А коридор этот все тянется и тянется. И конца ему не видно, и края. Света фонаря недостаточно, чтобы выловить хоть что-то.
- Я… сперва счастлива была. Знаешь, казалось ведь, что все-то теперь наладится. Что… у меня семья. Настоящая. Муж… он меня любил.
- И ты его.
- И я его, - странно говорить о таком. Не с мозгоправом, которого я обязана была посещать раз в неделю, чтоб, стало быть, предотвратить негативные последствия чего-то там. Не с Одинцовым, которого все это касалось напрямую.
Даже не с Медведем.
А с гребаным свихнувшимся напрочь ублюдком, которому бы шею свернуть. И я бы свернула. Но нельзя.
Мы еще не пришли.
И ответов я не получила.
А шахта пошла вниз. Сперва уклон был незаметен, но чем дальше, тем отчетливей ощущался.
- Тебе рады не были.
- Не были. Хотя я и не особо обращала внимание. Поначалу. Потом уже… взгляды эти. Вопросы, которые словно бы с подвохом. Смешки… и главное, в морду-то никому не дашь. Свекровь… сетует вслух, что меня не принимают. Я плохо стараюсь. У Одинцова работа. И я тоже хотела.
- Не пустил?
- Да не то, чтобы прямо… отговорил. Ему почему-то казалось, что я должна больше отдыхать. Что мне больше не нужно касаться этой грязи…
Только как в поговорке, свинья её везде найдет.
Потом уже, когда все окончательно рассыпалось, Одинцов попытался склеить осколки. И в полицию меня затащил. И место нашел. И стало только хуже, потому что для всех я была – княгиня Одинцова, которой чего-то там приблажилось.
А муж, стало быть, и потакает.
В общем…
Хрень, одним словом.
- А у тебя что? – поинтересовалась я.
Душно здесь, внизу.
И жарко.
Причем сперва я даже решила, что это от духоты. Но чем ниже, тем отчетливей становился жар.
А мы спускались.
Ступени, вырубленные в скале. Узкий коридор. И снова ступени. Еще более узкий коридор. Просто ямина, с приваренной к ней ржавой лестницей. И снова я лезу первой.
- Так что у тебя? – повторяю вопрос. – Раз уж мы беседуем… какого хрена ты все это затеял? Из обиды на аристо? И откуда вообще ты тут…
Стены теплые. И это тепло окутывает. От моей одежды, кажется, поднимается пар.
- Стой, - приказывает Лютик. Хотя я уже почти не сомневаюсь, что кличка эта краденая, ненастоящая, как и сам человек.
Но останавливаюсь.
- Здесь электрика плохо работает. Там вон лампы стоят. Бери.
Щедрый какой.
А на вопрос не отвечает. Хотя… конечно, с чего бы это? Злодей, который начинает каяться и говорит, существует лишь в книгах. В жизни… ладно, каяться он точно не станет. А вот поговорить ведь можно, нет?
- Как тебя на самом деле зовут? Или ты забыл свое имя?
Огонек загорается далеко не сразу. Все-таки воздуха внизу маловато. Но вот он вытягивается тонкой нитью.
- Кстати, почему лампы? Есть же световые, на кристаллах?
- Здесь фон такой, что ни один артефакт не выдержит, - на этот вопрос Лютик отвечает охотно. И я оборачиваюсь. Так и есть, лицо изменилось. Стало… мне всегда было страшно оборачиваться, все казалось, что однажды я запутаюсь и не смогу вернуть себя.
Он, кажется, запутался.
И похож на себя прежнего, и не похож. Черты какие-то поплывшие, будто стертые кем-то. Знакомые, но будто смотришь на человека сквозь стекло, дождем затянутое.
- Дар, - он помедлил. – Родители назвали меня так. Дареный…
- Тоже язычники?
- Да нет, в храм заглядывали. Ты же знаешь, тут порой всего намешано.
Знаю.
Отец в храм не ходил, но в деревнях хватало тех, кто и крестился, и на капище время от времени бывал. Относились к этому, пусть и без одобрения, но с пониманием.
Люди слабы.
Богов много.
- И где ты родился? Мы земляки? – я протянула вторую лампу. И Дар принял её.
- Нет. И здесь.
- Здесь?
- На Дальнем. Родители… прадеда с прабабкой сюда привезли. Тогда еще шахты только-только открыли. И никто не знал, сколько там чего. Но это не помешало их хозяину рискнуть. Он просто купил землю. А потом привез на неё людей. Никого особо не спрашивая, хотят ли они переселяться. Становиться шахтерами. У прадеда было большое хозяйство. И двенадцать детей. В дороге умерли трое. Но кто их считать-то будет? Да и новые народятся. Дом им не дали. Землянку разрешили поставить. Еще четверо умерли. Потом зимой от голода… выжил в конце лишь дед. Тогда уже волю всем объявили. Но хитро. Так, что вроде и вольный, а куда с ней идти-то? Чем кормиться. Хозяин же ж предложил работу.
Его огонек зажегся сразу. Но сильно светлее не стало.
- У моего деда было семеро детей. Сыновей.
- Дочерей не считают?
- Да. Шестеро пошли в шахты. Из них только один дожил до двадцати трех… моему деду повезло. Дар проснулся. И его определили учиться. Не по доброте душевной, но нужны были проходчики. Да и не только они. Долг написали за учебу. Сказали, как выучишься, то и выплатишь. Но не сказали, что по долгу процент будет. Всю жизнь он его выплачивал. Мой отец…
Тут идти приходится боком.
- …он рос в этих шахтах.
- Их же закрыли.
- Ну да… было такое. Только ж оно не в один день случилось. Последняя дотянула, почитай, до девятисотого.
А в бумагах этого не было.
- Да и после народец спускался. Искали счастья. Хотя зря. Поверху все-то выгребли.
- Не все.
- Ты про Мишку? Дурак… и все одно убить бы пришлось.
- Почему?
- Про камни мне Барский сказал уже, - Дар дышит тяжко, да и я не лучше. Сюда, вниз, воздух доходит тяжелый, отчего и приходится в легкие его проталкивать силой. – Жила вверх пошла, вот Мишка и наткнулся на гнездо, ковыряться стал. Если б о том узнали, а узнали бы всенепременно, народец сюда бы потянулся. А мне оно надо?
Нет.
Что бы он ни скрывал в глубине шахт, ему лишние люди точно не нужны были.
- Уже потом, как выработку закрыли, то и дед мой на улице оказался. Долг ему списали, да… жилье служебное. Пенсия? Три рубля… за все то время, что он внизу провел, три рубля. Этого и на дрова не хватит. Разве справедливо?
- Нет.
- Вот! Он ходил… в компанию… они же обязаны были. А они ему договор, что, мол, срок службы не выработан. Что, оказывается, пока он на долги работал, это все в срок и не шло.
Сволочи, что тут скажешь.
Но… при чем тут Мишка?
Или вот… Ниночка? Она-то каким бокам к старым обидам?
- Взяли и на улицу вышвырнули… пришлось искать работу. Переехали куда-то в халупу. Бабка моя померла. Не было денег на врача нормального. Да и кому нужна эта старуха…
…у старой Лисицы не было зубов. И матушка делала для нее густые кисели. Или вот уху. Или суп на костях, вываривая их до белизны.
Парила баню.
И мази мешала. А я уже, или сестры, втирали их в желтую растянутую кожу. Но это было в другой жизни.
- Отец… ему тоже тяжко пришлось. Хотя дар, да… и у меня. Я появился на свет, когда ему было прилично за сорок. Позднее дитя. И бабку уже не застал. Дед растил, - Дар поднял лампу повыше. – Он уже почти ослеп. Знаешь, альбит, он ведь еще та зараза… альбитовая пыль в легких оседает. И в кровь потом. И тело меняется. Не как у тебя вон или Софки, вас принудительно изменили. А оно само. По себе.
Я слышала об этом.
Но… слухов всяких много ходит.
- Он меня и отвел вниз. Тут-то он видел. Так и говорил, что одни глаза забрали, а другие вот… выше подними.
Я подняла.
Что за…
Свет огня отразился в выпуклых каплях застывшего альбита. Сколько же… стена изнутри словно драконьей чешуей затянута. Наплывы больше и меньше, одни почти сформировались, повисли на тонких ножках. Другие лишь едва-едва проступили.
- Это… что?
- Сокровище, - ответил Дар, поднимая лампу выше. – Ты же его искала.
Его?
Нет. Мне это сокровище на хрен не упало. Мне бы людей найти…
Глава 39. Пятерка мечей
Глава 39. Пятерка мечей
«В ноябре этого года после шестнадцатилетнего перерыва в Берлине открылась первая международная выставка автомобилей. Более 600 различных фирм представили…»
