Поход скорпионов - Лобачев Евгений Борисович

Его лицо перекосилось, отражая непереносимую муку. Взгляд же… это был взгляд человека, оставившего душу далеко-далеко отсюда. О, Фаэнира! Какую власть она имела над ним!

– Ты спугнул ее, – прохрипел Гиеагр, – и умрешь за это…

Нас разделяло не больше пяти шагов. Он нависал огромной глыбой, готовой обрушиться, раздавить.

Я забился, забарахтался, пытаясь подняться. Когда удалось встать на одно колено, я поднял камень… Я неплохой метатель, ему стоило подумать, прежде чем сделать шаг.

– Стой где стоишь, – прохрипел я. – Иначе…

– Иначе что? – оскалился Гиеагр.

Я замахнулся, целя ему в лицо…

Но бросить не успел. Две смутные фигуры, возникнув из ниоткуда, вдруг набросились на Гиеагра. От неожиданности я выронил камень, и в тот же миг чьи-то холодные пальцы сомкнулись на моей шее! Меня опрокинули навзничь, вода хлынула в нос и в рот, сжигая, разрывая внутренности. Я замолотил руками, пытаясь высвободиться.

Плеск воды, стук камней, беспорядочные удары, грохот сердца в груди – все слилось в какой-то дикой какофонии. Но перекрывая этот вал безумия, в моей голове вдруг прозвучал гневный женский крик:

– ХВАТИТ! ДОВОЛЬНО!!!

Крик этот был грозен, подобен реву бури или грохоту камнепада, и вместе с тем удивительно чист, будто голос одинокой флейты ранним весенним утром. И он отрезвлял…

Неизвестный вдруг разжал пальцы, и я почувствовал, как кто-то, ухватив за ворот, пытается поднять меня на ноги.

Приняв вертикальное положение, я стал изо всех сил тереть глаза, чтобы увидеть того, кто сначала едва не убил меня, а потом решил спасти. Это был Эписанф. Боги, что случилось с нами?! Почтенный философ в роли убийцы… Мокрый и несчастный, ученый муж покраснел как свекла и старательно отводил глаза; я почти физически ощущал, насколько ему стыдно.

Повернув голову, я увидел еще одну живописную картину. Эти люди были погорячей чудаковатого старика, и, хотя боевой азарт уже улетучился из их сердец, мышцы еще отказывались повиноваться. Троица так и застыла, будто высеченная из мрамора: Гиеагр сжимал горло Бурдюка, Бурдюк сжимал горло Гиеагра, а чуть поодаль с камнем в руке одеревенел Глаз.

На мгновение в душу закрался ужас: мне вдруг почудилось, что эти трое обратились в изваяния. Но тут камень, выскользнув из пятерни Глаза, плюхнулся в воду, и статуи ожили. Бурдюк и Гиеагр, поспешно отдернув руки, разом залились краской, будто девы, впервые в жизни разделившие ложе с мужчиной. Картина была столь уморительной, что я не удержался от смешка. Глаз отчаянно заскреб макушку: похоже, в его случае чувство стыда проявлялось именно таким образом.

– Что это было? – спустя какое-то время выдавил он.

Никто не ответил. Случившееся почему-то не располагало к обсуждению.

– Я что, один слышал голос? – не унимался Глаз. Можно было только позавидовать его душевной конституции, подобные типы редко бывают обременены излишней впечатлительностью.

– Вроде баба голосила… – продолжал Глаз. – Или нет?

– Откуда здесь взяться бабе, – подал голос Бурдюк.

– Как? А моя Лаита? – это Эписанф.

– Лаита! – фыркнул Глаз. – Твоя Лаита молчаливей рыбы, а если и пикнет иной раз, то голос тише мышиного. А эта так гаркнула, будто сидела у меня в голове.

– Она и сидела у тебя в голове, – проговорил Гиеагр. Отрешенный и потерянный, он будто только что постиг некую запредельную истину. – Голос звучал прямо у тебя в голове, потому что это была Фаэнира.

– Эта твоя подружка-призрак? С чего ты взял? – хмыкнул Глаз. Таким тоном уместнее было произнести что-то вроде: «Сбрендил, да?»

– С того, что весь путь по лесу я проделал, следуя за ней. – Гиеагр одарил нас взглядом, который недвусмысленно говорил, что любые сомнения или зубоскальства по поводу его слов смертельно опасны.

– Да, призраки способны на такие штуки, – легко согласился Глаз. – Вот я слышал, раз как-то в Земле дев…

– Глаз, дружище, потом, – оборвал приятеля Бурдюк. – Нам надо выбираться отсюда, пока целы. Скоро стемнеет, а я не желаю оставаться в месте, в котором мы не поубивали друг друга только благодаря вмешательству привидения.

– Эписанф, – он повернулся к философу, – помнится, ты хвастал, что многое узнал об этих местах из своих свитков. Есть шанс блеснуть. Скажи, далеко ли тянется этот проклятый лес?

– Н-не думаю, что он велик настолько, что мы не сможем его преодолеть, – проговорил Эписанф. – Предгорные леса на этих склонах не могут быть слишком широки… Я полагаю… завтра или послезавтра мы достигнем… края.

– Я рад, – бросил Бурдюк. И добавил, обращаясь ко мне: – Какое счастье, Мильк, что мы с тобой недоучки. Спроси тебя или меня, когда кончится лес, мы скажем честно: «Не знаю». А этот мудрец наплел с три короба, а итог тот же: «Не знаю». Он прочел слишком много книг, чтобы жить своим умом.

– Но я… – начал было Эписанф, но тотчас оборвал себя. – Если так важна краткость, пожалуйста: я не знаю. Что бы я ни сказал, это не отменит необходимости двигаться дальше!

Он развернулся, и, не оглядываясь, зашагал прочь из лощины. Через несколько мгновений мы потянулись следом.

Едва поднявшись по склону, я увидел Лаиту, замотанную в неизменные черные тряпки. Она сидела на земле посреди разбросанных наших пожитков, похожая на крупную ворону, что прилетела поживиться на городскую свалку. Ее руки, укрытые в складках одежды, беспрестанно шевелились, будто она перебирала четки, или теребила что-то, или… Ай, думаю, даже всеведущие боги не знали, чем она занималась в ту минуту.

Как только мы приблизились, Лаита вскочила на ноги и застыла в почтительном поклоне.

– Хоть кто-то в нашей шайке умеет вести себя по-человечески, – глядя на нее, проговорил Бурдюк.

– Ты имеешь в виду эту тряпичную куклу? – не понял Глаз.

– Я говорю про Лаиту, – с нажимом произнес Бурдюк.

– Ну и я про нее, – пожал плечами Глаз. – Кукла куклой, правда?

Ответом ему был хлесткий удар в челюсть. Глаз отшатнулся, взмахнул руками, сохраняя равновесие… а в следующий миг с ревом бросился на обидчика. Воздух наполнился гулом тумаков, криками, хрипом и ругательствами, от которых вскипала кровь. Сцепившись в лютой схватке, эти двое принялись вдохновенно лупить друг друга, стремясь нанести противнику как можно больше увечий.

– Варвары! – раздался за моей спиной презрительный голос Гиеагра. Герой покинул лощину последним и не успел к началу драки.

– Послали же боги проводников. А ну… – С этими словами он попытался растащить дерущихся, но не тут-то было: разом забыв взаимную вражду, Бурдюк и Глаз бросились на него! Их счастье, что на Гиеагра снизошло достаточно мирное расположение духа и он всего лишь собирался прекратить драку. Но я слишком хорошо знал, сколь недолговечно миролюбие моего друга…

Под градом свирепых ударов Гиеагр попятился, отступал, и я с ужасом наблюдал за тем, как лицо его наливается краской гнева. Еще несколько мгновений, и…

Я до сих пор не могу сказать, как очутился в самой гуще. Шкура моя уцелела лишь потому, что дерущиеся просто не ожидали, что между ними вклинится кто-то еще.

– Ну хватит! – что есть мочи заорал я, раскинув руки.

– Хватит! – подхватил еще один голос, и, повернув голову, я увидел Эписанфа. Почтенный философ стоял подле меня, потрясая толстым суком. Глаза Эписанфа пылали испепеляющим гневом.

– Хватит! – повторил старик. – Хватит, вы, отродья осла и обезьяны! Вы забыли, зачем мы идем? Вы забыли, какая у нас цель? Клянусь, я бы и пальцем не пошевелил, не будь мы связаны нашим великим делом! Хотите поубивать друг друга? Прелестно! Пожалуйста! Я даже приготовлю яд, чтобы вы могли смазать им свои кинжалы. Но только не теперь, а когда кончим дело! Ясно вам? Ясно?!

Старый Эписанф… Думаю, никто и никогда не видел его таким. Боги свидетели, казалось, что сам демон гнева вселился в него в ту минуту. Бурдюк и Гиеагр, и даже бешеный Глаз взирали на него с почтением и опаской, как на буйнопомешанного, чьим разумом руководят сами бессмертные.