Голос Немого - Кузнецова Дарья Андреевна

На мгновение меня посетило почти детское чувство восторга — удалось сообщить этому человеку что-то, чего он не знал! Но я тут же устыдилась, поспешила отвлечься от этих эмоций и сосредоточиться на насущном.

— Весьма занятно, — продолжил Алый Хлыст, внимательно разглядывая меня. — Вы очень правильно поступили, когда решили поделиться новостью. Любопытная задачка. Признаться, наталкивает на определенные мысли.

— Какие именно? — не удержалась я от любопытства.

— До сих пор мы полагали, что вы интересуете нашего противника как человек, близкий к Ярости Богов и через него — к кесарю. Не самая твердая версия, но другой не было. А вот если предположить, что его интересуете лично вы, это многое меняет. Учитывая вашу биографию, не думаю, что вы имели удовольствие когда-то пересечься с этим человеком и вызвать его интерес лично — чего, однако, нельзя сказать о вашем покойном отце. А если еще прибавить к этому столь грубый и поспешный обыск старого дома… Попробуйте все-таки вспомнить, драгоценная, может быть, было нечто такое, что имело для вашего отца исключительное значение? Какая-то вещь, с которой он никогда не расставался?

— Ну… разве что лира, — с сомнением предположила я. — Но для барда, мне кажется, это очень естественно — беречь инструмент.

— Лира, говорите? — мужчина на мгновение вопросительно выгнул брови, а потом улыбнулся своей обычной ускользающей улыбкой. — Пожалуй, это может быть очень интересно. Давайте попробуем ее осмотреть.

— Вы что, действительно думаете, что в ней может быть что-то ценное? — недоверчиво спросила я, когда Алый Хлыст — с моих слов — отдал инструкции подоспевшему на зов слуге и отправил того за инструментом.

— Ничто не мешает нам взглянуть на нее именно с этой стороны, — сообщил он. — Учитывая ремесло, которым ваш покойный отец имел неосторожность заниматься до того, как стать бардом, теоретически к нему в руки могла попасть некая вещь, представляющая ценность, и именно ее искал таинственный вор. Вероятно, бумаги или некий необычный амулет. Есть несколько возможных путей развития событий. Во-первых, Айрик Пыль Дорог мог на самом деле ничего не брать — и подозрения в его адрес беспочвенны. Во-вторых, он мог взять предмет, но не иметь представления о его ценности, и я больше склоняюсь именно к этому варианту: ваш отец явно сделал выводы из ситуации, в которую угодил, и вряд ли стал бы рисковать, храня при себе вещь, которая могла бы принести большие проблемы не только ему, но и его семье. И в-третьих, он мог взять вещь осознанно, по какой-то причине все же пойдя на риск, и тогда лира — весьма остроумный тайник для этой ценности. Ну и, конечно, для полноты картины стоит учесть и возможность того, что нынешнее происшествие не связано с нападением у храма и вообще не имеет отношения к происходящему сейчас. Скажем, вор просто ошибся домом или поверил какому-нибудь бредовому слуху о спрятанном кладе. Да, порой случаются удивительные совпадения, но лично мне совсем не верится в подобный вариант.

— А в случайность эпидемии чернокровия верится? — вырвалось у меня. — Извините…

— Подловили, — иронично улыбнулся Даор.

— Простите, я совсем не то… — от стыда за свой болтливый язык мне хотелось провалиться на месте. Вот кто меня за него тянул? Зачем очередной раз напоминать человеку о его болезни?!

— Не стоит извиняться, — он пренебрежительно повел рукой. — Тем более замечание ваше вполне справедливо. Понимаете ли, драгоценная, чрезвычайно непросто взглянуть отвлеченно на ситуацию, внутри которой ты находишься, не имея при этом возможности отойти в сторону и внимательно рассмотреть картину. И еще труднее не спутать реальный шанс с нелепой попыткой ухватиться за волосок. Впрочем, теперь, после открытий Халы, я уже вполне уверен, что все это не случайно. Надеюсь, нам удастся получить ответы, пусть и не все сразу. И я, конечно, эгоистично надеюсь дожить до этих самых ответов.

Слуга положил принесенный объемный чехол на стол перед хозяином кабинета и удалился, а Даор окинул потертую кожу задумчивым взглядом. Огладил обеими ладонями — ласково, заботливо, как иные касаются женщин. Губы мужчины сложились в улыбку, будто прикосновение получило желанный отклик, и пальцы проворно отомкнули крепления, извлекая на свет старый потертый инструмент. Заглянув внутрь чехла, Алый Хлыст отложил его в сторону — кажется временно — и устроил лиру на коленях. Мягко и почти беззвучно огладил струны.

— Вы умеете играть? — не удержалась я.

— Разумеется, дитя, — легко отозвался он. — Все благородные юноши в свое время получают этот навык. Хороший инструмент, старый. Полагаю, ему не меньше века, никто давно уже не использует черепаховые панцири. Как ваш отец получил его?

— Честно говоря, не знаю, — нахмурилась я, продолжая рассеянно наблюдать, как ухоженные ладони Алого Хлыста аккуратно и слепо ощупывают лиру — глядел седьмой милор на меня, совершая свои действия словно бы в рассеянности. — Мне не приходило в голову спросить, а сам он ничего про нее не рассказывал, просто берег и говорил, что инструмент — это жизнь барда. Инструмент, голос и руки.

— То есть вы не помните какого-то особого отношения? — уточнил Даор.

— Н-нет, — неуверенно протянула я, потерла ладонью лоб. — Отец берег ее, осторожничал, но не могу сказать, что так уж трясся над ней или испытывал к ней какие-то особенные чувства. Ну, как бывает с вещами, имеющими историю и связанными с важными событиями.

— Вот как. Досадно, — посетовал Алый Хлыст, качнув головой, и в ответ на мой озадаченный взгляд пояснил с легкой улыбкой: — Было бы интересно, окажись здесь какая-нибудь страшная, грандиозная тайна.

— Это обычная лира, никаких потерянных и проклятых душ, — расплылась я в ответной улыбке, вспомнив всяческие истории, бродившие между людьми. Например, о лире, которая хранила дух и Искру погибшего от любви барда. Или, наоборот, о певце, который странствует по дорогам, и, если его песню слышат хорошие люди — она приносит им счастье, а если злые и корыстные — смерть.

Алый Хлыст бросил на меня насмешливый взгляд, отложил лиру и взял в руки чехол — нечто вроде корзины, обтянутой кожей. Внимательно осмотрел и ощупал его.

— Что здесь? — спросил, открывая вшитый внутри карман.

— Песни, — пожала плечами я. — Отец многое записывал. Он сам очень плохо складывал стихи, поэтому старался хранить все песни, попадавшие в его руки.

— Интересно, — проговорил Даор, доставая стопку листов. Некоторые из них были прошиты тонкой бечевкой, чтобы не рассыпались, некоторые лежали отдельно; старые, иные даже ветхие, часто засаленные — многому я училась как раз по этим записям, отец не успел передать все, что знал.

В кабинете повисла тишина. Алый Хлыст внимательно изучал бумаги, кажется вчитываясь в каждую строчку. Я первое время напряженно следила за ним, ожидая откровения, но потом заскучала. Сначала просто начала глазеть по сторонам, но ничего интересного, кроме кип документов и каких-то книг, не углядела. Хозяин кабинета как будто забыл о моем существовании, и, помаявшись еще немного, я взяла со стола лиру. Чем просто так скучать, лучше разбавить ожидание музыкой.

Первые звуки были робкими и неуверенными, но Даор даже не глянул в мою сторону, и я осмелела, хотя петь не стала. Наигрывала разные мелодии, мысленно извиняясь перед лирой за то, что давно не брала ее в руки и вообще не вспоминала о ней, пока она в одиночестве добиралась до дворца.

— Какое занятное… сказание, — проговорил Алый Хлыст, когда стопка просмотренных листов перевалила за половину.

— Которое? — я, заинтригованная, отложила лиру, чтобы подняться и заглянуть в бумагу, которую Даор держал в руках. Неужели там действительно есть нечто удивительное, ради чего некто был готов рискнуть жизнью? Однако выбор Алого Хлыста меня разочаровал: — Обыкновенная песня, и сюжет банальный… Или здесь неправильный перевод и на самом деле текст о чем-то другом?

— Нет, в целом перевод верный, — возразил мужчина, кончиками пальцев проходя по вязи претских символов — именно на этом языке была записана песня, к которой прилагался сделанный рукой отца перевод. — Дело не в содержании, в форме. Судя по изяществу вязи, писал это весьма грамотный человек, прекрасно владеющий языком и имеющий большой опыт письма; скажем, у меня столь аккуратно не получится даже при большом старании, потому что претский я знаю довольно посредственно. Но для вязи такой изумительной красоты здесь слишком много ошибок, причем очень грубых.