И я даю сигнал Девочке. И та отвечает протяжным душераздирающим воем.
А теперь вперед.
Рывок.
И падение. Животом в грязь. По ней. По корням, что впиваются через куртку. И к стволу. Сердце ухает так, что ничего-то за ним не слышу. А эти годы и для меня не прошли даром.
Расслабилась.
Размякла.
Привыкла к тишине и покою. А тут… ствол мокрый. Но запах апельсина становится резким. Он выделяется среди прочих, чуждый месту.
Апельсинов и человека.
Вот только… что-то было не так. Очень не так. Я задрала голову. Темно. И не разглядеть. Но… Девочка вывалилась из темноты, чтобы упереться лапами в ствол. Она поднялась на задних, оказавшись едва ли не выше меня.
И завыла.
Протяжно. Долго. Так, словно плакала.
- Нет, - я замотала головой. – Ты ошибаешься… ты, мать его, ошибаешься.
Я цепляюсь за сучок и карабкаюсь, благо, трещина тянется едва не до самой земли, есть на что опереться. И опираюсь. И запах становится невыносим.
Резкий.
До тошноты. Он и прикрывает запах крови.
А Молчун здесь. Лежит в расщелине, спиной опираясь на один ствол, ноги положив на другой. Маскхалат делает его почти невидимым. И винтовка здесь же. Он обнимает её обеими руками.
И улыбается.
- Ты… - я прижала пальцы к шее. – Какой же ты ублюдок…
Пульса нет. А вот тело теплое, значит, убили не так давно. И главное, на этот раз никаких сломанных шей. Из левой глазницы торчит стальной хвост.
Спица?
Вязальная.
С синим пластиковым кругляшом на конце.
А я понимаю, что попалась.
…вышел месяц из тумана. Вынул ножик из кармана.
Спицу я не тронула.
И глаза Молчуну закрывать не стала.
…буду резать, буду бить.
А вот обыскать обыскала.
Связка ключей. Наши, из участка. А вот эти незнакомые. Камешек на нитке. Смятая пятирублевка, остро пахнущая апельсинами.
Кажется, я на апельсины долго не смогу смотреть.
Пустой блистер. Название прочитать удается не с первого раза. Перчатки… и еще одни на руках. Я, сцепив зубы, стянула одну.
Все-таки ему досталось.
Красная шелушащаяся кожа. Распухшие суставы. И белые ребристые ногти. На мизинце и вовсе слез. А ведь шершавые руки.
В мелких трещинах.
- Прости, - я отпустила руку. – Я… разберусь.
Только самой уже не верилось.
Я спрыгнула и огляделась.
Лес. Ночь.
Дождь.
След Молчуна Девочка берет легко. И надо бы за Бекшеевым вернуться, только… если он там, то пусть сидит. На пару часов еще сил хватит, а там… в жизни не поверю, что Тихоня отсидится.
Или Сапожник.
Да и госпожа Бекшеева должна тревогу поднять, особенно когда машину сгоревшую найдут. А её найдут. И хорошо бы раньше, чем позже.
Мы шли.
Сквозь лес. По следу. Снова. И земля чавкала под ногами, а за шиворот лилась вода. Мокрая одежда липла к телу, натирая и раздирая кожу.
Не важно.
Это уже давно не важно. Главное, что вот он, вьется по земле.
Хутор Яжинского.
И снова дым.
Дым сейчас уходит к морю. А небо становится яснее. Глядишь, и луна покажется. А места знакомые. До боли знакомые места.
И человек.
Он сидел на камушке, скрестивши ноги, и высокие рыбацкие сапоги его блестели от воды. И куртка тоже блестела. И спицы в руках. Спицы скользили, перекидывая друг другу петли, а желтый шерстяной шарик прыгал в складке куртки, но вырваться на волю не мог.
Кто ж ему позволит.
…все равно тебе водить.
Тебе.
Водить.
- Да выходи уже, - голос у Лютика был сипловатым и вечно простуженным каким-то. – И не дуркуй… может, меня и подстрелишь, но и остальные сдохнут.
Он воткнул спицы в клубок и поднял хорошо знакомую черную коробку взрывателя.
- Нажму вот кнопочку и все…
В город.
Я закрыла глаза, дотягиваясь до Девочки. В город иди. Предупреди… запомни. Приведи. Место. Место запомни, потому что, чувствую, где-то здесь вход.
А потом вышла к нему.
И задала вопрос:
- И чего ради все это?
Глава 37. Туз жезлов
Глава 37. Туз жезлов
«Появление в раскладе туза жезлов говорит о том, что в скором времени жизнь предоставит вам шанс, который стоит использовать, чтобы добиться желаемого»
«Малый толкователь карт и гадальных арканов», выпущенный под редакцией Общества любителей Предсказаний и рекомендованный для домашнего применения лицам, не обладающим истинным даром Прозрения.
Был у Бекшеева приятель, еще там, в Петербурге. В том Петербурге, который еще довоенный, где было время для приятелей.
И посиделок.
Попоек.
Бегов. И всей той дури, которая приходит в голову лет этак в шестнадцать. Тогда-то еще, кажется, в тот раз, когда Бекшеев на спор предложил забраться в клетку ко льву, он и сказал, что, мол, Бекшеев своей смертью не помрет.
Лев, правда, был старый и ленивый.
А вот приятель… приятель по ходу прав оказался.
Своей смертью не помрет.
Он прижался спиной к стволу. Мокро. Холодно снаружи. Изнутри наоборот такой жар идет, что дышать приходится часто, мелко. Ощущение, что тело того и гляди расплавится.
А еще он кровь пил.
И… надо успокоиться.
Собраться.
Пара дней пришло, как приехал… хрустнула ветка рядом. И Бекшеев перестал дышать. Зима? Нет, она ушла не так давно. Не успела бы… и обуза.
Он, Бекшеев, обуза.
Такой талантливый. Такой умелый. Способный… на что? Перебирать бумажки? Сопоставлять факты? Новые алгоритмы выводить, которые позволяет структурировать данные, выявив аномалии?
Это да.
Вот и сидел бы себе в тиши кабинета, с доской наедине. Смотрел бы. Думал.
А он полез вот.
Дурак.
Где-то вверху метнулась тень, сбрасывая вниз водопад капель. Бекшеев дернулся было.
И…
- Тихо, - рука закрыла рот. И вторая чуть придавила шею. – Зима где?
Тихоня?
А он что тут…
- Свои. Не ори, - рука со рта убралась и палец прижался к губам.
- К-как ты…
Тяжелые ветви ели спускались до самой земли, и пролезть под них, не задев, невозможно. Наверное. Сегодня представления Бекшеева о невозможном слегка расширились.
- Обыкновенно, - он опустился на землю. – Решили глянуть, что да как. Матушке твоей велели к Сомову. А ему – поднимать народ.
Хорошо.
Если так, то хорошо.
- Ты как?
- Н-нормально, - зубы еще мелко постукивали, то ли от жара, то ли от холода. – Она… ушла. В нас стреляли. Потом взорвали. Машину.
- Это я уже понял.
Голос Тихони и звучал так, что приходилось делать усилие, чтобы расслышать хоть что-то.
- Мы… шли. И сказала сидеть тут.
- А сама?
- Там.
- Понятно.
Вот Бекшееву ничего понятно не было.
- Идти можешь?
Сможет.
- Тогда я тебя к Сапожнику отведу. А там уже в город давайте, - Тихоня отряхнулся.
- А…
- А я тут погуляю. Глядишь, и нагуляю чего.
В темноте блеснули зубы. А вот само лицо Тихони казалось черным. Краска? Маска?
Идти недалеко.
Старый грузовик сполз с дороги, чтобы застрять в мелкой щетке кустарника. Здесь он выделялся этаким крупным валуном. Рядом с ним, опершись на колесо, сидел Сапожник.
Сидел и курил.
Огонек сигареты был виден издалека.
- Вот идиот, - вздохнул Тихоня. – Сказано было же ж… его счастье, что Дед не тут охотится.
- Дед?
Тихоня коротко свистнул и огонек скользнул в сторону, чтобы погаснуть в темноте. А следом раздался голос:
- Это ты…
- Дед? – Бекшеев перехватил Тихоню за руку и приказал: - Рассказывай.
- Да что там… честно, не уверен, что это он. У нас слухи ходили, что есть такой от… талантливый, который обличье меняет легче, чем я портянки. Что сегодня он один, завтра другой. Послезавтра… хоть стариком, хоть юношей бледным, хоть бабой… ликвидатор.
