Ловцы душ (ЛП) - Пекара Яцек

От меня не укрылось, что Каппенбург, несмотря на ужасающий внешний вид оборотня-людоеда, был человеком, наделённым куда более гибким умом, чем может показаться на первый взгляд.

– Они не могут вот так просто взять на допрос инквизитора. – Я вернулся к предыдущей мысли, ибо именно в этой теме я был кровно заинтересован. – Особенно когда сами инквизиторами не являются. Спасибо вам за заботу, господин, но не думаю, чтобы сейчас мне что-то грозило.

– Маддердин, ты идиот! – На этот раз он ткнул меня в грудь вытянутым пальцем. Он был силён, надо признать, поскольку я с трудом подавил гримасу боли. – Они сначала соберут свидетельства, потом найдут им объяснения. Ты не видишь, что всё рушится? Принципы, порядок, правила... Это война, человече! А указами, законами и параграфами можешь теперь жопу подтереть!

– Без закона мы лишь свора грызущих друг друга хищников, – процитировал я фразу, которую некогда услышал.

– Очень верное наблюдение! – Я даже не почувствовал в его голосе иронии. – Налей-ка своей кислятины. – Он посмотрел в сторону кувшина, потом опять обратил взгляд на меня. – Так что хищники сожрут тебя, Маддердин, а потом, возможно, скажут: «Гвозди и тернии! Мы совершили процедурную ошибку». По крайней мере, получишь посмертное удовлетворение.

– Чего вы вообще от меня хотите? – Спросил я усталым тоном. – Вы хотите мне сказать, что я по шею в дерьме? Сам об этом знаю. Вы хотите сказать, как из этого дерьма вылезти? Тогда внимательно вас слушаю...

– А где ваш приятель комедиант? – Каппенбург сменил тему.

– Определённо, пьёт или портит девок… Как всегда.

Он ударил меня по щеке. Сильно. Так быстро и неожиданно, что я не успел заслониться. В первом порыве я хотел прыгнуть на него и научить, что никто не бьёт инквизиторов безнаказанно, но холодная кровь взяла верх.

– Если захотите ткнуть меня кинжалом, то не стесняйтесь, господин, – попросил я сварливо.

Он рассмеялся, обнажая белые и ровные лопаты зубов.

– Это для того, чтобы ты очнулся, Маддердин. Твой друг не пьёт и не трахает девок, а только выкладывает твои вины перед отцом Вероной. Твои, – повторил он, чтобы у меня случайно не возникло впечатление, что он оговорился.

– Это... разумно, – ответил я, понимая тот факт, что дворянин может оказаться прав.

– Ра-зум-но… – Посмаковал он высказанное мною слово. – Да-а, именно так…

– Хорошо, господин Каппенбург. Вы пришли сюда, пооскорбляли меня и побили. – Дворянин заржал при последнем слове. – Давайте играть с открытыми картами: почему Светлейший Государь это допускает? Как думаете?

– А что, он должен любить вашего епископа? Хокенстауфы всегда хотели держать всё в своих руках. Вы спорите с папством, он будет вас мирить. Вообрази себе хотя бы, как сильно обвинение капитана епископской гвардии в ереси и колдовстве подорвёт престиж Официума. Светлейший Государь не даст никому выиграть, но тобой, вероятно, пожертвуют...

Я покивал головой, ибо мои подозрения двигались схожим путём.

– Видите... – сказал он после минутного размышления. – Писание гласит: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными». Но их не интересует истина. Так я теперь должен верить в магию и колдовство? Ждать, пока они решат обвинить моих солдат, придворных, а затем и меня самого, из-за того что эти обвинения послужат им для продолжения игры?

– Вы пришли не только от своего имени, не так ли? – Мне не нужно было дожидаться ответа. – Что я могу, господин Каппенбург? Что я могу? – спросил я и сам понял, насколько жалко звучит этот вопрос.

– Вы предсказуемы, Маддердин. Вы руководствуетесь законами и правилами. Вы создаёте порядок, каким бы он не был, но порядок. А я боюсь, что ваши оппоненты алчут лишь хаоса.

– Повторю вопрос: что я могу, господин Каппенбург? – Он склонился ко мне. Наши лица оказались теперь так близко, что я, если бы захотел, мог бы схватить его зубами за бакенбарды.

– Напиши письмо. Пусть епископ пришлёт инквизиторов. Это твоя единственная надежда.

– Прошу его всё это время, – ответил я. – Ничего из этого не выйдет.

Несмотря на весь драматизм ситуации, меня забавлял тот факт, что благороднорождённый господин считает приезд инквизиторов спасением от проблем. Только я знал, что Его Преосвященство не вмешается в эту авантюру. Хотя, учитывая слова Каппенбурга, определённо должен бы. Я должен был помочь себе сам. Как всегда.

– Забудьте о епископе, – сказал я. – Подумайте лучше, что мы, здесь и сейчас, можем предпринять?

Он застучал пальцами по крышке сундука. Забавно, только сейчас я заметил, что у него даже пальцы волосатые. Если бы он родился в крестьянской семье, либо родители выбросили бы его в лес, либо соседи забили кольями. Однако были какие-то преимущества в благородном происхождении...

Я вдруг подумал, что есть ведь кое-кто, кто может мне помочь. Эния, любовница императора, служащая Внутреннему Кругу Инквизиториума. Конечно, было много способов известить кого надо о проблемах, которые возникли в Хабихтбурге. Обращение к мощи Круга не входило в число безопасных задач, но я бы скорее предпочёл сделать это, чем играть против легата и его брата. Только, к сожалению, у меня не было возможности добраться до прекрасной убийцы, и, кроме того, в сложившейся ситуации такая попытка могла навредить как ей, так и мне.

– Анна, княжна из Трапезунда, вы знаете её, не так ли? – Спросил я.

– Кто не знает любовницу императора? Ба, многие хотели бы узнать её поближе...

– Передайте ей сообщение, – попросил я. – Пусть соизволит со мной встретиться...

– А что это даст? Если ты думаешь, что…

– Только передайте сообщение, – повторил я с нажимом в голосе. – Больше ничего.

Он покачал головой и встал с сундука.

– Если ты хочешь именно этого. – Он ещё раз повернулся ко мне с порога.

– Когда я смотрю на всё это, – он покачал головой жестом, который показался мне беспомощным, – на Империю словно пал злой рок... Тьфу, тьфу, к лешему! – Он сплюнул через плечо.

Потом он вышел, не потрудившись даже кивнуть мне головой на прощание.

Злой рок? Я не хотел даже думать об этом. Теперь интересно было одно: справедливо ли Каппенбург подозревал Риттера? Я думал, что, скорее всего, справедливо, ибо вера в человеческую преданность и храбрость была в моём случае не особенно развита. Особенно когда речь шла о человеке вроде Хайнца Риттера. Я доверял ему достаточно, чтобы знать, что он не предаст меня по своей воле, но я не поставил бы и ломаного гроша, что он не даст нужных показаний как только его к этому принудят. Что, впрочем, очень правильно. Для чего было бессмысленно страдать, если с помощью палача следователи и так вытянули бы из него всё, что только захотели? Если обвинения Каппенбурга были справедливы, то, скорее всего, Риттер не вернётся ни сегодня, ни на следующую ночь в нашу комнатку. Хотя... с другой стороны, легат и его брат могли поступить совершенно иначе. Хайнц вернётся ко мне и честно признается, что его допрашивали. Признается именно для того, чтобы не вызывать подозрений, потому что, в конце концов, в замке уже допросили десятки людей, и в самом факте допроса не было ничего удивительного. Тем более ничего удивительного не было в допросе человека, который, во-первых, наблюдал за атакой с императорского холма, а во-вторых, как художник, был одарён чувством наблюдательности куда выше среднего.

Мне было интересно, сколько времени отделяет меня от ареста. С равной вероятностью это мог быть день, неделя или несколько недель. Всё зависело от того, насколько полны решимости братья Верона и сколь сильной поддержкой они располагают. Конечно, человек добродушный и верящий в светлые стороны человеческой природы понадеялся бы, что Светлейший Государь не забыл, что я оказал ему услугу, помогая спасти его жизнь. К счастью, я не был ни добродушным, ни верящим в светлые стороны человеческой природы. И этот здоровый подход к миру и ближним мог только уберечь меня от разочарований. Потому что рано или поздно нас предаст каждый, и единственное, чего мы можем достичь, - это отсрочить измену либо её предотвратить. К сожалению, в данном конкретном случае я мог лишь ждать, когда главные игроки переместят на шахматных полях пешку с вырезанным на ней именем бедного Мордимера.