Золотая цепь - Клэр Кассандра

Но сейчас ни городской пейзаж, ни философские мысли не могли утешить Джеймса. Ему казалось, что еще немного, и он задохнется. Он ощущал физическую боль, как будто кто-то воткнул ему между ребер несколько стальных прутьев, и они вошли в его сердце…

– Джеймс?

Услышав свое имя, он поднял голову. К нему направлялся Мэтью в расстегнутом пальто. Шляпы на нем не было; ветерок, задувавший с реки и приносивший запахи угольной пыли, дыма и соли, развевал спутанные светлые волосы.

– Я искал тебя по всему Сити, – проворчал Мэтью, усаживаясь на гранитный парапет рядом с Джеймсом. Джеймсу захотелось сказать, чтобы он был осторожнее. Падать было высоко, а руки у Мэтью слегка дрожали.

– Расскажи мне, что случилось.

Джеймс не мог объяснить, что с ним происходит, откуда взялось головокружение, чувство удушья. Он вспомнил слова отца насчет того, что любовь – это боль, но сейчас он испытывал не просто душевную боль. Джеймсу казалось, что ему не хватает кислорода, он жадно хватал ртом воздух, пытался набрать его в легкие, но почему-то не получалось. Он не мог найти нужных слов, не мог вообще ничего сделать – просто наклонился к Мэтью и положил голову ему на плечо.

– Джейми, Джейми, – прошептал Мэтью, положил руку другу на спину, между лопаток, с силой прижал его к себе. – Не надо.

Джеймс уткнулся лицом в твидовое пальто Мэтью. Пальто пахло бренди и одеколоном фирмы «Пенхалигонс», который Мэтью таскал у Чарльза. Джеймс сидел в неловкой, неудобной позе – вцепился другу в рубашку и прислонился щекой к его плечу, – но в утешении, полученном от парабатая, было нечто особенное; никто иной не мог дать Сумеречному охотнику такое ощущение, ни мать, ни сестра, ни отец, ни возлюбленная. Это превосходило обычные человеческие чувства, в этом было что-то сверхъестественное.

Люди зачастую относились к Мэтью с пренебрежением – из-за его страсти к модной одежде, из-за его легкомысленных шуточек, из-за того, что он ничего не воспринимал всерьез. Они считали, что он быстро сломается, сдастся при первых же трудностях. Но Джеймс знал, что это не так. Сейчас он поддерживал Джеймса, как всегда – и, как обычно, делал вид, будто ему это ничего не стоит, будто в этом нет ничего особенного.

– На такой случай есть много пустых слов, – тихо заговорил он, когда Джеймс поднял голову и отстранился. – Пусть лучше это произойдет сейчас, а не потом, лучше любить и потерять любимого человека, нежели никогда не познать любовь, и все такое прочее. Но это все чушь, правда?

– Наверное, – пробормотал Джеймс. Он вдруг заметил, что у него дрожат руки, и это напомнило ему о чем-то. Он никак не мог вспомнить, о чем. Он не мог сосредоточиться, мысли разбегались в стороны, как мыши, заметившие приближение кошки. – Я до сих пор представлял свое будущее определенным образом. Сегодня я понял, что все будет совершенно иначе.

Мэтью состроил гримасу, из тех, что родители часто находят милыми и забавными. Джеймсу казалось, что он с такой рожицей похож на Оскара.

– Поверь мне, я знаю, каково тебе сейчас, – сказал Мэтью.

Джеймса несколько удивили эти слова. Ему не раз доводилось заставать друга в компрометирующем положении с девушками и молодыми людьми, но он никогда не думал, что Мэтью отдаст кому-нибудь из мимолетных возлюбленных свое сердце.

Конечно, была еще Люси. Но Джеймс подозревал, что Мэтью ее тоже не любит по-настоящему, что детская влюбленность уже прошла. Джеймс чувствовал, что недавно, в какой-то период жизни, Мэтью утратил веру в прежние ценности. О, конечно, он без труда мог сохранить веру в Люси, но вера в подругу детства не равна любви.

Джеймс сунул руку за пазуху Мэтью. Тот проворчал что-то, но не сопротивлялся, пока Джеймс расстегивал внутренний карман и вытаскивал серебряную флягу своего парабатая.

– Ты уверен? – спросил Мэтью. – В последний раз, когда тебе показалось, что сердце твое разбито, ты выстрелил из пистолета в люстру, а потом едва не утопился в Серпентайне.

– Я не хотел топиться, это вышло случайно, – напомнил Джеймс. – А кроме того, меня спас Магнус Бейн.

– Только не начинай, – пробурчал Мэтью, когда Джеймс отвинтил крышку фляги. – Ты же знаешь, как меня злит эта история. Магнус Бейн – мой идол, у тебя был только один шанс произвести на него хорошее впечатление, и ты опозорил нас всех.

– Я совершенно уверен в том, что никогда тебе ничего о нем не говорил, – возразил Джеймс и поднес флягу к губам. Сделав глоток, он поперхнулся. Во фляге оказалась «голубая смерть» – самый дешевый, гадкий джин. Пойло обожгло Джеймсу горло и желудок. Он закашлялся и протянул флягу обратно другу.

– Тем хуже, – с укоризной произнес Мэтью. – «Острей зубов змеиных неблагодарность парабатая» [32].

– Тебе прекрасно известно, что у Шекспира было сказано не так, – усмехнулся Джеймс. – Кстати, хорошо, что Бейн тогда оказался поблизости, – добавил он. – Я был совсем плох, почти ничего не помню. Помню только, что это произошло из-за Грейс – она тогда написала мне, что мы должны расстаться, полностью прекратить поддерживать отношения друг с другом. Я не мог понять, в чем дело. Ушел из дому, двинул сам не знаю куда, хотелось только одного, напиться и забыться… – Он смолк и покачал головой. – А на следующий день я получил от нее письмо с извинениями. Она писала, что просто испугалась. Теперь я думаю: может быть, было бы лучше, если бы наши отношения оборвались тогда?

– Нам не дано выбирать, когда именно в своей жизни испытывать боль, – вздохнул Мэтью. – Боль приходит тогда, когда приходит, и человеку остается только утешать себя мыслями о том, что ничто не вечно, даже когда он не в состоянии представить дня без боли и уже не верит в исцеление. Горе и боль проходят. Человечество стремится к свету, а не к тьме.

Черный дым от труб затянул лондонское небо. На фоне грозовых туч лицо Мэтью казалось совсем бледным; в последних лучах солнца блестела яркая ткань жилета и золотые волосы.

– Друг мой, – произнес Джеймс, – я знаю, что Грейс тебе никогда не нравилась.

Мэтью в очередной раз вздохнул.

– То, что я думаю о ней, не имеет никакого значения. Ни сейчас, ни прежде.

– Ты знал, что она меня не любит, – хрипло продолжал Джеймс. Он по-прежнему чувствовал головокружение.

– Нет. Я этого лишь боялся. Это не одно и то же. Но даже тогда мне и в голову не могло прийти, что она способна на такое. Она не будет счастлива с Чарльзом.

– Вчера вечером она попросила меня жениться на ней – бежать с ней и тайно пожениться, – сказал Джеймс. – Я отказался. Сегодня она сообщила, что это было испытание. Как будто она уже заранее знала, что наша любовь умерла, и пыталась доказать это самой себе. – Он судорожно втянул воздух в легкие. – Но я не могу представить себе, как можно любить ее сильнее, чем я любил… и люблю.

Пальцы Мэтью, сжимавшие флягу, побелели. Прошло несколько долгих минут, прежде чем он заговорил; казалось, слова давались ему с трудом.

– Не стоит терзать самого себя, – хрипло выговорил он. – Если бы ты прошел это испытание, за ним последовали бы другие. Здесь дело не в любви, а в амбициях. Она хочет стать женой Консула, и любовь здесь совершенно ни при чем.

Джеймс попытался сфокусировать взгляд на лице Мэтью, но почему-то не смог. Когда он опускал веки, перед глазами у него плясали огни, и руки по-прежнему тряслись. Разумеется, это не могло быть результатом единственного глотка скверного джина. Он знал, что не пьян, но ощущал какое-то безразличие, отстраненность от окружающего, как будто с сегодняшнего дня ни его поступки, ни слова не имели значения. Как будто теперь ничто не имело значения.

– Скажи мне, Мэтью, – попросил он, – скажи мне имя той тени, которая вечно парит над тобой. Я могу превращаться в тень. Я могу сразиться с ней ради тебя и победить.

Мэтью крепко зажмурился, словно от боли.

– О, Джейми, – вздохнул он. – А если я скажу, что нет и не было никакой тени?