Царство Сибирское (СИ) - Путилов Роман Феликсович

Я запер странную пулю в сейф, а сам спустился в подвал.

Пащенко Модест висел, обнаженный и зафиксированный на стене, причем во рту у него присутствовала деревянная груша, а пальцы рук были зафиксированы специальными перчатками, чтобы допрашиваемый не мог магичить. К моему удивлению молодой человек был полностью раздавлен случившейся с ним метаморфозой, а по щекам его текли слезы.

— Юноша, а что мы плачем? — по моему знаку из-за рта парня выдернули кляп.

— Отпустите меня, вы не имеете права! — тут же завизжал неудачливый убивец: — Я дворянин и вы не…

Понятно, человек не готов пока к конструктивному разговору, поэтому ему вновь воткнули в рот грушу, и я пошел в соседнюю комнату, ко второму арестанту.

К моему удивлению, молодые люди не обладали магическими способностями, хотя родились в семьях, представители которых такими способностями обладали. Ну, так бывает. Права их никто не ущемлял, образование они получали в обычных учебных заведениях, относились к дворянскому сословию, служили обычно гражданскую службу на низших должностях, за весьма скромное жалование. Сделать завидную карьеру такой господин обычно не мог, даже самый слабый маг считался более предпочтительнее на любой должности, поэтому, единственной надеждой вырваться из этой мрачной круговерти жизни было рождение в семье ребенка — мага, перед которым открывались все дороги. Вот и женились такие дворяне, как можно раньше, и жены их плодились со скоростью крольчих, в надежде, что боги сжалятся над ними и явят чудо.

Мои пленники были мелкими чиновниками городской управы, коих родители, по окончании гимназий отправили в далекую Сибирь, где содержание было чуть выше, а свободных вакансий чуть больше. Что еще объединяло этих ребят? Они оба были вхожи в литературный салон, что держала моя хорошая знакомая, Ванда Гамаюновна, княгиня Строганова, в девичестве Ухтомская. Молодая вдова, практически каждый вечер, принимала у себя в доме несколько десятков молодых людей, якобы объединенных любовью к литературе и поэзии. И, со слов моих пленников, многие поэты и прозаики из салона были вполне себе боевыми магами.

Молодых людей никто не бил и не пытал. Они просто висели на стене, в чем мать родила, и проходили пять стадий принятия неизбежного. Пока они были в третьей стадии — торг, и не готовы были сообщить, что это за пуля, какими свойствами она обладает, какое именно задание они получили и от кого.

— Господа. — я поднялся из подвала и обвел глазами собравшихся в гостиной самых близких своих людей: — Время идет, молодые люди еще не покаялись, предлагаю ускорить события. Приведите наши отряды в боевую готовность, приспустить флаг княжества на крыше. Дом садиться в осаду, никто из него не выходит и никого мы не принимаем. О моём состоянии ни слова, теперь все сообщения и документы будут исходить от Гюлер, как моей супруги. Я в кабинете, буду находиться постоянно там. На этом все, ждем дальнейшего развития событий. При любых расспросах, кем бы то ни было, о том, что со мной, на вопрос не отвечаем, но делаем скорбные лица, как будто ваш любимый правитель, то есть я, внезапно и трагически умер.

Разогнав озадаченных соратников по местам, я прошел в свой кабинет, а через пару минут туда пришла моя жена, держа на руках, завернутого в пеленки, нашего сына.

— Май дарлинг, что ты собираешься делать? — Гюлер уселась на небольшой кожаный диванчик напротив меня.

— Ждать дальнейших действий моих противников и думать.

— А кто, как ты считаешь, твои противники?

— Солнце мое, проще сказать, кто мои друзья. Как говорил один император в древности, единственные союзники моей страны являются армия и флот. Ну и у нас что-то вроде этого. Ну, а основные наши противники — это наша бывшая подруга, княжна Строганова и его высокопревосходительство, господин губернатор. Из нашего имущества этих господ интересует запасы продовольствия, что остались на складах возле паровых мельниц, и все. что хранится в этом доме. Вот только у господ недоброжелателей одна проблема — сил для захвата моего наследства у каждого из них недостаточно. У Ванды в активе пять десятков молодых дворян, из которых примерно половина являются магами, у губернатора- около двухсот новобранцев со старыми ружьями.

— И куда остальные делись? Ты же рассказывал, что в запасном батальоне около пятисот бойцов.

— Ну, дорогая, они же понесли невосполнимые потери. Человек тридцать потеряли при атаке моста, сто семьдесят человек, в том числе полсотни раненых, мы по кустам окрестным нашли и в Верный их отправили на баржах. Там подкормят, подлечат и будут муштровать, чтобы в строй поставить. Кто не захочет служить, будет в княжестве работать, на альтернативной, так сказать, службе. Сотня, как я понимаю, по домам разбежалась, их просто никто не искал, ну а две сотни вернулись в казармы. Только господа офицеры обучать их ничему не собираются, переложив все на унтеров, а унтера в казармах, в основном пьют, поэтому как были две сотни необученных бойцов, так они необученными и остались. Плюс, у губернатора есть сотня пеших полицейских, три десятка конных жандармов и два десятка чиновников управления полиции — вот, все его силы. Я очень сомневаюсь, что он осмелиться в одиночку попробовать захватить наши объекты. А объединение Ванды и губернатора для меня тоже сомнительно, больно каждый из них жаден и не готов делиться с партнером. Ванда же от жадности своей с нами поссорилась, хотя все. что она имеет, было получено благодаря нашей помощи…

— Дорогой…- Гюлер покачала завозившегося Искандера: — Ванда считает, что она тебе платила деньги, соответственно, она ничего не должна, ты просто наемник…

— Ну, наемник, так наемник…- я осторожно дотронулся пальцем до кнопки носика спящего сына: — Посмотрим, кем она сможет нас заменить.

Омск. Дом генерала Соснова.

На следующий день, сразу после завтрака, в мой дом прибыл адъютант господина губернатора в сопровождении жандармского конного взвода, очевидно, для устрашения. Офицер, в категорической форме потребовал немедленной встречи с моей супругой.

Прошедшие вечер и ночь позволили моим дознавателям продвинуться в расследовании попытки покушения на меня. Снятый со стены Модест Панченко, кутался в наброшенный на худые плечи серый арестантский халат, не в затяг мусолил папиросу, и роняя в большую кружку сладкого чая соленые слезы рассказывал, рассказывал и рассказывал. Говорил о своей нелегкой судьбе, судьбе двенадцатого ребенка в семье небогатых дворян, опостылевшей службе в земельном департаменте губернского управления, о нежелании молодых девиц связывать себя с Модестом узами законного брака, о неземном ангеле по имени Ванда, что выделили его своим нежным взглядом из огромной толпы посетителей литературного салона. Как плакала прекрасная Ванда на плече Модеста, рассказывая о своей нелегкой доле, о душащих прекрасную женщину тенетах князя Олег Булатова. Который буквально не давал вздохнуть прекрасной даме. Как помощник Ванды, подпоручик Вякин вручил Модесту пистолет с чудесной пулей, купленной за огромные деньги за границей, по подписке среди членов литературного салона, которая, единственно, была способна разрушить защитные чары злого колдуна Булатова и спасти Ванду Гамаюновну. И как бы отблагодарила героического Модеста прекрасная княгиня, если бы не досадная случайность…

История второго пленника была практически идентична — нищета, безысходность, приглашение в богатый дом, шампанское, сытные ужины, ласковый и загадочный блеск темных глаз красавицы аристократки, горючие слезы, капающие на мужественную, по юношескую худую грудь, и как апофеоз — «Имя сестра! Имя!» Ой, прошу прощения, это немного другая пьеса.

И вот пока я раздумывал о дальнейшей судьбе этих юношей и коварной Ванды, на пороге моего дома появился незваный гость в мундире имперского офицера.

— Ваша светлость…- адъютант губернатора при этих словах, обращенных к моей жене явственно скривился, видимо, титулование дочери степей давалось ему нелегко: — Его высокопревосходительство, господин губернатор, требует, в целях общественного спокойствия и бесперебойного снабжения населения продуктами, передать охрану продовольственных складов имперским войскам и…