– Чего девушек не похоронили? – хотя это уже и не имело значения для моих планов, всё же спросил я.
– Нам запретили хоронить без разрешения, – насупился Ганс. – А кому охота труп на телеге судье везти? Поверит ли, что это юрвенлэндцы, коли под них гнётся, а? Да и это младшая всё сопротивлялась и кричала. Старшая посмирнее была. Они за собой её так и уволокли… Жива ли?
…Мне так хотелось, чтоб Мишель сохранила в себе нотку непокорности!
Не нарисованный ли мною портрет сыграл столь злую роль в её судьбе?
– Вряд ли жива, – честно ответил я Гансу и, не прощаясь, поднялся, взял гитару да пошёл прочь.
Собственное восприятие мира мне не нравилось. Нечто невнятное тяготило, и мне то хотелось наплевать на запрет Хозяев да стереть Юдоль с лица этого мира, то сесть и ждать смерти, окончательно чувствуя себя беспомощным и ни на что не способным. В моей груди словно образовалась некая дыра.
А затем пришли тяготы дум о насущном. Я подумал об Элдри. О том, что же мне теперь делать с ней.
Всё же было так хорошо задумано!
Собственные исследования не представлялись мне возможными в компании ребёнка. Она мешала. Она раздражала, но… я за неё… был в ответе? Беспокоился? Даже в эти минуты тяжкого раздумья, мои мысли нет-нет, а всё же возвращались к оставленной у ворот испуганной хрупкой девочке. Припоминался боязливый взор и то, как крепко она сжимала ножны. Мне очень не хотелось, чтобы в моё отсутствие кто-нибудь её обидел.
Может, это и есть забота?
– Куда прёшь?! – рыкнул на меня какой-то свирепый мужик в облегчённых кожаных доспехах и шерстяной одежде. Я не видел ровным счётом ничего перед собой, а потому случайно врезался в этого громилу.
Кстати, стоит заметить, что на его вопрос я бы очень и очень хотел ответить, но что мне делать дальше я действительно не знал. Мне было не выбрать путь, по которому стоило идти после возвращения к воротам, а потому я искренне растерялся и промолчал, не ведая, что и произнести.
– Да оставь ты его в покое, Могута, – усмехнулся компаньон силача.
Он выглядел похлипче спутника, но всё равно был сильнее обычного солдата. Пахло же от него (и ощутимо) крепким пивом. Наверно, оно и привело его в хорошее да милостивое состояние духа. Мужчина похлопал товарища по плечу и с улыбкой спросил:
– Чего тебе с мальчишкой силой меряться?
– С этой щепкой-то? Силой? – пренебрежительно хмыкнул Могута, моментально теряя азартный драчливый настрой. – Такого ненароком и раздавишь.
– Ну, так и не веди себя так, будто он твоё место в Стае решил занять. Пошли скорее.
В жизни магов очень часто всё решает случай. И эту встречу я воспринял за перст судьбы. Так что, едва оба воина сделали с десяток шагов, я поинтересовался о них у сидящего поблизости сапожника, для привлечения внимания клиентов демонстративно чинящего обувь на виду, несмотря на холодное время года.
– Наёмники энто, – недовольно ответил тот. – Стаей себя зовут из-за того, что не по одиночке, а большой сворой ходят. Не слыхал о них, что ли?
– Нет.
– Может потому и подвезло тебе. С дурачьём всегда так! – усмехнулся, но не по злому, сапожник. – В другой раз увидишь у кого на одежде оранжевую тряпку с вороном, так стороной обходи. Явно кто-то из Стаи. А они беспредельщики. У нас уже вторую неделю шатаются. Надоело им под Варженью сидеть без дела, видно. Тамошний губернатор ещё в прошлую войну доказал, что осаду держать долго может, вот они и пошли по городам гулять. Шороху у нас навели. Жуть! Дикари будто. Слово не то кто скажет – сразу глотку режут!
– И много их?
– Завсегда восемнадцать.
– Не больше, не меньше? – удивился я.
– Да, у них такой порядок. И присоединиться к Стае можно, только если кого убьют из них, а тебя достойным сочтут. Либо последнего принятого побороть надобно. Этот Могута, как я знаю, тот самый последний и есть.
– Много ты о них знаешь.
– А куда деться? – начал сердиться сапожник. – Они же тут ходют, как короли! А в городе лихих ребят хватает. Кто из них не хочет вместо того, чтобы хорониться, меч нацепить да добро чужое делить? А добра у Стаи много. Стая сильная. Нанимают её за звонкие монеты. Серебро да злато! А коли послужить некому, так и сами пошерудить могут, кого хотят. Вот и было схваток уж шесть в нашей округе. Всем кушать хорошо да гулять хочется.
– И никто не победил?
– Никто, – уже полностью вовлекаясь в диалог со мной, начал рассказывать тот.
– А на чём бились? На кулаках? На мечах?
– Э, да ты никак к ним метишь? – поняв, засмеялся мастеровой, затем пренебрежительно оглядел меня сверху вниз, но всё же ответил, как подобает. – Главарь ихний Данрад, коего ещё Холща кличут, такие стычки привечает. Так что хоть меч, хоть секиру бери да иди в бывшую гостиницу «Медвежий Пляс».
– Благодарю, – сказал я и поставил столь мешающую рукам гитару возле ног сапожника. Тот изумлённо уставился на неё, не понимая, что это я так сделал показушный выбор не в пользу поэтической стези, и выкрикнул мне вослед совет:
– Да брось ты эту задумку, тупица! Остановись!
Я действительно остановился и даже вернулся.
– Знаешь, я сегодня не в настроении.
– Чего? Ты о чём, парень?
– Я не в настроении бездеятельно выслушивать от идиотов чушь и унизительные прозвища. Поэтому либо ты сейчас скажешь: «Я понял вас, сударь Морьяр, простите», либо отправишься к праотцам.
– Чего?! Чего ты тут удумал, парень?! – мгновенно рассвирепел сапожник и, держа шило, словно нож, начал подниматься с табуретки.
Убить мужика было просто. Я резко ударил по его шее ребром ладони, собирая при этом на коже энергетический импульс с помощью света. Магия была применена минимальная, но мой удар пришёлся на нужную точку. Сапожник рухнул наземь и своим телом опрокинул гитару. Инструмент звонко брякнул, ещё больше привлекая внимание прохожих – это отвалился гриф и порвались оставшиеся струны. Люди испуганно и молча шарахнулись в разные стороны. Всё же время было военное, город считался завоёванным, и в нём царили именно такие жестокие порядки. Никто и не подумал звать некую стражу. Так что я, довольный собой и складывающимися событиями, пошёл за Элдри.
Девочка продолжала сидеть там, где я её и оставил, стараясь выглядеть невидимкой. Но её вжатые плечи и нервно озирающаяся голова лишь ещё больше сосредотачивали внимание на ней.
– Морьяр! – обрадовалась она мне и тут же пожаловалась. – Я так замёрзла!
«А я человека убил», – чуть было не рассказал я свои новости, но вовремя опомнился и потому озвучил нечто иное – произнёс дельный совет:
– Так попрыгай. Давай-давай!
После чего, не став глядеть, как малышка недовольно сползает с бочки, обратился к ранее занимавшемуся осмотром телеги стражнику. От мороза у него раскраснелся нос, и сам он зябко переминался с ноги на ногу.
– Мне оружие нужно, я в Стаю вступить хочу. Как договоримся?
Стражник недоумённо поглядел на меня сквозь прорезь в шлеме для глаз и скосил взор на небольшую сторожку у ворот. Из трубы домика шёл густой дым. Изнутри слышался дружный мужской хохот и девичье игривое посмеивание. Сидящим там людям определённо было тепло и хорошо, и потому обделённый жизнью страж едко произнёс:
– Да вали ты куда хочешь и с чем хочешь! Не мои проблемы, коль на улице болт схлопочешь без предупреждения или Холща твой рост смерит.
Про рост я не понял немного, но другого разрешения мне не нужно было. Я взял свой меч да быстрым шагом, взяв Элдри за руку, пошёл прочь. Однако, дойдя до первого поворота, остановился и поглядел назад. К стражнику как раз возвращался его напарник. Видимо тот отошёл отлить за сторожку, и мне достался самый удачный момент для приведения замысла в жизнь. Так что умирать было рано. Фортуна только-только повернула ко мне свой лик, а не зад. Поэтому я запихнул меч в сумку и, так как он продолжал торчать, вместо того чтобы перекинуть её за плечо, взял в руку и прикрыл плащом.
Моя дикарка уже достаточно насмотрелась на городские поселения, чтобы не жаться ко мне, и я остался доволен тем, как она спокойно вышагивает рядом.
