом языке, в котором по некоторым словам сумела различить ньэннский. Постепенно стало труднее дышать, перед глазами встала неясная пелена, и только слабо светящиеся янтарём глаза мужчины оставались чем-то вроде маяка в туманном море, благодаря чему сознание не ускользало в темноту.

— Первый от имени Журавля, — тихо прошептал Таши на коссэльте, чтобы я смогла понять смысл слов — знала, что это необходимо, — нарекаю эту женщину четвёртым именем Рыси. Дарую этой Защиту и покровительство Лиги, чтобы клинок Шёпота мог разить цель без страха, чтобы никто не мог идти по следу Шёпота, чтобы Рысь стала тенью Шёпота. Пусть боги будут милостивы к этой. Именами Ксарши и Хеффы, да поселится в этой душе смерть, да познает эта душа Тайну. Да станет этот день новым Началом, да станет эта ночь Рождением-через-смерть.

Моргнула, и туманная поволока исчезла. Озадаченно уставившись на мэтра, попробовала шевельнуть пальцем и чуть наклонила голову. Ожидаемой боли не было. Или сказанные слова — лишь начало ритуала?

— Вставай. Там, в рундуке, есть чистая рубаха. Облачись в неё. Смотреть не буду. — Слова давались Весташи с явным трудом, он загнанно дышал, а на лбу выступили капельки пота.

Запоздало угукнув, бросилась выполнять требуемое. Хотелось скорее разобраться с делом и услышать рассказ о Жатве, чтобы понять, во что в итоге впуталась волею самого Восьмого, не иначе.

Приколоть значок Защиты к новой одёжке посчитала правильным. Так оно, в конечном счёте, и оказалось — Весташи стал короткими фразами руководить со своего места, не оборачиваясь и всё так же сидя на коленях. Значок требовалось окропить своей кровью, не без помощи теневого оружия, и подаренный Квилем кинжал пригодился в который раз. Подошло бы что угодно, однако с тем, что было завязано на ауру владельца, ритуал обещал пройти быстрее и менее болезненно.

Я никак не могла понять, в какой момент должна наступить обещанная боль — ожидание мучило и выматывало, вызывало неприятную тяжесть под грудью и пустоту в животе. И когда накатила первая волна, рухнула на пол, не понимая, что происходило. По телу сначала прошлись мурашки, в носу засвербело, а потом… потом будто в каждую точку кожи одновременно вонзилось бесчисленно множество раскалённых игл, прорывающихся к костям и дальше — внутрь, вглубь.

Таши был рядом. Вовремя сунул в рот скрученную тряпку, чтобы кричала не так громко и ненароком не откусила язык, держал голову на своих коленях, но — не останавливал, давал телу жить своей жизнью, беспорядочно метаться и изгибаться дугой. Боялась, что не выдержу, что умру. Жаждала потери сознания как дара божьего.

И когда всё вдруг прекратилось, не могла поверить, какое-то время лежала и тяжело дышала, вцепившись мёртвой хваткой в безмерно тёплые и бесконечно заботливые руки Весташи, перебиравшие мои волосы. Смогла сконцентрироваться на едва различимом ласковом шёпоте неясного языка.

— Отпустило? — с болью в голосе спросил мужчина.

Не смогла выдавить ни слова, даже кивнуть. Только опустила веки и медленно выдохнула, но меня поняли.

— Следующий раз будет не таким, меньше. Наберись сил, так будет всю ночь. И рассказ… сможешь слушать или хочешь потом?

— Сейчас, — едва выдохнула и почувствовала, что могу дышать и говорить свободнее. — А если бы… если бы спала, больно не было бы?

— Эта не смогла бы спать. Не хотел такого для этой. Хотел, чтобы спала, и тогда мог бы забрать сон этой.

— Тогда вы бы скверно чувствовали себя с утра и не смогли бы мне ничего рассказать, — издав тихий смешок, позволила себе окончательно расслабиться.

— Тогда слушай, — улыбнулся в ответ Весташи.

Я закрыла глаза и погрузилась в напевную речь, позволяя истории представать перед внутренним взором.

Много лет назад, ещё до того, как боги создали Слово, до того, как Восьмой затеял смуту, тогда Семеро были ещё всесильными магами, и один из магистров влюбился в смертную женщину. Любовь была неразделённой и муторной, и в сердце будущего бога поселилась тьма, постепенно запятнавшая не только его душу, но и тело. Магистр не мог справиться с тем ядом, что пожирал его изнутри, и пока Семеро создавали Слово, дабы и другие люди сумели изменять суть мира и повелевать им, он возжелал другого — власти над чужими чувствами. Любовь являла собой суть того единственного, что было неподвластно даже будущим богам.

— Это был Восьмой? — высказала догадку я.

— Да. И если бы Забытый не впустил в сердце тьму, если бы прислушался к гласам братьев и сестёр по дару, возможно, богов было бы на одного больше, чем есть ныне.

Именно из-за тьмы в сердце брата Семеро не поделились с Восьмым тайной слова, а он отчего-то посчитал, что Слово способно помочь ему подчинить себе возлюбленную. И тогда будущий тёмный бог стал искать способ обойти Слово…

Силы двигаться очень скоро иссякли, даже смотреть куда-то казалось невозможным, оставалось только лежать и терпеть, стиснув тряпку в зубах и мысленно скуля. Я слушала Весташи и справляться с периодически накатывающими волнами боли постепенно получалось как-то само собой. Или, вероятнее всего, боль сделалась привычной или её и вправду становилось всё меньше.

Мэтр точно не знал, сколько веков насчитывала легенда и с кого началась война, которая в итоге привела к Ночи Гнева. Но в узком кругу людей, так или иначе связанных с Жатвой, история передавалась из уст в уста как поучение и — надежда на то, что чужие смерти не напрасны. Желание оградить мир от Восьмого, от его обезумевшей возлюбленной… Конечно же, Восьмому удалось исказить и подчинить несчастную женщину, и Семерым не понравилось, что кто-то осмелился на подобное.

— Когда кто-то умирает, и душа покидает тело, вырывается магия, — покончив с рассказом, сразу перешёл к объяснениям Таши, — и Жатва поглощает эту магию. Когда чья-то жизнь оканчивается руками Жатвы, непрожитые годы дают больше магии, чем простая душа. Жатва и серп Жатвы — проклятие, пусть и несёт в себе спасение от Восьмого. Жатва нужна, чтобы Забытый не мог вернуться.