Поход скорпионов - Лобачев Евгений Борисович

Окинув всех нас еще одним обжигающим взглядом, Эписанф вдруг метнулся к своему мешку, лежащему на траве. Порывшись, извлек из него длинный узкий кусок ткани и вернулся с ним к нам.

– Этот лес не любит разговоров, – сказал он. Голос сделался прежним, давешние грохочущие интонации начисто исчезли из него. – Здесь каждое слово превращается в оскорбление, а за каждым оскорблением следует удар. Пусть я не знаю, сколько нам еще идти по этому лесу, зато прекрасно представляю, чем кончится наш поход, если мы продолжим в том же духе: мы просто поубиваем друг друга. А потому послушайте старика, каждый оторвите от этой ленты столько, чтобы хватило завязать себе рот, и завяжите, да покрепче, чтобы звука не могли издать…

– Ах ты, книжник сушеный… – начал было Глаз, но Гиеагр и Бурдюк тотчас взяли его в «клещи», заставив замолчать.

– Для разнообразия старик дал дельный совет, – сказал Бурдюк.

– Давай ткань, – протянул руку Гиеагр.

Минута, и вот уже все, кроме Лаиты, завязали себе рты.

Путь продолжали в гробовом молчании. Было жарко, кроме того, от тряпицы несло кислятиной (похоже, Эписанф пожертвовал для общего блага свой старый пояс), зато в нашей компании наконец воцарился относительный мир. О нет, ни раздражение, ни черные мысли никуда не делись; мы по-прежнему метали друг в друга злобные взгляды, проклиная про себя попутчиков и желая им всех бед, какие только способен обрушить на человека этот жестокий мир. Но все эти страшные помыслы разбивались о тонкие вонючие полоски ткани, которые не давали открываться нашим ртам. Воистину, превыше дара красноречия можно поставить лишь один дар – дар молчания.

Мы шли, пока не стемнело, по-прежнему не произнося ни слова. Сняли повязки лишь перед скудным ужином, ели молча, заговорили только однажды, когда обсуждали, кому в какую смену нести караул. Потом Эписанф повторил, что по его расчетам лес должен закончиться завтра, в крайнем случае послезавтра.

А потом мы легли спать, не имея ни малейшего представления о том, что готовят грядущие дни.

Глава 4

Заново переживать наш проход по лесу было крайне неприятно. Я словно смотрел на себя со стороны – дикие глаза, перекошенное от злости лицо, зубы, вцепившиеся в жалкий клочок грязной ткани, эту соломинку, удерживающую от падения в пропасть безумной ярости.

Можно успокаивать себя, что это проклятый лес затуманил наши рассудки. Все так, конечно, только кажется мне, неведомая мне злая сила не залила нам ненависть в глотки, подобно ядовитому пойлу, а зачерпнула ее из темных подвалов наших душ.

Впрочем, дальше было хуже.

Завтрак едва не закончился новой дракой – и все оттого, что бессмертные боги не наделили человека способностью есть с завязанным ртом. Все мы прекрасно понимали, что ради нас самих надлежит хранить молчание. Но где там! Разве эти безмозглые ослы, по недосмотру богов ставшие моими спутниками, могут…

Я с шумом выдохнул воздух через нос – спасительные повязки снова были на нас, препятствуя излиянию наружу мыслей, которые переполняли, уверен, не только меня. С терпимостью святого я стал увещевать себя, что рядом со мной идут очень достойные люди… Достойные уважения, а не того, чтобы им перерезали глотки… как бы это ни было приятно.

Глаз – он мой друг, единственный друг уже долгие годы. И то, что боги забыли вложить в его голову хоть что-нибудь, кроме кучи навоза, еще не основание… Нет, действительно не основание!

Я отвел ненавидящий взгляд от спины Глаза. Нельзя слишком долго задерживать мысли на ком-нибудь одном, в этом я убедился. Гораздо легче сдерживать себя, быстро переключая свое внимание с одного на другого.

Мильк. Славный, симпатичный парень. Хоть и Непосвященный. Как и в случае с Глазом, это не его вина. Он просто родился в этом диком, варварском мире, не ведающем истины. Эти ублюдки не чтят двенадцать богов, зато готовы окрестить богом самого распоследнего демона или духа. Варвары, одно слово – варвары! И Мильк – один из них, ничем не лучше. А эта его гадкая самодовольная усмешка…

Я с яростью заскрипел зубами. Какая к бесам усмешка, просто эти вонючие повязки перекашивают наши лица. Мерзавец Эписанф наверняка нарочно держал эту тряпку в горшке с помоями. Вот уж кто в самом деле заслуживает смерти! Я покопался в себе и не смог придумать ни одной причины, которая заставляет меня сохранить жизнь этому ничтожному книжному червю. Проклятие Тарантула? Подумаешь! Неужели двенадцать Теней станут прислушиваться к словам какого-то варвара? Втянув меня в эту авантюру с Тарантулом, варвар посчитал, что обезопасил себя? Мой кинжал быстро покажет, насколько он просчитался!

Собрав в кулак всю волю, я опустил наполовину извлеченный из ножен кинжал обратно. Мне пришлось напомнить себе, что это именно я и чуть ли не силой затащил Эписанфа к этому полоумному колдуну. Я пожалел, я очень пожалел, что Тарантула нет сейчас рядом с нами. Вот тут-то не помогли бы никакие повязки. Мне никогда еще не приходилось убивать колдунов, и отсутствие подобного опыта в данный момент меня сильно тяготило.

Проклятый лес! Я все-таки выхватил кинжал и в остервенении принялся без разбора кромсать все ветки, до которых смог дотянуться. Спутники едва удостоили меня взглядом. Лишь Глаз на секунду остановился и вроде бы даже приготовился снять повязку, чтобы как-то прокомментировать мои действия. Но передумал. Ему очень повезло.

Удивительно, но упражнение с кинжалом мне здорово помогло. Солидная часть напряжения оставила меня, словно осыпавшись вместе с обрубками ветвей. Я ускорил шаг, чтобы нагнать ушедших вперед товарищей по походу. Конечно, эти свиньи и не подумали…

Стоп! На этот раз мне удалось прервать опасные мысли без особого труда. Может, посоветовать всем провести по небольшому бою с ближайшим деревом? А, перебьются!

Часа два или три мы шли без особых эксцессов, и это, несомненно, было выдающимся достижением в условиях сумасшедшего леса. Недалеко было время обеда, и я без устали как заклинание повторял себе, что за все время трапезы не пророню ни слова, как бы безобразно ни вели себя остальные. Я внушал себе снисходительность огромными порциями и наконец почувствовал, что наполнен ею по самое горло. Я готов был вынести самые немыслимые испытания, вплоть до трех или даже четырех фраз из уст этих несчастных. Я по праву гордился собственным мужеством.

Теперь я шел в авангарде компании, задавая темп. Стоит, пожалуй, присмотреть местечко для обеда. То есть места-то вокруг все одинаковые, выбирай любое, но вот запасы воды нам не мешало бы пополнить. Поэтому я шарил глазами по сторонам, высматривая родник либо более-менее приличный ручеек. Наверное, поэтому я первым заметил ЭТО…

Повязка, закрывавшая рот, спасла мое самолюбие, превратив что-то похожее на истеричный визг в сдавленный хрип. Сорвав тряпку с лица, я уже смог говорить относительно членораздельно:

– Великие боги, что это?!

Не то чтобы я действительно ждал ответа от бессмертных, но промолчать было невозможно.

Из земли подобно каким-то безумным червям выползали тонкие корни и суетливо переплетались, стараясь опутать мне ноги. С некоторым усилием я сумел сделать шаг, но и на новом месте повторилось то же самое.

За моей спиной кто-то испуганно вскрикнул.

– Началось, – стянув повязку, выдохнул Эписанф.

Ах вот как?!

– Эписанф! – взревел я, разрывая сеть корней, чтобы сделать новый шаг. – Объясни мне, что это такое!

Остервенело дергающий ногами Глаз зашелся в нервном хохоте, указывая пальцем куда-то вперед.

– Эй, Бурдюк, спроси еще вот про это!

Я посмотрел в сторону, указанную Глазом, хотя видят боги, мне очень не хотелось это делать… На секунду возникло детское желание крепко зажмуриться, а потом снова открыть глаза – и чтобы все исчезло.

Кажется, давеча я сетовал, что в наших приключениях не от кого отмахиваться мечом или кинжалом? Мне не хватало старых добрых чудовищ? Надавать бы тебе, Бурдюк, по шее за такие мысли…