– Красиво, – констатирует Гамбиев. – Мне не хватало этого вида.
– Приятно слышать, Сергей. Спасибо, – улыбается Спенсер. – Я построил этот парк для Ванессы. Она любила приходить сюда, погружаться в атмосферу природы, читать романы девятнадцатого века. Потом приходила сюда с Джеки. Малой любил нырять как можно глубже под воду и рассматривать дно.
– Не хватает пения птиц.
– Да, – грустно соглашается Ричард. – А я помню, как кричали ласточки в жаркую погоду.
– Ты знал, что если ласточки летали низко, то это к дождю?
– Чёрт, Сергей, есть что-то, чего ты не знаешь? Ты ходячая энциклопедия, честное слово.
Гамбиев закидывает спиннинг, громко выдыхает.
– Я не знаю, что творится дома, – произносит он. – Администрация президента давит на нас. У меня ощущение, что в корпорации целая агентурная сеть Новой России. Ничего не меняется, чёрт подери. Количество людей, которым я могу доверять, уменьшается с каждым днём. Все чьи-то племянники или кумовья. Радушкин в гробу переворачивается.
– Я слышал, что в Новой России лояльная администрация.
– На словах. Они понимают, что тягаться с нами не могут, а дипломатия для офиса Харитонова – какая-то непосильная наука. Они всё привыкли брать силой и шантажом. У них даже на своих есть компромат на всякий случай. А Первоград – бельмо на их чёртовом глазу. Без лишней скромности, если бы не «Норд», то Харитонов давно бы уже попёрся завоёвывать соседние государства, восстанавливать былые границы.
– Здесь тоже творится чёрт-те что, друг мой, – Спенсер слегка дёргает спиннинг влево. – После войны Америка разделилась на два чётких лагеря. Никаких оттенков серого, если ты не с нами, ты против нас. Независимым городам достаётся больше всего. Я стараюсь лавировать между настроениями офиса Альянса и Восточного побережья. Каждый раз на границе наши челноки подвергаются всё большим проверкам. В киберпространстве каждый день новые атаки. И это по всей территории бывших США. Я разговаривал с Хопкинсом, помнишь его?
– Да, вице-президент «М-Ти-Кей», такой, невысокий.
– Да-да, так вот, у них то же самое в Стэтхэм-сити. Борьба за власть, подковёрные игры, а страдает, конечно же, бизнес.
– Независимые города должны быть чем-то сакральным. Вне политики, вне повестки. Свободная зона для зарабатывания денег. Автономная. В итоге что? Мы оказываемся между двух, трёх, десятков огней.
– Мы – баланс. Гарант того, что какой-нибудь идиот не развяжет бойню, которая погубит всё живое.
– И всё равно работаем над планом Б.
– Необходимость. Надеюсь, что нам этот план никогда не понадобится.
– Знаешь, я думал по дороге сюда, я поддержу изменения в проекте, которые вы будете предлагать, но сам участвовать не хочу. Если конец – значит, конец. Цифровизация сознания и так выходит из-под контроля, как по мне. То, что должно быть спасением, стало очередным бизнесом, причём частенько грязным. В прошлом году мои разведчики узнали, что «Сатоши», например, не всегда выполняют обязательства контракта. Могут заземлить носителя до срока истечения контракта только потому, что кому-то срочно понадобилось тело. Или что ещё хуже – тело, которое не под контрактом.
– Не пойми неправильно, но я не удивлён. Сакура-сити для меня всегда останется загадкой, как и Сатоши. Я пытался раскусить его много лет, мои агенты искали информацию, но некоторые его мотивы так и остаются для меня нерешаемой задачей.
– То же самое. Когда-то давно на территории Японии существовал конгломерат. Как его называли? – Гамбиев замолкает на несколько секунд, копаясь в отдалённом уголке памяти. – Якудза. Мафия. Так вот, ходят слухи, что Сатоши прямой потомок какого-то там босса и всячески чтит их кодекс. И корпорацию строил с поправкой на этот кодекс. Хрен знает. Слухи слухами, а мурашки порой у меня проскакивают от того, что творят самураи «Сатоши».
– Ну, про вас тоже слухи ходят, – подмечает Ричард.
– Ха! Я так и думал! Например, какие?
– Ну, например, что ты – ставленник Харитонова, а твоя общественная позиция – всего лишь маска. Роль, которую ты успешно играешь. Что в подвалах «Норд» работает организация страшней, чем КГБ.
Гамбиев меняется в лице, сдвигает брови, смотрит на Ричарда хладнокровным взглядом. Спенсер взгляд ловит, отражает его таким же хладнокровием. Вокруг становится тише, только звуки города еле пробиваются сквозь кроны деревьев.
– Ты думаешь, это правдивые слухи? – спрашивает Гамбиев.
– Они правдивые? – отвечает вопросом Спенсер.
Гамбиев ещё пару секунд смотрит на Спенсера, набирает полную грудь воздуха и смеётся во всю мощь лёгких. Ричард поддерживает смехом товарища.
– Ой, Ричард, откуда вы это берёте? – спрашивает Гамбиев, вытирая слезинку в уголке глаза.
– Прости, я так долго ждал возможности пошутить на эту тему.
– Да уж, – стонет Гамбиев, успокаиваясь. – Вы, мистер Спенсер, конечно, юморист. Нет уж, Ричард, этой черни, пока я жив, в «Норд» точно не будет.
Спенсер дёргает спиннинг влево, у него клюёт.
– Подсекай! – кричит Гамбиев.
– Тяжёлая, тварюга!
– Давай! Давай!
Леска натягивается, выгибая спиннинг. Спенсер водит влево-вправо, выматывает рыбу и, когда чувствует, что пора, вытаскивает окуня.
– Неплохо, а?
– Отлично, Ричард, просто отлично!
– Отведаем свеженькой ухи, приготовленной на костре, как в древние времена!
– Эту рыбу есть-то можно?
– Конечно можно! – улыбается Спенсер. – Окунь, выращенный на ферме в Чикаго, лучшего качества. Мои люди специально для нашей рыбалки выпустили несколько сотен вчера ночью.
Зафиксированный приступ. Маттиас Джабу
Выдался отличный денёк, не слишком жаркий, с приятным ветерком, и Маттиас Джабу решил, что сегодня он может позволить себе взять отгул за свой счёт, провести день в Северном парке, побросать мяч с семилетним сыном, Маттиасом младшим, и пожарить хот-доги на одном из муниципальных мангалов. Его супруга, Азами́, выглядит очень счастливой, она даже не обращает внимания на утреннюю тошноту, хотя периодически токсикоз второй половины беременности сводит её с ума.
В парке, на сухой траве возле Озера влюблённых, они расстилают потёртое от времени клетчатое покрывало, особое место для семейства Джабу, на этом самом месте десять лет назад худощавый, абсолютно неуверенный в себе Маттиас встал на одно колено и попросил Азами стать его женой.
Она читает бумажную книгу, огромная редкость сегодня, ненужный раритет, но Азами обожает запах книг. Эта досталась ей от бабушки. Книга рассказывает непростую историю темнокожей женщины в пятидесятых годах двадцатого века. Азами периодически отвлекается от истории, смотрит, как её мужчины носятся с мячом по лужайке, переводит взгляд на голубое небо, поглаживает живот и улыбается. В этот самый момент, в эту самую секунду она счастлива. На второй план ушли проблемы с работой, школой, арендой, всё потерялось на фоне эмоционального счастья, которое лучами струится из Азами.
Она отрывается от книги в самый интересный момент на смех ребёнка, задаётся вопросом, что так смешит Маттиаса младшего, но то, что она видит, заставляет её сердцебиение ускориться. Маттиас, её любовь, опора и гордость, раскручивает их сына вокруг себя, держа малыша за ноги. Сначала Маттиас младший смеётся, потом просит папу остановиться, но отец вместо этого раскручивается сильней, приговаривая мальчику неродным голосом:
– Всё в порядке, парень, всё будет в порядке!
Азами подскакивает с места.
– Маттиас, прекрати, ты пугаешь его! – просит она.
Вокруг собираются зеваки, отдыхающие в парке. Несколько тинейджеров снимают происходящее на смартфоны.
– Брат, хорош! – призывает один из собравшихся, высокий темнокожий мужчина в толстовке и широких тренировочных штанах.
– Маттиас, я прошу тебя! – Азами боится подойди ближе к мужу, чтобы не задеть мальчика.
– Да что с тобой не так, парень?! Хватит! – кричит пожилая женщина в кепке «Сэйтенс».
