Ловцы душ (ЛП) - Пекара Яцек

Риттер вернулся только ночью. Навеселе, но не пьяный.

– Меня допрашивали, вы представляете? – Крикнул он с порога.

Значит, всё так и есть, подумал я.

– И что тут особенного, – буркнул я.

– Но что я там знаю… – Он повалился на лежанку рядом со мной. – Выпьем ещё?

– Почему нет, Хайнц? Рассказывайте.

– Что там рассказывать? – Он мощно глотнул из фляжки, потом подал её мне. Он говорил, как мне, по крайней мере, показалось, неестественно громко. – Туман видели? Крылья демонов видели? Паутина оплетала конские копыта? И так далее, и так далее...

– Ну и?

– Что мне оставалось делать? Я сказал, что никогда не буду возражать против мнения нашей святой Церкви. – Он захохотал. – Ну, пейте, пейте и идёмте спать.

Я осушил фляжку до дна.

– Спокойной ночи, господин Маддердин, – сказал он так громко, словно лежал в другой комнате, а не на той же самой лежанке.

– Добрых снов, Хайнц, – отозвался я.

Несколькими молитвами позже я почувствовал, как Риттер придвигается ко мне. Я почувствовал его дыхание на моей щеке.

– Я вас предал, – прошептал он. – Сказал им всё, что только хотели.

– Что именно? – Я повернулся на бок и тоже тихо шептал ему в ухо, так что, наверное, мы выглядели в данный момент как жаждущая близости пара влюблённых.

– Что вы - чернокнижник, еретик, богохульник и содомит, – пояснил он, и я скривился при последнем слове, хотя в темноте этого никто и не мог увидеть. – Что хулите нашу святую Церковь и Милостивого Государя, что вы были шпионом палатина... – Он громко проглотил слюну. – Меня пытали...

– Разве?

– Ну, не до конца, – снова зашептал он чуть погодя. – Показали мне инструменты и объяснили их действие…

– Вы правильно поступили. – Я кивнул головой.

– Что?! – Он определённо не ожидал услышать из моих уст эти слова.

– Вы правильно поступили, – повторил я. – Так или иначе, они бы вытянули из вас всё, что хотели, только, безусловно, вы бы уже не покинули тюрьму на собственных ногах. Вы не могли бы мне помочь в любом случае. Предав меня, вы помогли хотя бы самому себе. Я рассердился бы на вас, если бы вы поступили иначе.

– Правда, правда? – Он не мог поверить своим ушам. – Вы не держите на меня зла? Не хотите отомстить?

– Мастер Риттер, – я похлопал его по плечу, – вы с ума сошли? Разве в моей ситуации что-то изменилось бы, если бы вы дали запытать себя до смерти? Задумайтесь на минутку. Будьте честны и лояльны к новой власти. Тогда, может, и уцелеете.

Хайнц, однако, был благородным человеком. Человек подлый никогда не признался бы в том, что он сделал. А ведь он рисковал. Во-первых, вызвать мой гнев, во-вторых, что я выдам допрашивающим что он рассказал об их интриге. Он не повёл себя как герой, но героев бесполезно искать в наши подлые времена. После известных героев остаются гробницы или курганы, после неизвестных героев – быстро исчезающие круги на поверхности навозной жижи или ямы, вырытые в свежей земле. Не стоит умирать за яму в свежей земле... Я свято верил в слова, которые говорил перед лицом Светлейшего Государя. В слова, гласящие, что «храбрые не живут вечно, но трусы не живут вовсе». Только иногда нужно выбрать подлую жизнь, чтобы когда-нибудь ещё, в будущем, получить шанс на героическую смерть. И нужно знать, когда вы достойный восхищения герой, а когда достойный лишь жалости дурак. Риттер знал разницу.

И очень хорошо.

Каппенбург отлично справился. На следующий день после нашего разговора меня ожидало письмо от Энии, сообщающее, что сегодня вечером меня проведёт в её покои верная служанка.

Убийца ждала меня, одетая лишь в длинную белую ночную рубашку. Она была с распущенными волосами и лежала на широком ложе с балдахином. В руке она держала кубок из чистого золота, инкрустированный драгоценными камнями.

– Здравствуй, мой инквизитор, – произнесла она ласково. – Что такого важного случилось, что ты попросил меня о встрече? Тебя тяготит неодолимое желание угасить похоть, – она погладила себя по груди с игривой улыбкой, – или другие дела?

– Скоро тебе не удастся меня угасить, если меня отправят на костёр, – сказал я.

Она рассмеялась.

– Ты ищешь здесь помощь, а не удовольствие, – ответила она. – Жаль, ибо второе было бы легче.

– Легат пытается обвинить меня в…

– Подожди, – прервала она меня. – Ещё успеем поговорить. А пока иди сюда.

Во-первых, человеку, в чьих руках находится ваша судьба, не отказывают, во-вторых, Эния была так прекрасна, что отказать ей было бы грехом. Перед глазами у меня был образ другой женщины, но чем навредило бы лечь рядом с ней.

– Выпей, дорогой…

Она приложила чашу к губам, потом приблизилась ко мне. Я выпил вино из её уст. Уже миг спустя я почувствовал, что что-то не так. Очень не так.

Когда я очнулся, мой взгляд упал на свечу, стоящую в изголовье кровати. Эния только её зажгла, а теперь свеча сократилась наполовину. Таким образом, я пробыл без сознания достаточно долго.

– Что это за яд? – Спросил я, обращая взгляд на убийцу, которая сидела в кресле с высокой спинкой. Она поджала ноги, чтобы защитить босые ступни от холодных камней пола, и внимательно смотрела на меня.

– Не тот, который ты бы знал или умел распознать, – ответила она. – Хотя я предпочла подстраховаться.

Она говорила, конечно, о способе, которым подсунула мне яд. Ибо кто ожидает, что получит его из уст любовницы? Сама она, должно быть, была к нему устойчива. А может, яд действовал лишь через некоторое время, или же взять вино в рот, а потом быстро избавиться от него, не было опасно? Так или иначе, ответ на этот вопрос была не важен ни в малейшей степени. Важно было только одно: почему убийца, служащая Внутреннему Кругу (который, как я думал, был ко мне в определённой степени благосклонен) решила лишить меня сознания? Что произошло в то время, когда я лежал без памяти и без чувств?

Я пошевелился. Сначала осторожно сдвинул одну ногу, потом приподнялся на локте. Как ни странно, мне не было больно, так что яд не оставлял видимых следов. Я осмелился на большее и приподнялся на подушках, лежащих в изголовье. Только теперь я увидел, что произошло в комнате.

– Почему? – Спросил я, глядя на окровавленное тело императора. Его ударили по крайней мере три раза: в грудь, в шею, и один раз лезвие скользнуло по щеке и челюсти, оставляя красную борозду.

Эния смотрела на меня холодным взглядом.

– Почему? – повторила она. – Потому, что мы несём с собой ветер великих перемен, Мордимер. А кто не с нами, тот будет сметён. – Она дунула на раскрытую ладонь.

Я посмотрел на пораненное лицо бедного Хокенстауфа и подумал, что он такая же никчёмная пешка, как и ваш покорный слуга. Только он полагал, что он игрок... Риттер сказал: «С шахматной доски исчезнут башни, кони и слоны. Останутся пешки, которыми намного проще управлять». Он не предусмотрел одного. Что с шахматной доски исчезнет также и король. А рукой игрока должен был с этих пор стать Ватикан.

Позволено ли было Светлейшему Государю умереть в неведении о понесённом поражении? Какой удар был первым? В сердце, в шею, или, может быть, тот взмах, который искалечил лицо? Если он умер не сразу, то что он чувствовал, видя, что погибает от руки женщины, которую любил?

– Бедный, бедный сукин сын, – прошептал я, и это должно было сойти императору за эпитафию. Потом перевёл взгляд на Энию. – Так кому ты на самом деле служишь?

Она встала с кресла, вздрогнула, когда босые ноги коснулись пола, подошла и прижалась ко мне.

– Если тебя это утешит, знай, что мне жаль. – Она подняла глаза. – Очень жаль, Мордимер. Не из-за этого, – я понял, что она имеет в виду императора, – а из-за тебя.

Она погладила меня по щеке.

– Все тебя использовали, бедный Мордимер. Все тобой играли. Ты не мог пережить эту партию. Если бы не я, то кто-нибудь другой. Хотя... у тебя ведь был выбор, не так ли?

Я согласился с ней. Мне был дан выбор. Я мог вопреки своим убеждениям и вопреки своей вере встать на сторону победителей. Но иногда лучше быть преданным, чем предать самому...