Дух трудолюбия (СИ) - Горн Андрей

-Капитан-лейтенант, по левому борту вижу два дирижабля!

-Чей вымпел?

-Наши, капитан-лейтенант!

Через некоторое время, когда дирижабли приблизились, Семен Семенович снова всмотрелся в подзорную трубу:

-А-а-а! Точно! “Паллада” Поповского и “Ника” Сергиевского! Юнга, а ну дуй наверх! Отсемафорь-ка им флагом. Дай им связку: Вызов – Вопрос -Что случилось.

-Есть капитан-лейтенант.

Бегу наверх. Эти флаги меня когда-нибудь точно доконают. Когда же тут радио-то придумают. Ну или что-нибудь магическое. А то заставил меня боцман не так давно флаги изучать. Да-да, именно флаги, а не фляги. Заучивал тут книжечку “Правила сигналопроизводства на военных дирижаблях” до поздней ночи несколько дней подряд. Ну и боцман матросов, свободных от вахты, подрядил экзамены у меня каждый день принимать. Сядут напротив, вытащат флаг и с ехидненькой такой пакостной ухмылочкой требуют ответа. Мол, ну-ка ну-ка. Через дцатый флаг у самого в глазах рябит и мозги набекрень, а они только знай пакостят. Одни и те же флаги повторяют. Ну подкалывают так. А к концу мучений так снисходительно тебе говорят, ну ничего мол, назавтра уж точно сдашь. А назавтра тоже самое. Зар-разы!

-Семен Семенович, отсемафорил!

-Вижу. Они уж ответ дали. Сейчас мы им, Сергей, свое согласье дадим и будем ждать – и опустившись к переговорной трубе

- Канонир! Сигнальный трассирующий из паропушки по левому борту! Пли!

Через еще полчаса три дирижабля – наш “Новик” и какие-то знакомые капитан-лейтенанту “Ника” с “Палладой” остановились неподалеку друг от друга. С обоих прибывших дирижаблей вскоре спустили малые однотрубные дирижабли. Вскоре малые корабли с гостями подлетели к Новику. Ошвартовавшись, на малые дирижабли наши матросы перекинули широкие мостки на их гондолы. Василий Палыч вместе с Семен Семеновичем и выстроенной на деке, свободной от вахты, командой встречали прибывших гостей.

-Есть у меня пренеприятнейшее подозрение, мой дорогой Василий Палыч, что воздухоплавательная активность катайского флота, несколько спавшая по всему театру военных действий в последнее время, явно неспроста.

-Есть мысли, Виталий Андреич?!

-Есть. Думаю, готовят наши вражины ни много ни мало очередное большое наступление на каком-то участке фронта. Вот и стягивают все дирижабли в кулак. Надобно ждать прорыва с выходом на оперативный простор. А потом и их сухопутные подтянутся.

-Знаешь, я соглашусь, пожалуй. Мелькала и у меня такая мысля, Виталий Андреевич. Только как думаете, где катайцы ударят?

Оба капитана с помощниками подошли к большой карте Гран-Тартарии, висевшей на мостике.

-Думаю вот в этом районе. – Капитан показал на карте большой участок: – И знаете, в своем отчете я отписал о своих опасениях адмиралу.

- И что наш адмирал?!

- А то адмирал! Телеграфировал на это, что надобно держать оборону имеющими силами. Боятся без флота остаться на случай, если катайцам агличане с австро-венграми помогут. Отписали нам, что свободных судов нет и хорошего вам настроения. И добавили, вот ежели прорвут нас эти гады, тогда и вышлет на помощь из резерва вторую императорскую.

- Так она ж в столице. Пока телеграф дойдет, пока сбор экипажей, пока до нас дойдут. Катайцы уж на пол-Тартарии свой десант высадят.

-Ну не на полгосударства, это вы тут, право, загнули. Но, Василий Палыч, тут вы правы.

Собеседник продолжал:

-А что с нами будет?! Если они действительно вдарят в нашем квадрате, нам явно не поздоровится. Тут же на многие версты вокруг нет никого, кроме нас. “Чичагов” и “Спиридов” ушли на переформирование, потому что потрепали их катайцы сильно в начале войны. “Грейг” с “Лазаревым” в Кайгороде встали на текущий ремонт, потому что несли вахту до нас. “Жемчуг” на нихонскую границу пошел, нихонцев встречать. “Орел” поврежден не сильно, но толку с него, как с козла молока. Пока еще рули со столицы пришлют. Можно пойти в Калмацию, наших “Славу” и “Ослябю” догнать. Можем забрать из Кайгорода мелочь пузатую, но на этом решительно все. Я готов выполнить приказ адмирала, пусть я с оным и не согласен. Но мы же втроем их тут не удержим. Чем катайцев сдерживать будем, а, господа офицеры? -задал риторический вопрос Виталий Андреевичю

Лица стоявших заметно погрустнели и Василий Палыч, чтобы сгладить напряжение, витавшее в воздухе, от сложившейся ситуации, предложил офицерам и по совместительству старым товарищам по воздухоплавательной школе выпить коньяку за неожиданную встречу.

Сегодня Ильгизар Матвеевич, наш боцман, отправил меня в пародвижительный, ребятам там помочь. Сходил, ага.

-Эй, Сергей, ты живой?! Юнга, очнись! Очнись, кому грю! – кто-то сильно бил ладонями по моим щекам.

Взглянув на бьющего меня матроса, откровенно непонимающим взглядом, пытаюсь очнуться. Вокруг меня толпились матросы, некоторые сидели на корточках, смотрели на меня и что-то говорили. Говорили они ну ка-а-кто ме-е-е-дле-нно, а голова кружилась.

Что это было. Не помню. Память возвращалась ко мне медленно.

Помню, что боцман зачем-то отправил меня в пародвижительный. Помню, как дошёл туда. Помню, как ребята отправили за чем-то. За чем? А-а, в соседний отсек, что-то там взять. Точно! Помню, как иду туда. Но постой, а зачем я туда пошел? Ребята же говорили мне другое. Точно, я пошел не туда. А почему пошел? Голос. Меня привлёк шепчущий голос. Он шел оттуда, из глубины. Из глубины этого отсека. Да! Я подошел и открыл дверь. Голос усилился. Я вошел вовнутрь. Посредине тёмной комнаты, на постаменте, в креплениях лежал камень, сделанный в форме правильной четырехугольной призмы. Он светился голубым свечением, и я буду не я, если доносящийся до меня голос не шел оттуда. Я подошел к постаменту и немного полюбовавшись, коснулся его правой рукой. Последнее, что запомнил, это шарик с разрядом голубой энергии, который влился мне в руку. Больше ничего не помню.

Кто-то задавал вопросы, но я как-будто не слышал никого. Как оказался в коридоре? Не помню. Что я тут делаю? Не знаю. Кто-то меня сюда отправил, наверное.

Прибежал боцман. Потряс и покрутил парня. убедившись в отсутствии видимых травм, принялся орать:

- Юнга, с ума сошел? Зачем туда поперся? Убить же вконец могло. Инструкции для кого писаны?! И на двери писано, для одаренных, без защиты не входить!

Лекарь тоже осмотрел пришибленного юнгу и не нашёл никаких физических повреждений, кроме легкой амнезии. Наказав боцмана временно освободить пострадавшего от всех физических работ, отправил меня с сопровождающим в свою каморку. Отлеживаться. А ещё через сутки, отлежавшись, я носился по всему дирижаблю, напрочь позабыв случившееся.

Нет, была одна странность. Когда я смотрел на руки, то видел какие-то сгустки в районе ладоней. Думал, что-то у меня со зрением. Протирал глаза, промаргивался – сгустки исчезали, чтобы через некоторое время появиться вновь. Надо как-нибудь зайти к врачу. За делами не успел.

После встречи капитанов прошло еще два дня. День выдался ясный. В небе ни облачка. Наши дирижабли неспешно крейсировали вдоль линии невидимого воздушного фронта, перемещаясь из квадрата в квадрат. Вдаль видно все было прекрасно и идиллия этого прекрасного дня после обеда внезапно испортилась:

-Капитан, по правому борту вижу дирижабли. Много дирижаблей! Вымпел катайский!

-Команда! Готовность один. Неприятель на горизонте! – А следом ко мне:

-Спокойней, юнга! Сколько насчитал?

-Считаю! Один-два-три-пять-восемь-десять-двенадцать. Капитан, двенадцать дирижаблей! Они нас увидели и меняют курс.

-Не торопись, юнга! Читай бортовые названья.

-Капитан, я ихние иероглифы не понимаю. Как мне их читать? Я ж только на нихонском могу, а не на катайском.

-Спокойно, давай смотри хвостовые нумера. Вот возьми мой справочник и в бумагу пиши названия.

Смотрю в подзорную трубу и быстро записываю номера в столбик. Помощник капитана, сверяясь с открытым на нужной странице справочником, рядом вписывает названия вражеских дирижаблей. Хорошо у них тут разведка работает. Война только-только началась, а уж названия и технические характеристики флотские давно знают.