Алракцитовое сердце (СИ) - Годвер Екатерина

- Кенек, - сказал Деян. - Его звали Кенек.

- Теперь я понимаю тебя немного лучше. Небо, сто лет, больше ста лет Венж был мне другом, я не хочу с ним драться! Но когда я думаю о нем, обо всем том, что сталось с его попустительства, меня душит ярость, и самому мне охота удавиться. Один из нас убьет второго: отличная шутка, наши прежние враги корчатся от смеха в своих могилах! Смешно и сказать. Но все к этому идет...

"Вот только, когда ты рассказывал про ваши прошлые дела, то много раз поминал, что в ссоре "чуть его не убил". И я отчего-то не уверен, что гроссмейстер ен'Гарбдад тоже считал это "чуть" смешным".

Деян потер засвербевшую отметину на запястье, там, где в первую ночь в хижине кожу сожгли чародейские пальцы. С той ночи он почему-то перестал бояться; но разумом отмечал, что в моменты глубокой задумчивости или гнева Голем частенько сам не замечает, что делает, и упускает над силой контроль. Расплющенное перо и вилка, угол деревянной - деревянной! - столешницы с глубокой вмятиной от ладони, разломанные подлокотники кресла, растекшийся в блин третий стакан... Вокруг чародея царил нечаянно устроенный им разгром, которого он даже не сознавал.

Если такое часто случалось и прежде, несложно было догадаться, почему обычные люди - да хоть бы и жена - боялись его; те же, на кого он обращал свой гнев, тем более вряд ли бы смогли назвать такие ссоры шутливым словом "собачиться".

- Хранители знают, чем теперь все это кончится! Лучше всего было бы тебе убить меня тогда, еще близ Старожья, - сказал Голем. - И не возражай, что не смог бы. Любой может: вопрос нужды и злости. А злости в тебе предостаточно.

- Этот Бервен-старший, который, как ты сказал его внуку, "видел перед собой цель", - кем он был? - спросил Деян, желая переменить тему. - Что это была за цель? Ты вроде не упоминал его раньше.

- Свобода жить как вздумается. Обязательным ее условием он считал славу и богатство. Мы с ним были дружны одно время, когда я еще носил маршальский жезл и мог выпить впятеро больше, чем теперь. - Голем допил стакан и налил себе снова. - Пока Радислав не отозвал его, Влад тоже служил в приграничье; как боевому чародею, мастеру над огнем, ему не было равных. Способности проснулись в нем поздно, но родня, учителя и командование всю жизнь благоволили к нему - и это сказалось на его характере не лучшим образом. Он был старше меня на век, но казался мне невоздержанным мальчишкой: прямота и упорство - лучшие его черты - сочетались в нем с наивностью, тягой к излишествам, черствостью и жестокостью. Если приказы позволяли, он никогда не брал пленных. И никогда не щадил своих - ни солдат, ни гражданских. Если это не вело очевидным образом к будущему поражению, потерять пять тысяч штыков для него было не горше, чем сбросить карты в пас. Порой его решения ужасали даже меня и самых закаленных моих ветеранов.

- Как же тогда вы с ним ладили? - удивился Деян.

- С ним бывало весело. - Голем неприятно усмехнулся. - Влад поддержал наш переворот в Круге, потому как тот сулил новые сражения; на политику ему было плевать. Выпивка, женщины, карты, кровопролитие - вот все, что его занимало... Со временем я потерял тягу к таким развлечением, и на этом наша дружба закончилась; хотя от случая к случаю мы по-прежнему оказывали друг другу мелкие услуги. Младший брат Влада, Кжер по прозвищу Мрачный, отчего-то считал, что это я дурно повлиял на его братца. Ха! Хотел бы я взглянуть на того, кому бы это удалось! Знай тот юноша, Ян, что являл собой его дед, - он бы сильно огорчился... А Влад от такого мягкого и нерешительного внука несомненно отрекся бы, а то и зарубил бы на месте. Если этот Ян вообще ему внук по крови, в чем очень сомневаюсь: пока Влад развлекался вдали от дома, его супруга не теряла времени даром. Когда Влад погиб, вряд ли многие сожалели о его смерти. Такой уж он был человек. Был - и умер... Какой тебе интерес о нем слушать, Деян?

- Да особенно никакого. Но я люблю слушать, - почти честно ответил Деян и, неожиданно для себя, разговорился; то ли хмельная словоохотливость чародея передалась и ему, то ли пиво оказалось крепковато. - Когда сам ничего нового не видишь, ничего сложного не делаешь, голова со скуки пухнет - что еще остается? Слушать, представлять, как оно было... Что представить не можешь - выдумывать. Глупость, а все ж хоть какое занятие и развлечение. Порой такое придумывалось - и смех и грех. Тебя я, неловко вспомнить, чуть ли не бесом с рогами представлял, с которым я, герой в косую сажень ростом, войну воевал. И ведь крепко в голове засело! Когда я понял, что ты и есть Голем, - чуть прямо на Беоновом дворе со страха не кончился. А все от того, что сам себе навыдумывал. Эльма все меня спрашивала, с чего я думаю, что ты чудовище и с нас кожу живьем со всех поснимаешь, если тебе что не так покажется, а я даже ответить ей не мог. Но и страх унять не мог. Вроде давно не ребенок, а все равно воображение власть имеет.

- Надо же: кожу живьем поснимаю! - фыркнул Голем. - Человека со снятой кожей ты тоже можешь вообразить, фантазер?

Деян вздрогнул. Взгляд чародея был холоден и остр, как нож, приставленный к горлу; к его горлу. Едва ли не впервые Голем смотрел на него со столь очевидной неприязнью.

- Воображал, - сказал Деян. - Но, надеюсь, не узнаю никогда - верно или нет.

- Папаша мой давно в земле, но урбоабы на Алракьере; так что надейся и молись своему Господу, чтобы не увидеть и не услышать, каково оно - когда свежуют и потрошат наживую! Ну ладно. - Голем неловко повел рукой и сбросил со стола пустую тарелку. Речь его уже делалась нечеткой, а взгляд, к огромному облегчению Деяна, снова потеплел. - Если ты вообразил Влада Бервена грозным воякой или красавцем-сердцеедом, то тоже ошибся: он был рыхл телом и некрасив - плешив, низок ростом и толст, - сказал он.

- Ясно. - Деян кивнул, умолчав о том, что именно таким Бервен ему почему-то и представился.

- Ему трудно было взбираться на лошадь без сторонней помощи, а в седле он держался, как мешок навоза. Однажды, еще в начале нашего знакомства, ему пришлось карабкаться на норовистого жеребца перед строем моих пехотинцев. Кое-кто не выдержал и засмеялся, так Влад потребовал от меня казнить каждого десятого в полку, чтоб было неповадно. Я, конечно, не стал этого делать, и на время мы рассорились... Влад очень не любил, когда над ним смеются.

- Не встречал никого, кому б это нравилось, - заметил Деян.

- Ну, Джебу, например, все равно: он мудрец. - Голем криво усмехнулся. - Но, ты прав - он исключение из правила. А Влад... Мрак! Еще недавно мы с Владом пили, почти как с тобой сейчас, а теперь я слышу, что он умер и стал частью истории; если эта история лучше, чем была его всамделишняя жизнь, - я рад, и это хороший повод выпить без него... Забери все это мрак! - Голем встряхнул пустой кувшин над стаканом, будто надеялся, что от этого будет толк, и, выругавшись, запустил в стену, где тот рассыпался на десятки осколков. - Если трактирщик будет и дальше так нерасторопен, я все-таки убью его.

- Ты рассказывал про Влада Бервена, - осторожно напомнил Деян. О том, что в другом кувшине еще оставалось "вино", он напоминать не стал, но об этом Голем вспомнил и сам.

- Про Влада... Да нечего о нем рассказывать. И вспоминать нечего. Лучше вот что... - Вылив остатки вина в стакан, Голем, к удивлению Деяна, отставил выпивку в сторону, чтобы взять пустую, принадлежавшую когда-то Владу Бервену флягу и сжать между ладонями.

Несколько мгновений он просидел так в полной неподвижности, словно уснув с открытыми глазами, но во всей позе его угадывалось огромное напряжение; затем с присвистом выдохнул и подбросил флягу перед собой. Снова раздался звук, будто что-то лопнуло в воздухе, и фляга повисла, окруженная золотой сферой.

Изумленный Деян поперхнулся пивом.

- Но Ритшоф и Бервен говорили: кроме владельца, никто не может так...

- Никто, - сказал Голем, ухмыльнувшись, - кроме того, кто придумал и сделал эти дурацкие вещицы. Угадай с одного раза, Деян, кто это был?