Остров дракона (СИ) - Халезов Виктор Николаевич

Наблюдавший за поединком эльфийский отрок порывисто придвинулся к Готрику, ухватил следопыта за рукав, развернул к себе. Паче чаяния руки Тихого обвили тонкую талию ундина. Бо едва в обморок не рухнул: губы следопыта жадно впились в губы остроухого юнца.

— Мужеложец, — раздраженно буркнул Хилмо, отходя в сторону от слившихся в поцелуе любовников. — Я тебе, между прочим, жизнь спас. Мог бы и поблагодарить!

Следопыт оторвал оторвался от жадного рта возлюбленного и недоуменно уставился в спину гному.

— Это моя жена… Гиай Саине… — неуверенно протянул Тихий.

— Жена? — ядовито хмыкнув, повернулся сын Килто. — Дерфиона укокошили и теперича на мужиках жениться можно? Вот до чего докатились, прелюбодеи остроухие!

— Она не мужчина… — так же негромко, но твердо ответил следопыт. — Она — ундина, сиречь женщина.

— Женщина? — заинтересованно вопросил Хилмо и обратился уже к Гиай Саине: — И что же ты в нем нашла, дуреха? В имаре-то блохастом? Еще не перевелись в мире порядочные гномы, чтоб до сношений с людьми опускаться. Вот ляг сегодня со мной, впредь об этом задохлике и думать забудешь.

Бо гадал, кто из влюбленных первым броситься с обнаженным клинком, дабы изрубить бесстыжего гнома. Однако парочка лишь одарила карлика ледяными взглядами и влилась в колонну покидавших пещеру эльфов. Остроухие с чинным безмолвием выносили из недр горы Тхакум тело нового героя своего народа — некогда презренного отступника Зелифиаса, кой искупил все грехи, сразив могущественного дракона.

Лысый с испещренным шрамами лицом покойник величаво возлежал на плечах Эскара и еще трех магов. Сам сын Зансара счел достойным нести на руках останки столь славного витязя.

Эпилог

Готрик и ундины знатно подсобили — донесли их утлый плоток на гребнях волн до Финхара всего за три дня да еще и вручили дюжину здоровенных жемчужин на дорогу.

Вновь очутившись в крупнейшем закатном городе Доргрима, Бо попытался улизнуть от Хилмо, однако гном, видно, почуяв неладное, не отходил от торговца ни на шаг. Начинался третий месяц зимы — пора, когда в пустыне бушевали песчаные бури.

Торговец желал как можно скорее покинуть Финхар. Переночевав в корчме Шакдула, на рассвете следующего дня они отправились в путь. Далеко купцу и гному уйти не удалось. Уже к полудню восходный край небосвода заткала буро-черная пелена приближающейся бури. Спасаясь от разбушевавшейся стихии, они заскочили в первую попавшуюся придорожную таверну — приземистое и кряжистое, словно гном, двухэтажное здание с забранными толстыми ставнями окнами.

— Знатное местечко, — довольно протянул Хилмо, окинув придирчивым взглядом скупо освещенную залу.

Между широкими низкими столами разгуливали подавальщики — безбородые гномы в кожаных, словно у кузнецов, передниках.

Бо понял, что это женщины подгорного племени, лишь, когда Хилмо хлопнул одну из них по заду. Дамочка, не кичась, треснула рыжего подносом по физиономии. Грянувшиеся на пол кувшины и плошки разбились вдребезги.

На шум примчался хозяин заведения.

— Что случилось? — вопросил корчмарь хриплым, пропитым голосом.

— О, Рачительный! Какая встреча! — тотчас узнал штурмана «Джакомо» Хилмо.

— Ты, вообще, о чем глаголешь, юноша? — харчевник пренебрежительно отпрянул от попытавшегося хлопнуть его по плечу рыжего. — Меня зовут Труг. И никакого Рачительного я знать не знаю!

— Дык, точно Труг, сын Шаррака, — осклабился Хилмо. — Именно так тебя Сивый и величал!

— Ты, паря, видать, от жары совсем умом крянулся али браги прокисшей перепил? Ерунду какую-то городишь, — сварливо ответил корчмарь.

— Никакую не ерунду! — обиделся сын Килто. — Ты — Рачительный, штурман из команды капитана де Баталья. Мы вместе плыли на Гатвал на когге под названием «Джакомо», а затем вы взбунтовались и выбросили меня, капитана и энтого толстяка за борт.

— Не ведаю, о чем ты гуторишь, но, буде не прекратишь молоть оную чушь, я прикажу выставить тебя вон, — глазки хозяина опасно сузились. Он явно не желал, чтобы кто-либо из постояльцев прослышал о его пиратском прошлом.

Бо ухватил рыжего за плечо и потянул прочь от начинавшего гневаться харчевника.

— Простите дурня неразумного, молод еще, не разумеет, что изо рта вылетает, — толстяк поклонился Рачительному, выразительно кивнув в сторону сына Килто.

— Ты кого дурнем назвал, морда брыластая? — точтас озлился рудой.

— Почтенный Хилмо, — нагнувшись к самому лицу гнома, зашептал купец. — Веледостойный хозяин слишком занят, чтобы вести с тобой пустые разговоры, посему предлагаю занять какой-нибудь из свободных столов и заказать побольше снеди.

Несколько секунд карлик буравил сердитым взглядом физиономию торговца, а затем, приняв решение, крякнул:

— Ладно, будь по-твоему, — гном развернулся, внимательно изучая залу в поисках места, куда можно было водрузить его широкий зад.

Они заказали жареных риггов, копченой рыбы, хлеба и заираховой каши. Оказалось, что в заведении подают гурдар, но оставшихся в распоряжении приятелей жемчужин не хватило, дабы купить хотя бы маленькую чарочку оного напитка. Торговец довольствовался водой, а Хилмо, сердито ворча, потягивал недостойный истинного гнома эль.

Спустя несколько часов, когда почти все немногочисленные постояльцы покинули трапезную, перебравшись в комнаты на втором этаже, рыжий вновь привязался к хозяину.

— Ответь мне, приятель, где ныне мой родич Далрик по прозвищу Шалый? — отнюдь недружелюбно вопросил сын Килто.

— В море сгинул, — коротко бросил корчмарь, не поднимая глаз от горы кружек, кои он протирал серой ветошью.

— Как? Как это случилось? Говори! — Хилмо шустро перемахнул через стойку и схватил харчевника за грудки.

Вопреки ожиданиям торговца Рачительный не стал затевать драку, а спокойным взором окинул помещение, узрел, что окромя пары усердно драивших столешницы подавальщиц здесь никого не осталось, тихо молвил:

— Хорошо, я расскажу тебе, как энто случилось.

Они уселись за маленький столик в углу помещения и Рачительный начал повествование.

Оказывается, что моряки не просто так выкинули де Баталья с корабля. Снулый и Дошлый украдкой пробрались в каюту капитана и срисовали злосчастную карту еще в начале путешествия.

— Негодяи, а меня-то почто в море бросили?! — негододующе возопил Хилмо.

— Дык набил оскомину всем так, что лицезреть твою харю мочи больше не было, — огрызнулся корчмарь, явно недовольным тем, что его перебили.

— Продолжай, почтенный хозяин, — Бо схватил рыжего за руку, призывая к молчанию.

До Гатвала коггу доплыть не удалось. «Джакомо» разбился о скалы через день после бунта.

— Удалось спастись токмо мне одному. Вцепившись в обломок мачты, я три дня мотался по волнам Великого Моря, пока меня не подобрал эльфийский корабль, кой и привез обратно в Финхар, — неожиданно скоро закончил рассказ харчевник.

— Что-то не сходится, — поскреб затыло сын Килто. — Мы были на острове шесть дней и еще три мы плыли обратно. А ты получается, за то же время успел добраться сюда, да еще и обустроить таверну?

— А я, в отличие от тебя, довольно сообразительный малый, — запальчиво возразил Труг. — Времени даром не терял. Как только на берегу оказался, достал золотишка из-под спуда, потолковал с кумами, да и обзавелся добротной корчмой.

— Угу, а золотишко, чай, с Гатвала приволок? — продолжал допытываться рудой.

— Не твоего скудного умишка дело, откуда у меня деньги водятся, — махнул рукой Рачительный, всем своим видом показывая, что не хочет продолжать разговор.

— Не верю я, что Шалый потонул, — произнес Хилмо, когда хозяин уже поднялся из-за стола. — Укокошил ты его, как и остальных, за гатвалские богатства.

— Молчи, полудурок! Не желаю с тобой больше речей вести, — раздраженно бросил корчмарь и, повернувшись, потопал обратно к стойке.

Бо проводил карлика долгим взглядом. Рачительный, похоже, что-то не договаривал. Верно, «Джакомо» добрался-таки до Гатвала и не поделившие сокровища пираты друг друга порешили. Али спасся не один штурман, а поболе моряков, но пока их по морю носило, они, изголодавшись, друг друга порубили да съели? С них станется. О том, что неплохо бы кого из гоблинов в казане сварить, карлики еще при де Баталья судачили. А быть может верткий Рачительный расплатился жизнями товарищей с морскими духами за быструю дорогу домой? Увы, ныне правды уже не сыскать.