Времена Амирана (СИ) - Голубев Сергей Александрович

Он улыбнулся и поднял стакан.

— Я полюбил Принципию еще мальчишкой, — продолжал Геркуланий, — еще когда был жив мой отец. Я тогда учился у вас тут, в Миранде, и часто бывал во дворце. Ты-то меня вряд ли хорошо помнишь. Помню, мы с ней как-то стояли у окна…

Он задумался. Потом тряхнул головой.

— Ладно! Потом мы с ней встречались в других местах. В Арбакоре, Ледерландии у этого несчастного Урлаха… Она призналась, что тоже любит меня. Твой отец не хотел отдавать ее мне. У него, наверное, были другие планы. Что для него моя Эрогения? Так, мелочь, пустяк… Я думаю, на него подействовала смерть жены, вашей матушки. Он как-то стал мягче после этого. По-моему, он любил ее. Не знаю… не мне судить. Но мне так показалось. Может, он вспомнил об этом…

В этот момент их разговор прервали.

С громким визгливым смехом к ним за столик подсели две девицы. Лиц их Ратомир не разглядел и единственное, что успел заметить, это пышные волосы, пышные, шуршащие юбки и голые до плеч руки, сразу замелькавшие над столом. От них пахло какими-то незнакомыми духами, напоминавшими запах леденцов.

— Мужчины скучают! — заявила одна из них.

Другая подхватила:

— Мальчики, угостите шампанским.

— Послушайте, девушки, — спокойно произнес Геркуланий, не повышая голоса, — вы же видите, мы разговариваем. Нам сейчас не нужна компания. Давайте в другой раз.

Девицы фыркнули и поднялись, источая конфетный аромат.

— Педики какие-то! — Зло сказала одна. — Пойдем, Мадлен, не будем портить интим.

Они отошли и, как успел краем глаза заметить Ратомир, присоединились к компании мужчин, занимавших столик неподалеку. Оттуда послышались их возбужденные голоса. В кабаке сразу стало шумно.

Геркуланий нахмурился и огляделся по сторонам.

— Не дадут нам тут поговорить, — сказал он, разливая ром по стаканам, — ну, ладно, давай допьем, да и пойдем отсюда. Как бы нас во дворце не хватились.

Но допить им тоже не дали.

От компании, приютившей девиц, отделились три высокие, плотные фигуры и направились к ним. В животе Ратомира сделалось холодно и противно заурчало.

— Что же вы, козлы, девушек обижаете? — Спросил один из подошедших.

Он поставил сжатые в кулаки кисти рук костяшками на стол и стоял теперь, склонившись над ними, по очереди глядя то на одного, то на другого. Остальные двое стояли рядом, за спиной Геркулания, верно опознав в нем основную боевую единицу.

— Ну что вы, ребята! — Отозвался Геркуланий. — Мы и не думали никого обижать. Просто у нас тут серьезный разговор. Вот мы и попросили их не мешать нам.

Голос у него был удивительно спокоен и даже весел. Ратомир позавидовал такому самообладанию. Сам он чувствовал, как деревенеют суставы рук и тяжелеют ноги. Тяжесть эта стекала откуда-то снизу спины, покрывшейся вдоль позвоночника противными мурашками.

— Вы откуда тут, вообще, взялись? Что-то я вас раньше не видал. Кто такие? — Продолжал допрос тип, по-прежнему нависая над ними, как скала на дорогой. Опасная скала, готовая вот-вот рухнуть.

— Да этого я, кажется, знаю, — проговорил, указывая пальцем в затылок Геркулания, один из маячивших за его спиной, — сдается мне, что это он на прошлой неделе у Румпеля кошелек спер. Помнишь?.. — Обратился он к своему напарнику, стоявшему рядом.

Тот утвердительно промычал что-то нечленораздельное.

— Так вот, что! — Протянул первый. — Так ты теперь, сука, на Румпелевы денежки гуляешь? А ты знаешь, говнюк, что у него дочка в больнице, что он эти денежки на операцию приготовил, мясникам заплатить?

Голос его, по мере того, как он произносил эту тираду, становился все громче и резче. В "Петухе" наступила неприятная, вязкая тишина. Звякнуло что-то, видимо у кого-то из разжавшихся пальцев выпал нож или вилка. И тут, нарушая эту тревожную, предгрозовую тишину, послышались шаркающие звуки. К ним, вытирая руки о грязный фартук, шел сам хозяин заведения, покинувший для этого свое капитанское место за барной стойкой.

Хозяин — если, конечно, это был хозяин, а не просто бармен, был лыс, толст и приземист. Мощные плечи завершались головой без ненужного посредничества шеи. Голову украшало кроме загорелой лысины не менее загорелое лицо со шрамом на левой щеке и серьгой в левом же ухе. Расстегнутая на груди рубаха обнажала объемистую волосатую грудь.

— Тихо, Бычара, — голос у хозяина был низок и густ. В нем не было металла, в нем чувствовался бетон и сырая могильная земля. — Ты опять за свое? Тебе что, вчерашнего мало?

— Ты чего? Не видишь, кто это? — Вскинулся в полный рост обличитель порока. — Это же ворье, скоты и к тому же педики вонючие!

На его лицо упал блик света и Ратомир заметил под его правым глазом огромный багровый синяк. Вчера, видно, тут тоже было весело.

— А мне плевать, — отозвался хозяин, — я их не знаю. Ты их тоже не знаешь. И чтоб у меня никаких драк тут. Понял? Я разорюсь, если буду каждый раз полиции платить. Или меня закроют. А я тут уже пятнадцать лет. Ясно?!

И, помолчав, добавил:

— Ну, все, пошли вон отсюда!

Нападавшие отошли к своей компании, откуда сразу же донесся взрыв голосов. Что говорят, понять было невозможно. Но злобное возбуждение и угроза чувствовались и без слов. Они с грохотом отодвинули скамейки и гуськом двинулись к выходу. Проходя мимо столика, за которым сидели Геркуланий с Ратомиром, каждый поворачивал голову и молча, запоминающе глядел на них. В их взглядах видна была угроза и решимость пропустить этих вонючих педиков через мясорубку, смешать с дерьмом, перегрызть глотки, и вообще не оставить от них на земле ничего, даже воспоминаний.

Хозяин, стоя на том же месте, скрестив на груди руки, молча наблюдал за этим исходом. Наконец, дверь за последним закрылась.

— Ну, ладно… — сказал хозяин.

Геркуланий молча положил на стол несколько монет и подвинул их ладонью в сторону хозяина. Тот спокойно протянул руку, взял деньги и сунул их себе куда-то под фартук.

— Пошли, — сказал он, — я выведу вас через кухню.

— Спасибо, — откликнулся Геркуланий, — но мы выйдем здесь. Тут у нас лошади.

— Какие лошади? — Угрюмо отозвался толстяк. — Какие могут быть лошади? О себе надо думать.

— Ничего, как-нибудь… Подумаешь, страсти какие. Просто банда хулиганов. Нет, мы выйдем тут!

Ратомир молчал. Да, впрочем, никто его и не спрашивал. Он-то, как раз, охотно воспользовался бы предложением хозяина. Решение Геркулания казалось ему самоубийством.

Но он молчал.

5

Дворец был построен давно и не сразу. Он строился, перестраивался, горел, разрушался и подвергался многочисленным реконструкциям. Каждый новый хозяин считал своим долгом привнести в родное гнездо что-то свое — ведь все мы по натуре зодчие, и поэтому, в конце-концов, дворец, незамысловатый снаружи, внутри превратился в настоящий лабиринт коридоров, анфилад, чуланов, тупиков, залов и потайных ходов.

Царский шут Куртифляс знал этот лабиринт лучше, чем свою собственную квартиру, в которой почти не жил, проводя время жизни в запутанных дворцовых недрах. Сейчас он тихо крался по темному коридору, бесшумно ступая в своих войлочных туфлях.

Впереди, шагах в пяти от него, что-то белело и всхлипывало. Там шла заблудившаяся молоденькая горничная. Хорошенькая, глупая, напуганная горничная — подходящая добыча и неплохая забава на ближайшие полчаса. Сейчас она упрется в тупик и вынуждена будет повернуть обратно. В этом темном, безлюдном тупичке им будет хорошо…

У Куртифляса свело челюсти от возбуждения, но двигался он легко и грациозно. Сейчас, сейчас она повернется и сама шагнет ему на встречу.

Он знал, что будет дальше, знал до последних мелочей: уж он-то перепробовал этих молоденьких дурочек!.. Пользоваться ими — это была его привилегия. И это было справедливо. Должен же он получать что-то за свой труд. Что же ему, даром дурака валять, всех смешить и за всеми шпионить? Нет, уж эти-то кусочки с царского стола он заслужил. Этих маленьких радостей у него никто не отнимет…