— Да, но тогда мы рассчитывали достичь текущих показателей только к концу года! — голос Прескотта стал заискивающим. — Подумай, Уильям. Эти дополнительные пять миллионов, вложенные по текущим ставкам, принесут нам минимум миллион прибыли к октябрю.
«К октябрю». Если бы он только знал, что произойдет в октябре.
— Джонатан, решение окончательное. Не только восстановить резерв до десяти процентов, но и поднять его до пятнадцати. Сегодня же. И впредь без моей письменной санкции резервы не трогать.
— Пятнадцать процентов⁈ — возмущение в голосе Прескотта было неприкрытым. — Это абсурд! Мы упускаем миллионы потенциальной прибыли!
— Зато сохраним сотни миллионов существующего капитала, когда придет время, — твердо ответил я. — Это не обсуждается, Джонатан.
Прескотт недовольно согласился и я, попрощавшись с ним, я повесил трубку. Не допив кофе, я встал и направился к двери:
— Тогда в офис. Встреча с исследовательским отделом.
Через пятнадцать минут мой Packard Twin Six выезжал с подъездной дорожки особняка. За рулем сидел Мартинс, а рядом с ним О’Мэлли. Я расположился на заднем сиденье, просматривая документы в предвкушении рабочего дня.
Снаружи Нью-Йорк кипел жизнью. Уличные торговцы выкрикивали предложения, модницы в коротких платьях и туфлях на низком каблуке спешили в магазины, клерки в шляпах-котелках в офисы. Над головой гремел надземный поезд, а из открытых окон многоквартирных домов доносилась музыка с пластинок Луи Армстронга и Дюка Эллингтона.
Город переживал золотой век, последние месяцы призрачного процветания перед бурей.
Никто, кроме меня, не знал, что часы уже тикают.
Здание «Стерлинг, Харрисон и Партнеры» теперь занимало внушительное место на углу Уолл-стрит. Еще прошлым летом я занимал крошечный закуток в офисе Харрисона. Теперь под мой контроль перешли три этажа престижного небоскреба с видом на гавань.
Респектабельный швейцар в темно-синей форме распахнул передо мной дверь, почтительно склонив голову:
— Доброе утро, мистер Стерлинг.
Я кивнул ему и прошел в просторный вестибюль с мраморными полами и античными колоннами. Секретарши, клерки, младшие брокеры все они спешили приветствовать меня, но никто не осмеливался задерживать. Только Прескотт, ожидавший у лифта, позволил себе кивок вместо поклона.
— Уильям, рад, что ты приехал пораньше, — произнес он, заходя со мной в лифт. — Исследовательский отдел подготовил нечто интересное. Хотя, должен предупредить, многое покажется тебе спорным.
— В каком смысле?
— Ты увидишь, — Прескотт поморщился. — Скажем так, мисс Левински и ее команда становятся чрезмерно пессимистичными. Я просил их перепроверить расчеты, но они настаивают на своих выводах. Это, кстати, о нашем разговоре о резерве.
Интересно. Сара Левински была одной из немногих, кому я намекнул о возможной коррекции рынка. Очевидно, она приняла эти намеки всерьез.
Когда лифт достиг двадцать третьего этажа, мы вышли в просторный холл с дубовыми панелями и тяжелыми хрустальными люстрами. Мой вкус к классике не менялся, даже когда особняки и офисы по всему Нью-Йорку перестраивались в ультрамодном стиле ар-деко.
Мисс Элеонора Говард, моя безупречно эффективная секретарша, встретила нас у дверей конференц-зала:
— Доброе утро, мистер Стерлинг, мистер Прескотт. Все уже собрались и ждут вас.
— Спасибо, мисс Говард. Никаких срочных вопросов?
— Только звонок от мистера Роквуда-младшего. Просил подтвердить вашу встречу сегодня.
Я кивнул.
— Конечно, я обязательно буду. И принесите кофе для всех в конференц-зал.
Конференц-зал представлял собой просторное помещение с огромным овальным столом из красного дерева и кожаными креслами для двадцати человек. Окна от пола до потолка открывали вид на гавань Нью-Йорка, где величественные океанские лайнеры соседствовали с грузовыми судами и рыболовецкими лодками.
За столом собрались ключевые члены исследовательского отдела: Сара Левински, молодая женщина с проницательным взглядом и безупречно уложенными темными волосами; трое ее ассистентов, бывшие профессора математики и экономики, мы переманили их из университетов; и Хендерсон, глава отдела управления капиталом, седовласый ветеран Уолл-стрит, чья интуиция до сих пор служила надежным ориентиром.
— Доброе утро, — я занял свое место во главе стола. — Итак, я слышал, у вас есть что-то интересное для меня.
Левински кивнула, поднялась и подошла к проектору, через который на белый экран на стене транслировались графики и таблицы:
— Мистер Стерлинг, согласно вашим указаниям, мы проанализировали рыночные тенденции с использованием новой методологии, разработанной вами для нашего отдела.
Она перевернула слайд, демонстрируя первый график, резкий рост котировок за последние два года.
— Как видите, рыночный индекс вырос на триста процентов с 1927 года. Беспрецедентный рост в истории фондового рынка. Однако наш анализ выявил несколько тревожных факторов.
Следующий слайд показывал соотношение цены акций к прибыли компаний.
— Коэффициент P/E для ключевых промышленных компаний достиг исторического максимума — 30, а для некоторых технологических компаний превышает 50. Это означает, что инвесторы платят за будущую прибыль, которая может реализоваться только при среднегодовом росте в двадцать пчть процентов в течение следующих пяти лет.
Хендерсон нетерпеливо подался вперед:
— Мисс Левински, высокие мультипликаторы лишь отражают веру инвесторов в продолжение роста. Мы вступили в новую эру процветания, как подчеркивают все ведущие экономисты.
Сара бросила на него невозмутимый взгляд:
— Именно об этом я и говорю, мистер Хендерсон. Рынок основан не на фундаментальных показателях, а на вере. А вера может испариться в одночасье.
Она перевернула следующий слайд:
— Вот второй тревожный признак, который мы обнаружили. Количество маржинальных счетов за последний год выросло на четыреста процентов. По нашим оценкам, около шестидесяти процентов всех сделок с акциями сейчас совершаются с использованием кредитного плеча.
Я подался вперед, внимательно изучая график. Это второй явный признак приближающегося краха.
— Что означает, что большинство инвесторов имеет лишь десять процентов собственных средств в своих позициях, — добавил я. — При падении рынка всего на десять-пятнадцать процентов сработают требования о довнесении маржи, и начнутся массовые вынужденные продажи.
— Именно так, сэр, — кивнула Левински. — Мы смоделировали сценарий такого развития событий. Вот что получилось.
Она показала следующий слайд с графиком потенциального падения рынка, напоминавшим обрыв скалы.
— Боже правый, — пробормотал один из ассистентов. — Это же катастрофа.
— Это всего лишь теоретическая модель, — возразил Хендерсон. — Основанная на гипотетическом снижении рынка, которое маловероятно при текущем экономическом росте.
Я жестом попросил Левински продолжать.
— Третий тревожный признак: явное расхождение между ценами на акции и фундаментальными показателями экономики. Посмотрите на этот график.
Новый слайд показывал два расходящихся графика: индекс акций, стремительно растущий вверх, и индекс промышленного производства, демонстрирующий заметное замедление за последние шесть месяцев.
— Объемы производства стали растут лишь на два процента в год, автомобильной промышленности — на пять процентов, железнодорожные перевозки показывают снижение на три процента. При этом акции соответствующих компаний выросли на тридцать пять — сорок процентов за тот же период.
В комнате повисло напряженное молчание. Даже Хендерсон, похоже, был озадачен этими цифрами.
— Что вы предлагаете? — спросил Прескотт наконец.
Левински взглянула на меня, ища поддержки:
— Мы рекомендуем начать постепенное сокращение рисковых позиций в портфеле. Особенно тех, что связаны с высокотехнологичными компаниями и розничной торговлей. Перевести часть активов в государственные облигации. Увеличить долю наличных до двадцати процентов.
