Ритуал (СИ) - Ри Тайга

Я выдохлась, и, запрокинув голову вверх, следила, как светящиеся точки заполонили почти всё небо над Керном, и стало светло, почти как днем.

Мы молчали. Охрана замерла на несколько шагов сзади. Звуки толпы как будто отодвинулись и стали тише. Порошил снег, подсвеченный огнями запущенных в небо иллюзий.

Ликас, увидев, что я доела первую палочку боярышника, достал из кармана ещё одну, тщательно завернутую в прозрачную бумагу, и молча сунул мне в руки.

— Оу, взятка? Значит, дальше будет ещё хуже, не так ли? — я хрустнула, обкусывая ягоды по бокам. — Что запланировано для меня у аллари? Месть? О нет, ведь не зря же мне дали увидеть всё самой в кузнечной лавке. Кого я должна обвинить? Видимо, кого-то из Совета? — я била в небо. — Вкусно, свежее, — я облизала сладкие с легкой горчинкой губы — боярышник был хорош. — Обвинение — это первый акт, что во втором? Горцы плохие — аллари хорошие, такой вывод я должна была сделать? Или нет — есть хорошие аллари и есть плохие. Скажите, кто хороший, Наставник? — я обогнула Ликаса и заступила ему дорогу, продолжая откусывать ягоды на палочке. — Скажите. И я послушаю.

— Скажите мне, что мой Наставник, который давал клятву учить и защищать, на моей стороне. Скажите. И я поверю. Что хоть кто-то на моей стороне, — я рассмеялась тихо и горько. — Сегодня мне нужно верить хоть во что-то. Только на сегодня. Скажи мне, — я шагнула вперед и схватила его за отвороты верхнего кафтана. — Скажи мне, Ликас! Соври мне!!!

Алариец молчал.

— Только сегодня — соври мне, что ты на моей стороне! Хотя бы ты…, — я выдохлась и разжала руки. Псаковы остаточные последствия всплеска.

— На чем мы прокололись? — хрустнул снег, Наставник сгорбился, спрятав руки в карманы, и шагнул ко мне, близко, почти нос к носу.

— Афродизиак. То, что знает один аллари, знают все. В столичной кондитерской лавке с таким гербом, пятьдесят шесть наименований подарочных наборов, и только один с южными специями в таком количестве.

Это единственное, что я бы никогда не стала есть — и знала об этом только Нэнс, которая удивилась резким изменениям вкусов госпожи.

Стоят печеньки двенадцать империалов. Это больше, чем стипендия за курс у всех юнцов вместе взятых. За целую зиму. И? Юнцы прислали мне такой набор? Парней-горцев было жалко, но… дураки обычно долго не живут. И никто из целителей ещё не запатентовал плетения от идиотизма.

Ликас не отреагировал, только немного напряженней стала линия плеч.

— Охранник мог догнать меня легко, снега с крыши упало немного, и я ждала, что догонит, но он предпочел вести и просто следовать на расстоянии до лавки. Зачем? — я покачала пальцем перед носом Ликаса и цокнула. — Чтобы глупая мисси лично убедилась в том, что есть плохие аллари и есть хорошие. Перед Советом очень важно выбрать правильную сторону, не так ли, Наставник, — закончила я цинично. — А расход… так горцев за людей никто и не считает, не так ли?

Ликас продолжал молчать.

Аллари отличались ничуть не меньшим, если не большим высокомерием, чем Высшие по отношению к представителям другой расы.

Горцы смешали кровь с пришлыми, обрели искру силы, а значит — стали предателями, отступниками и перестали быть людьми.

Самый главный вопрос, который меня сейчас волновал — какое отношение аларийцы имеют к татуировкам.

И супостат в поместье. Нэнс и девочкам просто позволили его найти? Ведь если Ликас не захочет, даже летучая мышь ночью над поместьем не пролетит, Наставник помешан на охране, безопасности, графике проверки постов и тренировках. Поверить в то, что моя наивная Нэнс обошла Наставника на повороте?

Я фыркнула.

Скорее Грань упадет на землю. Ликас вел свою игру, и вопрос в том, он играет за или против. Что держит Наставника рядом со мной? В поместье Блау? Особенно если учесть его редкий, для аллари, дар Помнящего в Учителях и дядю — Старейшину в Совете. Да, и ещё не забыть Старика, который много зим успешно играет роль выжившего из ума конюшего, которого не интересует ничего кроме лошадок.

— Я не буду никого обвинять, — продолжила я устало, — потому что вы хотели именно этого. Мне всё равно — это оппозиция, игры Совета или ваши внутренние дела. Увидеть должна была я, чтобы предъявить лично, чтобы все остались чистыми. Я ведь нужна только для этого, — остатки боярышника полетели в сугроб. Сладость внезапно стала очень горькой. — Вы, со своими играми, можете идти в задницу к Немесу… или в лабиринт, на корм к его порождениям. Куда хотите. Мне надоело.

Я развернулась к площади, но успела сделать только шаг — сильные руки клещами обхватили плечи и рванули обратно.

— Одна сторона? — голос Ликаса дрожал от бешенства. — А вот так, это считается? Это одна сторона? — меня встряхнули. — Если всегда стоишь за спиной. Это одна сторона?! Скажи мне, Вайю?!

Он тряхнул меня ещё и ещё, со всей силы.

— Идиотка! Не умеешь думать — не лезь! Я же сказал — не лезть к Аю!

— Менталисты…

— Если бы мешали, давно отправились бы за предыдущей пятеркой, — шепнул он мне на ухо. — Но они должны найти всё, что нужно и вернуться в Столицу. Кому подчиняется охрана? Ну же, Вайю! Кому подчиняется охрана поместья?

Я сглотнула. Номинально, аларийцы служили у дяди, но на самом деле подчинялись только Ликасу. И дяде. До тех пор, пока ему подчинялся Ликас. И я до сих пор не могла понять, как дядя допускает подобное.

— Кому?! — снова гневный шепот в ухо. — И для чего отправлять сладости, к которым ты точно никогда не прикоснешься? Чтобы ты точно их не ела! Идиотка!

Спереди резко вспыхнуло над крышами — иллюзия была слишком яркой, я охнула, но Ликас успел быстрее — прикрыв мои глаза широкой ладонью.

— Решай сейчас. Или идти в табор просто не имеет смысла. Решай, Вайю. Веришь мне или нет, — Наставник отпустил плечи и подтолкнул в спину, давая свободу. — Решай сейчас.

Я смотрела в темные, знакомые с детства глаза с прищуром, надежные руки с шершавыми мозолями, сложенные на груди, широкие плечи, которые уже припорошило снегом.

Сколько я проехала в детстве на этих плечах? Сколько раз меня ловили эти руки? Сколько раз я получала этими ножнами по заднице?

Так тяжело жить, когда никому нельзя верить. Так тяжело, что я уже начала задыхаться, сгибаясь под этой тяжестью.

Никому нельзя рассказать, ни с кем нельзя разделить, и никому нельзя верить — так учил нас дядя, и теперь я поняла почему. Чтобы не закончили, как отец.

Но разве достоин спасения мир, в котором нельзя верить никому?

В котором нельзя повернуться спиной к самым близким, чтобы не воткнули нож между лопаток. Я не хочу жить в таком мире, но семья — прежде всего. А если каждая ошибка обернется слабостью, есть ли у меня право на слабость?

Я отвернулась от Ликаса и пошла прочь, снег похрустывал под ногами. Дошла до сугроба, в который выкинула недоеденную палочку с засахаренными ягодами, и шагнула, утонув почти по пояс в снегу. Шарить пришлось недолго — моя потеря лежала не глубоко.

Отряхнула налипший снег и сунула в рот, чтобы стаяли льдинки.

Ликас так и стоял на том же месте, сложив руки руки на груди, неотрывно глядя на меня. Только линия плеч стала почти каменной.

Я протанцевала обратно, привстала на носочки и со всей силы хлопнула Наставника по предплечью по старому легионерскому обычаю, заглянула в глаза и улыбнулась.

— Верю. — Я выдохнула, и ягоды внезапно стали очень сладкими, и дышать стало легче.

— Почему?

Я пожала плечами и помахала палочкой перед носом Ликаса, откусила немного и смачно захрустела.

Что боярышник — мое любимое лакомство, знают всего несколько человек в этом псаковом мире, и ещё меньше помнят об этом.

— А кому ещё тогда можно верить?

***

Аларийки крутили меня из стороны в сторону, заканчивая наводить лоск, и в этом аллари превзошли Райдо на голову. Продумано было все до мельчайших деталей, нижняя сорочка и та по вороту была отделана традиционной аларийской вышивкой. Алая длинная юбка и две косы с тесемочками по таборному обычаю. Если бы не цвет кожи, рост и тонкая кость — вылитая аларийка.