Там избы ждут на курьих ножках... - Вихарева Анастасия

— А почему нельзя, чтобы оба человека на земле стали как вампиры? Ты говоришь, ему нужен имидж в левой стороне, который у меня правый. Ну, пусть он бы мне тоже сделал имидж? — предложила Манька.

— Неужели вампир, который ставит себя Царем, обронит в землю хоть слово, которое бы разделило его самого в себе? Вот ты получила, и тут же отдала, а почему? Потому что все, что человек делает, он делает правой стороной. Твоя правая рука — разрушенная крепость, где правит Сын Человеческий, который говорит: «отдай, ибо я отдаю!». Правая твоя сторона отдает и здесь, и там. Левая сторона, левая рука твоя — поле, где пасет человек свои стада. У вампира она правая. Если он будет раздавать, что останется ему? Устоит ли он в таком царстве, если и там будет: «я отдаю!»? Много ли получит вампир, который одной рукой собирает, второй раздает?

Если Сатана не может разделиться сам в себе, чтобы устояло его царство, то и Дух Святой не может разделиться сам в себе, чтобы устояло его царство. Две стороны одной медали, тут Сатана, там Святой Дух. А если и там и тут, то это разделились в себе Сатана и Святой Дух. Не устоит то царство. Показательный пример — крепостные рабы, которые молились на Благодетеля и отдавали помещику свое имущество и правой рукой, и левой…

Два надела — это две руки, одна работоспособная, вторая помощник, и каждая приходит к человеку, как ложе. Левая рука всегда втайне, она принадлежит ближнему, но по левой воздается в правую руку. Ее видят люди, ее вижу я. Каждое слово вампиры продумывают, прежде чем положить на себя Дух Божий, крестившись огнем. Нарисовал себя раздающим, и вот уже люди возвращают долги. Не мерою дает Сын Человеческий, но люди мерою, какой отмерил вампир тайно. Работоспособная рука вампира не подает, она собирает, а твоя раздает.

— Обожди! Это из меня что ли? — опешила Манька. — Это я что ли?

— Откуда еще-то?! — невесело подтвердил Дьявол. — Так ведь и живешь! Обе руки твои отсохли. Полчища добрых дел за тобой, а где награда? А награда твоя, блаженная ты моя, на Небесах — и Бог щедро отсыпает ее в закрома вампиру.

Ибо сказал Спаситель:

«Смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного. Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. Истинно говорю вам: они уже получают награду свою. У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно».

Извини, дорогая, но как можно творить милостыню втайне, чтобы люди не видели и не знали? Да еще так, что бы и для левой руки было тайно? Сама по себе милостыня направлена на людей и для людей. Или тайно, когда вампир никому ничего не дает, но объявляет себя Благодетелем. И Отец, видя тайное, воздает явно, полагая людей к ногам вампира… Другого не дано!

И молиться надо один раз, тайно, вошел в душу, помолился, и воздаст Сущий на Небесах, потому что душа будет молиться за вампира даже из огня!

И зачем тебе знать, что вампир в это время, когда подаешь, убивает людей? Убийства для тебя тоже левые, и они втайне, но пожинаешь плоды явно. Ты убийца, ты вор, ты прелюбодейка, ты мерзость на земле, ты и есть вампир!

Манька застыла с каменным лицом. Чем больше она узнавала о себе и вампирах, тем больше хотелось, чтобы это было неправдой. У страшной правды не было ни конца не начала. Вся жизнь пропитывалась вампиром, как ядом, который незаметно проникает в плоть, приговорив человека к смерти. Но голос, который шел изнутри, обрекал на смирение, ибо в каждом слове вампира был Бог. Не Манькин, чужой, но был, и он был всесилен. Сильнее Дьявола. Вся земля, которая внутри, была обращена к чужому Богу лицом. И даже если она прокричит слова, что она живая, что не умерла еще, чужой Бог унесет слова и обратит против нее — ближний засвидетельствовал ее смерть.

Голодный Бог пил ее кровь, и если она сопротивлялась, нещадно измывался над нею, убивая плоть. Не эфир — живую плоть! Железо не знало жалости.

Пророк Отца сказал: «Всякий раз, как они захотят выйти оттуда из страданий, их вернут туда и… вкусите мучение огня! Поистине, тех, которые не веровали в Наши знамения, Мы сожжем в огне! Всякий раз, как сготовится их кожа, Мы заменим им другой кожей, чтобы они вкусили наказания…»

Но как-то же они это делали! Как-то же избивали ее на расстоянии… Вот она, столько прошла дорог, и узнала, и пьет живую воду, и рядом Дьявол, Бог Нечисти, а где это все? Почему не закрывает ее новая кожа, которую она готовит себе? Куда она девается?

Манька расстроилась окончательно. До Маньки вдруг дошло, что вампиры не просто убивали человека. Они отрабатывали свои приемы тысячи и тысячи лет, и положили народы к своим ногам. Кто устоял?! Они уничтожали народ до единого человека, если хоть кто-то из народа поступал с ними, как с вампирами.

— Я никогда не желала человеку зла, я никогда не думала о вампирах, почему моя душа так легко отказался от себя самого? Что я сделала ему? Как-то же заманили его в сети?

— Ты? Ничего! Он даже не видел тебя, пока не положили перед ним на вампирской свадебке. В чулке — чтобы лица их видела смутно, а он не увидел твоего, — Дьявол пожал плечами, будто Манька спросила его о чем-то естественном. — Показался им человек, и поняли, он им нужен. И первое, что сделают, покажут, насколько умножилось бы его благо, если бы был с ними. Или обманом влекут за собой, через душу попросив принять братство. И человек не может отказать, просьба идет от души. Нет у кандидата сомнения, что люди, которые открывают ему себя, желают ему зла. Ведь сказано: оставит человек и мать и отца и прилепится к своей плоти. Ты, конечно, клинический случай, но даже ты прошла через это.

Вспомни, что это ты ни с сего ни с того вдруг уснула в кабинете, когда работала на шахте: разве можно заснуть среди чужих людей? И почему сразу выставили вон? Неужели лучше, если человек полубессознательным состоянием будет умножать и делить? Ради Бога, пусть отдохнет, но сделает как надо. Но ты пришла, не имея слабости — поела и убилась!

— Не сразу, через месяц! — поправила Манька. — Через месяц уволили. Когда я… — она в ужасе уставилась на Дьявола. — Когда мне висок пробили…

— Ну, правильно, после вампирской свадебки! А что чувствовала ты весь этот месяц от одного сна до другого?

— Боль… вроде бы все нормально было, но внутри боль, предчувствие нехорошее, — вспомнила она.

— Готовились, уговаривали, приложились в полубессознательное состояние новобранца. Но вампиры даже тут не рискуют устроить встречу, пока обряд посвящения не будет совершен! Он приходит, когда душа уже лежит без сознания и земля открыта для каждого слова. Он первый закалывает душу, бросая ее новоиспеченным братьям и сестрам. И как только его собственный голос пройдет по земле, он становится вампиром — и чистокровным вампиром, когда душа украсит собой геенну огненную в Царствии Небесном.

Дьявол помолчал, с осуждением поглядев на Маньку.

— А пока какой же он чистокровный, если по каждому слову устраиваешь дискуссию? Да, конечно, не звездой летишь. Да, он тебя не ищет, ненавидит, примеривает на себя недостатки, которые открыли ему братья и сестры. И принимает тебя, как болезнь, как муку, как злое начало. Он помнит твой противный голос, твои грязные руки, вымазанное испражнениями лицо. И сразу начинает болеть, когда понимает, что есть у тебя хоть что-то, чтобы могла жить… Даже сараюшки не оставил бы тебе и тело — так жаден! И в то же время рубит людей направо и налево, чтобы поднять твою мечту: строит города, достает государства с землею, умножает кладовки с одеждой и драгоценностями.

Конечно, Благодетельница мило, прикрываясь тобою, испытывая чувство зависти к тебе же, распоряжается всем, что есть у него и, получается, у нее. Но сор из избы не выносят, если тишь да благодать. К чему бы проклинают тебя по каждому поводу? К чему поминают тебя — если жизнь удалась?