Женька и миллион забот (СИ) - Ворошилова Лариса Александровна

Ему бы, дураку, радоваться, что никто из подручных не сообразил разрядить гранатомет. Вот бы шороху навели!

Конявин выстроил всю свою братию в гостиной и принялся орать, допрашивая: кто же все-таки так некстати чихнул под руку. Дураков не нашлось. Никто не признался. Со злости Герман переколотил одну за другой оставшиеся вазы и пообещал вычесть стоимость ремонта из их зарплаты, чтобы впредь неповадно было портить хозяйское имущество.

Народ призадумался. Народ озадачился. И у некоторых возникло резкое желание поскорее сделать ноги, а то глядишь: и в самом деле вычтет из зарплаты, которую и без того платит не слишком регулярно.

И это была только первая неприятность. О второй Герман узнал несколько позже, а пока…

— Ура? — шепотом и несмело предложил кто-то, когда свет в доме мигнул и зажегся. Значит, генератор все-таки либо сам заработал, либо сумели завести.

Разом заработала сигнализация, телефоны и мобильники включились, и от этой мистики Конявину стало едва ли не хуже, чем когда дом погрузился в полную тишину.

Первым делом он бросился в кабинет проверять компьютер. Компьютер работал нормально, ничего не пропало. Код доступа никто не взламывал, вся информация тоже была на месте. Одним словом — ничего страшного.

Он заставил охранников обойти дом и прилежащую территорию и обыскать все сверху донизу. Но ничего подозрительного не нашли. Ему доложили лишь о том, что куда-то подевалась Диана.

— Ну и хрен с ней, с этой безмозглой курицей, — констатировал исчезновение супруги Конявин. — Побегает и обратно придет.

Но тут на него свалилась новость куда серьезней: дежурный охранник, сидевший за пультом управления и следивший за камерами еще до светопреставления, вдруг доложил, что проблема, похоже, каким-то краем касается гостьи, которую шеф так и не принял. По его утверждению девица, попросившаяся в туалет, и была источником визга в кабинете Конявина, более того, попала она туда, вывалившись из зеркала. Конявин с каменным выражением выслушал это сообщение, а затем первым делом заставил его дыхнуть. Не учуяв ничего подозрительного, для профилактики врезал в челюсть, чтобы в следующий раз не разыгрывал дурацких шуток. Но когда его с обиженным видом пригласили посмотреть запись… Герман засомневался и… насторожился.

И уже ознакомившись с результатами записи камеры, впал в совершенную прострацию. Он просто вытаращил глаза и, глядя невидящим взглядом в пустоту, только совершенно отчетливо и тихо повторял:

— Этого не может быть! Этого не может быть! Этого не может…

С этого самого момента везенье Конявина, которое никогда не изменяло ему, резко отвернулось и удалилось в неизвестном направлении, махнув на прощанье рукой. Наступила черная полоса, о приближении которой он пока еще не догадывался. И дело даже было не в том, что в какой-то момент фортуна изменила ему, а просто целый рой безментальных низших, которые берегли его и поддерживали, перестал существовать в принципе. И теперь, когда он остался без малейшей поддержки на тонком плане, ему ничего хорошего не светило. Конявин бы очень сильно удивился, узнав, что какой-то глупый девичий визг положил конец не только его карьере, но и спокойной жизни в целом.

Из долгосрочного оцепенения его вывел квадратно-челюстной:

— Шеф, так чо делать-то будем?

«Шеф» перевел пустой взгляд на своего помощничка, в глазах блеснула злость:

— Перебить все зеркала! Все! Чтобы ни одна сволочь не забралась! И быстро по машинам! Вернуть! Быстро! Бегом! Скоты! Я вам за что плачу?! Вернуть их всех немедленно! Живыми и невредимыми! И не сметь мне устраивать побоище!

— Так, это… — невнятно икнув, подал кто-то несмелый голос, — … вы же двоих послали за ними следить… может, того… связаться с ними?

— Ну так свяжитесь! — заорал во всю глотку Конявин, мгновенно багровея и сжимая от ярости кулаки. — И вон! Пошли все вон!

Охранники кинулись в разные стороны, как тараканы.

***

— Вон дерево с верхушкой! — выпалил Дмитрий, возбужденно тыча пальцем в сторону лысой поляны, посреди которой и стояло это раздвоенное кряжистое дерево.

— Вижу, вижу!

— Сворачивай налево! — взгромоздившись пушистой попой на спинку водительского сидения, командовал Кирюшка. — Давай, гони, на скорости проскочим! А то не удержу я её!

Дмитрий обернулся. Кирюшка за последние несколько минут стал тощим и линялым, курносый черный носик нервно дергался, а ушки, круглые, точно у маленького медвежонка, беспрерывно поворачивались, как локаторы. То ли ангел к чему-то прислушивался, то ли… время от времени он запускал пушистую лапу в сумку со съестными припасами и что-нибудь запихивал себе в рот, проглатывая, не глядя, прямо с упаковкой. Диме стало жутко: а вдруг заворот кишок получит? Но возражать не стал. Не тот случай.

— Давай, давай! Гони!

Анна Михайловна послушно дала по газам и резко повернула руль. Машина, подскочив на какой-то ухабине, влетела на поляну.

— Давай туда, между двух березок!

— Не проскочим! — вставил Дмитрий, хватаясь за ручку на дверце машины.

— Не боись, зелень, доверься профессионалу!

Дмитрию вдруг подумалось, что случись Анне Михайловне родиться в теперешние, сумасшедшие времена, да еще и мужчиной, она бы, наверное, стала гонщиком. Уж больно она любила скорость. Она и ездить-то нормально не умела: машина у нее либо стоит, либо несется, как сумасшедшая.

Вжик! Березы проскочили с двух сторон впритирку. На секунду показалось, будто свет померк, но тут же стало светло, машина неслась по бетонному шоссе, по встречной полосе, и на нее с угрожающей скоростью надвигался КамАЗ, басовито гудя. Бросив машину вправо, Анна Михайловна не рассчитала, легковушку занесло, поволокло по бровке, приближался крутой поворот, а за ним… пропасть! Машина, визжа тормозами, продолжала нестись по бетону, оставляя за собой черные следы колес. И вот уже склон, легковушка передними колесами валится вниз, переворачивается…

— А-а-а!

Что, испугались? Кто сказал, что у страха глаза велики? Найдите его и плюньте в его наглые, бесстыжие зенки. У страха глаза навыпучку!

Впрочем, зря боялись, ничего такого не случилось, выскочили они, на первый взгляд, все на ту же поляну, да только не ту: ни березок, ни дерева с раздвоенной верхушкой. Анна Михайловна плавно затормозила, затем стала сдавать назад, чтобы выбраться на шоссе.

— Кирьян, ты куда нас завез?

— Все путем. Выбираемся на шоссе, и дуем по солнцу.

Только теперь старая разведчица и Дмитрий обратили внимание, что куда-то подевались тучи, противная мелкая морось исчезла, голубое небо пестрит нежными, пушистыми облачками, а солнце… солнце почему-то вдруг светит от самого горизонта.

— Не понял? Вечер что ли? — Дима повернулся к ангелу-хранителю.

— Ну, здесь — да.

— Так, ребята, некогда разбираться. Надо красавицу спасать. Сирота, сколько ехать?

— Если быстро, то минут пятнадцать, может, двадцать.

— Ясно. Гоним.

Все повторилось сызнова, то есть: колдобины, ухабы, тряска, а потом сумасшедшая гонка по дороге, Кирюшка все так же, заняв позицию на спинке водительского кресла, командовал, как генерал на передовой:

— Вперед. Лужу обогни, там острые камни… теперь налево. Вон у той развилки, где указатель, видишь… те? Нам направо… во-он тот куст видишь… те? От него подальше держись.

Куст торчал у самой дороги, чудовищный и страшный. Разлохмаченный шипастыми ветками в разные стороны. Но пугал даже не его вид, и не чудовищные размеры, пугала окраска: синюшно-бардовые (точно застарелые синяки) листья — большие, развесистые, словно лопухи, с зазубренными (как у пилы) краями, и гигантских размеров цветы — телесного цвета. И вокруг всего этого вились целые рои мух.

— Окна! Окна закрыть! Быстро! Налетят — фиг выгонишь! — продолжал давать ценные указания Кирюшка со знанием дела.

Анне Михайловне было не до куста, ее волновала дорога, по которой она гнала. А вот Дмитрий… Дмитрию очень даже стало интересно: что же это за куст такой? Конечно, ботаником он не был — во всех отношениях — биологию в школе учил, но, преподавание, как и все остальное, оставляло желать лучшего, а посему… один вид такого куста несколько его озадачил. Озадачили и мухи. Они отличались не просто слоновьими размерами, они смачно шлепались о лобовое стекло, а затем, словно желая отомстить, гнались за машиной… правда, слава Богу, не долго.