Дети Великого Шторма. Трилогия - Осояну Наталия

Но теперь, глядя на слишком спокойное лицо Фейры, он понял: не стоит на такое рассчитывать.

– Ну что ж, приступим, – сказал Рейнен с таким радостным видом, словно позабыл, что должно было случиться в полдень. Словно это его совершенно не касалось.

Фейра посмотрел на Айлантри и изогнул бровь.

Опустив сумку на доски причала, молодой ворон с неприятной ему самому неуклюжестью засучил рукав и сунул руку в стеклянную банку. Серая ремора не стала увиливать, а сама ткнулась ему в ладонь носом, заставив на миг испугаться – вдруг пристанет, что тогда? Молодой ворон выругал себя за малодушие. Ничего особенного с ним не случится, потому что эта рыба теперь настроена только на Фейру. Только ему она позволит управлять тремя фрегатами вместо одного.

В душе всколыхнулась тоска, о которой он как будто бы давно позабыл.

Ухватив ремору за хвост, Айлантри выполнил все по инструкции Виры и даже сумел, как она и просила, расположить уродливую морщинистую нашлепку на теле реморы точно вдоль хребта Фейры с выступающими позвонками. Феникс тихонько охнул, пошатнулся – и утренняя прохлада на миг сменилась чем-то вроде полуденного тепла.

– ~Зеленоглазая~,– негромко сказал он, стоя с закрытыми глазами, совершенно неподвижно. – И ~Душа бунтарки~. Ты нарочно выбрал фрегаты с такими поэтичными именами?

Рейнен рассмеялся, довольный.

– Первое испытание пройдено! – объявил он, не утруждая себя ответом. – Теперь очередь за вторым. Дай им приказ отойти от причала, и пусть покажутся где-нибудь неподалеку, так, чтобы мы их увидели.

– Это будет небыстро, – ровным голосом сказал Фейра.

– Полдень еще нескоро, – парировал Рейнен, и снова на его лице не дрогнул ни один мускул. – Действуй. Мы подождем.

Феникс отошел к краю причала, прошелся вдоль него, а потом сел неподалеку от морды своего фрегата, свесив ноги. Под волосами было видно, что по телу реморы пробегают судороги. Интересно, как она дышит? Раз уж Вира теперь видит в нем не просто кукушку в очках, надо будет расспросить ее, как именно изменили этих рыб. Может, ему даже позволят сунуть нос в рабочие заметки…

Тут Айлантри попалась на глаза сумка, лежащая на причале, и он вздрогнул, проснулся. Нет… не время для исследований. Если только не считать таковыми копание в прошлом, которым он занимался весь вчерашний день.

– Ты что-то узнал? – тихо спросил Рейнен.

Айлантри посмотрел на старейшину, гадая, что ему можно рассказать…

– Нет, молчи, – продолжил Верховный Ворон. – Это твоя битва, ты должен справиться сам. Никто не поможет тебе в этом деле, Айлантри. Мне жаль, но рано или поздно каждому приходится выйти одному против врага.

– Враг там будет не один, – мягко напомнил Птенчик-в-очках.

Рейнен покачал головой:

– Твой враг, мой мальчик, не Бален, не Крейн и уж точно не Дух Закона. Имя твоему врагу, как бы пафосно это ни звучало, – несправедливость.

Вместо ответа Айлантри с горечью рассмеялся.

– Да-да. Зря ты смеешься. Вот скажи мне: виновен феникс или нет?

В вопросе явно крылся подвох, но Айлантри не смог понять, в чем именно он заключается, поэтому ответил откровенно:

– Это нельзя исключить. Он забыл все, что тогда случилось, и сам допускает, что мог стать причиной смерти Лейста Крейна, пусть даже по неосторожности. Фениксов огонь – опасная штука…

– Ах, Айлантри. Давай попробуем еще раз. Виноват ли феникс в случившемся или нет? Не спеши отвечать, подумай.

Птенчик-в-очках покосился на старейшину. Рейнен стоял от него слева, и утреннее солнце освещало уродливый шрам на его правой щеке. У Фейры на правой щеке тоже был шрам, но совсем другой – узкая белая полоса на загорелой коже, вот и всё. Отметина не уродовала феникса, в отличие от той, которую носил Рейнен. Временами правая и левая стороны лица старейшины выглядели так, словно принадлежали разным магусам. Айлантри вдруг пришло в голову, что Рейнен принял его в качестве своего секретаря, хотя любой другой ворон отказался бы взять в помощники неполноценного магуса, над которым втайне насмехается весь клан. Но старейшина его взял и ни разу не обидел за все недолгое время службы. Может, потому, что и сам был несовершенным магусом, пусть даже никто не отваживался об этом говорить ни ему в лицо, ни за спиной?

Но мысли, постыдные мысли никуда не девались…

– Это напоминание, – сказал Рейнен, глядя вдаль. Он каким-то образом догадался, о чем думает Айлантри. – Однажды я совершил страшную ошибку, из-за которой погибло множество людей и магусов. Последствия этой ошибки неизгладимы, и я решил, что неправильно было бы избавиться от следов, которые она оставила на моем теле. – Он приложил ладонь к щеке, как делал время от времени, словно пряча шрам. – Моя вина от этого меньше не стала, разумеется.

Ошибка? Множество магусов? Шрам появился у Рейнена задолго до рождения Айлантри, и Птенчик-в-очках – как и все прочие вороны – понятия не имел, при каких обстоятельствах это случилось. Он знал по рассказам старших, что Верховный Ворон куда-то уехал, – в том, куда именно, согласия не было, – и вернулся с изуродованным лицом. Мало кто осмелился расспрашивать могущественного старейшину о случившемся, а немногие смельчаки ответа не получили.

– Меня не покарали за то, что я сделал, – продолжил Рейнен тем же ровным голосом, не убирая руку от щеки. – Но я сам себя караю каждую секунду вот уже сорок лет.

Айлантри уставился на него, с трудом вынудив себя не разинуть рот. Как же такое могло случиться? Предположим, и впрямь погибло много магусов из-за какого-то неправильного решения Рейнена; но неужели не нашлось того, кто обратился бы к Духу Закона, чтобы восстановить справедливость? Божество могло вселяться и в других воронов, так что ничего парадоксального не случилось бы. Но его не покарали. Не покарали.

Значит, наказание понес кто-то другой, потому что…

– Даже если у меня нет доказательств невиновности Фейры, – медленно проговорил Айлантри, – это еще не значит, что у Балена и Крейна есть неопровержимые доказательства его вины.

– Но что-то у них есть.

– Да. Их главный свидетель – сам Крейн. Но… он не видел предполагаемого убийства. Не мог видеть – ведь башня горела. Все, что он сумеет рассказать, будет иметь к делу… косвенное отношение.

«Как и найденные мною улики».

Рейнен кивнул и перевел взгляд с горизонта на своего секретаря:

– Мне жаль, что у нас не получилось поговорить об этом раньше. Но ты справишься. Я в этом совершенно уверен.

Айлантри молча кивнул и, подобрав с причала сумку, снова надел ее на плечо.

У нее три тела.

Теперь она этого не боится. Три тела, и у капитана – две густые тени, которые умеют разговаривать и движутся не в унисон с ним или даже друг с другом. Это странно, однако за свою жизнь, не такую уж долгую для фрегата, она повидала столько странных вещей, что не удивляется. Раз ~он~ говорит, что так надо, – значит, ей остается только согласиться.

Но еще страннее то, что происходящее почему-то кажется… правильным. Словно так и должно быть. Словно это уже было. Не с ней, конечно, – с ней такого совершенно точно не случалось. И все-таки само ощущение себя как части-большого-целого, ячейки некоей сети, что пока мала, но может разрастись, охватив множество других фрегатов, кажется естественным, как мачта. Как абордажный крюк. Как глаз. И почему она раньше не чувствовала, что неполна?..

Впрочем, нет: по-настоящему неполна она была вчера вечером, когда на какое-то время потеряла ~его~ посреди своих грез. Она знала, что ~он~ не умер и ~его~ нить не прервалась, – но странным образом ~он~ был с нею не весь. Она понимала, что происходит: такое уже случалось не раз, но никогда прежде – с такой силой. Как будто ее капитаном вдруг сделался чужак, причем не магус и не человек, а нечто иное. Потом все стало как обычно, и только в глубине ~его~ души она теперь чувствовала угрызения совести.

Они еще поговорят об этом.