Гидеон многократно воспроизводила это в воображении одинокими ночами. Порой особо разгульный полет фантазии доводил ее до мыслей о Харрохак, открывающей конверт из далекой-далекой галактики и узнающей, что Гидеон Нав получила кучу медалей и большую долю трофейных денег за участие в операции, в бою, где показала себя не только великолепным солдатом, но и красоткой. Харроу подожмет губы и выдавит что-то вроде: «Похоже, Сито все-таки научилась махать мечом». Эта фантазия повторялась по сотне раз.
На Девятой она бы заканчивала день пробежкой по засеянным полям, под светом мигающих в конце цикла фотохимических ламп, сквозь еле заметный туман влаги, разбрызгиваемой на землю. Влага эта приходила из очистителей и воняла мочой. Она привыкла чувствовать этот запах перед сном. Теперь вокруг пахло старым деревом, сероводородной морской гнилью и мокрыми камнями.
Но даже Гидеон не могла тренироваться целыми днями. Она развлекалась, исследуя огромный запутанный комплекс дома Ханаанского, и порой окончательно терялась. Первым ее открытием стала ограниченность доступных исследований. Внизу должны были скрываться сотни и сотни этажей, но чем ниже она спускалась, тем больше становилось желтых пластиковых лент с надписью «ОСТОРОЖНО!» и крестов на стальных взрывостойких дверях. Примерно в пятидесяти метрах ниже уровня дока все было перекрыто. Подняться получалось примерно на такое же расстояние, то есть всего на сотню метров: туда вел сломанный лифт, в который получалось зайти, и раздваивающаяся лестница. По левую сторону открывалась сеть беленых коридоров, где тянули длинные щупальца суккуленты в горшках. Тут спали Учитель и другие два жреца дома Ханаанского. Направо она пока не рискнула пойти.
После двух тихих неконфликтных дней исследований и приседаний Гидеон не то чтобы соскучилась. Чтобы заставить обитателя Девятого дома заскучать, этого явно было маловато. Но вот отсутствие изменений на микроскопическом уровне заставило ее что-то заподозрить: однажды утром она поняла, что складки на постели Харроу и верхний слой шмоток в корзине не менялись уже больше двадцати четырех часов. Уже две ночи Харроу не спала в комнатах, отведенных Девятому дому, не переодевалась и не обновляла краску на лице. Гидеон задумалась:
1. Харроу не приходила домой по какой-то причине, например:
a. Она умерла.
b. Она искалечена.
c. Она занята.
2. Харроу решила пожить где-то в другом месте, оставив Гидеон возможность ставить сапоги на ее кровать и рыться в ее вещах.
3. Харроу сбежала.
Третий вариант можно было отбросить. Если бы Харроу была на такое способна, детство Гидеон прошло бы куда спокойнее. Второй вариант показался заманчивой перспективой, и Гидеон захотелось поставить сапоги на кровать Харроу и безнаказанно переворошить ее вещи, но, учитывая наличие этих самых вещей, вариант тоже был маловероятен. Получив двадцать четыре часа на разграбление костяного зала, Гидеон немедленно бы залезла в гардероб Харроу и застегнула бы все рубашки сверху донизу, вставив каждую пуговицу на одну дырку выше положенной. Разумеется, Преподобная дочь никогда бы такого не допустила.
Тогда оставался вариант первый. Третий пункт предполагал, что Харроу чем-то настолько занята, что забывает вернуться, но с учетом вышеизложенных причин и полной доступности пуговиц его тоже следовало отбросить. Первый пункт зависел от самого счастливого в мире случая или от убийства. Если это убийство, то что, если убийца окажется очень странным и это сделает невозможным их последующий счастливый брак с Гидеон? Возможно, им стоит просто обменяться браслетами дружбы.
В общем, вероятнее всего казался второй пункт. Запасы краски остались нетронутыми. Она никогда не видела голого лица Харрохак Нонагесимус. С глубоким негодованием в сердце и усталостью в душе Гидеон надела рясу и пустилась в долгие и безутешные поиски.
Харроу не оказалось в центральном атриуме, в обеденном зале, во все более чистой яме, полной прилежно скребущих ее скелетов. Магнус из Пятого дома смотрел на них, нахмурившись, но все же добродушно. Рядом стояла его разряженная адептка с сияющими волосами. Прежде чем она убежала, Магнус успел выдавить:
– Девятая! Как тебе… эта комната.
Харроу не оказалось в длинном, залитом солнцем посадочном отсеке. Белизна бетона в утреннем свете жгла глаза. Гидеон обошла весь отсек. Постояла у старых магнитных шлюзов, прислушиваясь к реву воды далеко внизу, где прятались шаттлы. Харроу не оказалось на террасе, где часто читала Дульсинея Септимус, – не оказалось там и Дульсинеи Септимус, хотя несколько романов валялось под креслом. К обеду она обошла все восточное крыло от роскошной прогнившей старой лестницы в левой части атриума. Лестница заканчивалась дверью со свеженькой табличкой, извещающей, что это покои Восьмого дома. Оттуда Гидеон ретировалась в рекордное время. Вернувшись в обеденный зал, она набросилась на хлеб с сыром и решила сдаться.
Оставить Харроу наедине со сломанными ногами и размозженным тазом. Поиск ее представлялся абсолютно тщетной задачей, особенно в огромном и сложном комплексе, где можно было бродить несколько недель и не выйти за пределы одного-единственного этажа. Очень глупая затея, из-за которой Гидеон сама себя чувствовала глупо. И вообще это вина самой Нонагесимус, которая держит в секрете каждый аспект своей гадкой жизни. Она не поблагодарила бы Гидеон, даже если бы сидела своей плоской задницей в луже раскаленной лавы, особенно если учесть, что Гидеон с тех пор отмечала бы каждую годовщину этого события с религиозным рвением. В общем, она умыла руки.
Заглотив еду и запив ее половиной кувшина воды, Гидеон встала и продолжила поиски. Она вдруг решила подергать двери неработающего лифта, а потом обнаружила, что одну из дверей, разбухших от воды, можно открыть, если приложить силу. За дверью оказалась узкая лестница, по которой Гидеон и спустилась в коридор, где она уже была. Это была широкая низкая шахта с кучей дверей, затянутых вездесущими лентами «осторожно». Но вот дверью в конце коридора явно пользовались: ленту порвали и обрывки болтались по сторонам. За этой дверью был еще один коридор, посередине которого болтался огромный кусок потертого брезента. Кто-то примотал его к стропилам, чтобы перегородить дорогу. Гидеон поднырнула под него, повернула направо и открыла узкую железную дверь на террасу.
Здесь она тоже однажды бывала. Половина террасы обрушилась в море. В первый раз это все показалось ей таким ненадежным, что она ощутила легкий приступ высотобоязни и быстро ретировалась куда-нибудь в менее безумное место. Небо здесь было слишком широким, горизонт слишком открытым, терраса слишком сильно походила на смертельную ловушку. Над головой нависала посадочная площадка и виднелись темные большие окна комнат Девятого дома. Смотреть наверх было… нормально. Посмотрев вниз, где в сотнях метров бушевало море, она чуть не рассталась с ланчем.
Приободренная мыслью о том, что единственной разницей между глубинами Дрербура и этой террасой было наличие ограждения, она снова рискнула выйти. Ветер вжал ее в стенку башни. Развалилась только дальняя часть террасы, а та, что прилегала к дому Ханаанскому, казалась нетронутой. Каменные загородки от ветра и пересохшие мертвые сады тянулись, покуда хватало глаз, перемежаемые длинными рядами пустых вазонов и шпалер. Гидеон двинулась туда. Путь оказался не очень простым – кое-где камень обрушился, и его не убирали. Кроме того, оставшиеся стенки никак не загораживали разбитый край террасы, рухнувший вниз. Зато через некоторое время Гидеон наткнулась на лестницу из чугуна и кирпича, прижавшуюся к башне.
Лезть наверх надо было до хрена, и чем выше она залезала, тем больше мертвой террасы открывалось. Внизу трещало море, сегодня оно приняло глубокий серо-синий цвет и пушилось белой пеной от ветра. Гидеон поправила солнечные очки, сделала глубокий вдох носом и полезла дальше. Она бросилась к первой же автоматической двери, которую увидела, и ударила в нее целых пять раз, прежде чем дверь тихо скользнула в сторону. Гидеон нырнула внутрь и прижалась к стене, дверь немедленно захлопнулась, и Гидеон помедлила минуту, собираясь с силами.
