Юсупов. Последний из рода (СИ) - Новикова Анна

Годами она уговаривала Ники обратить ее. Сам же Ники хотел простой жизни. Подальше от войн, столицы, престола. Много раз он повторял, как мечтает одним ранним утром отправиться на рыбалку или на охоту и больше не вернуться к прежней жизни.

Говорят, Ники был никудышным императором, бежал от своих прямых обязанностей. Я же знаю, он просто устал от слишком долгой жизни при дворе. Алекс поняла это и обещала разделить с ним груз ответственности, если он только сделает ее вампиром. Тогда они и подумать не могли, что Алекс выносит еще одного ребенка, да к тому же наследника.

Сначала все восприняли это как дар Божий, посчитали за эволюционный скачок вампиров. Но дар оказался проклятием, а эволюция — лишь обманкой.

Состояние Алексея ухудшалось с каждым годом. Ему отмерили не более двенадцати лет жизни…

Положение казалось безвыходным. Алекс места себе не находила. Вдарилась в религию. Ники не выносил ее параноидального стремления найти утешение в молитвах. К тому же, этой слабостью воспользовались мошенники, шарлатаны, которые выдавали себя за колдунов, месмеристов, заклинателей духов.

Десятками они приезжали в Царское, набивали животы и карманы. Затем разводили руками и клялись изобрести все новые и новые чудодейственные способы исцеления цесаревича.

Так что появление Распутина Алекс восприняла как Божье провидение. Признаться, видя мучения моего дорогого кузена и его жены, мой разум тоже помутнел. Потому сам я нескоро почуял неладное. Да и служба отнимала много внимания.

То, что вы слышали о порочности Распутина — откровенный вымысел. Это был умнейший и чуткий человек. Он мог найти общий язык с каждым, невзирая на возраст, статус, характер. Горькую не пил, да и питался в меру.

Тот образ безнравственного Распутина, который более известен в народе — это двойник, которого создали противники старца. Двойники — обычная практика при царском дворе и не только в нашей стране.

Распутин стал слишком значимым для императорской семьи. Просто так его нельзя было убрать. Очернить его имя или, как бы сейчас это сказали, заказать черный пиар, от которого за всю жизнь не отмыться — в то время посчитали эффективным решением.

Позже слуги начали замечать, что Распутин часто уединяется по ночам или ранним утром. Покидает Царское, когда вздумается. Может отсутствовать днями, а то и неделями.

До меня дошли слухи, что Распутин неспроста стал чуть ли не полноправным членом императорской семьи. Он представился как алхимик. Мол, способен создать лекарство от вампиризма.

Тогда я стал копать глубже. Поделился своими соображениями с Феликсом. Он-то меня и поддержал. Уж кому, как не ему, заботиться о сохранении своего бессмертия? Если Распутин и впрямь сможет вылечить цесаревича. Дальше — что? Всех вампиров начнут исцелять на законодательном уровне?

Так мы начали действовать вдвоем. Узнали, что Распутин ставит опыты: на доверчивых фрейлинах, их любовниках, которых из ревности или из мести сами же обратили. Затем перешел на ближайших помощников государя. Лучше вам не знать, что с ними стало.

Бог видит, сколько раз Ники умолял Алекс отказаться от услуг Распутина и прекратить этот кошмар. Но государыня была непреклонна. Разве можно осуждать мать, ребенок которой угасает с каждым днем?

Мы с Феликсом следили за Распутиным. В маскировке и лицедействе Феликсу нет равных. Но и Распутин не пальцем делан. Ловко заметал следы. Порой казалось, что он растворяется в воздухе. И все же нам удалось выяснить, Распутин — работает на охотников.

В конце осени шестнадцатого Распутин смог настолько улучшить состояние цесаревича, что Алекс расцвела. Вместе с ней и те вампиры, которые понадеялись на собственное исцеление. В основном — фрейлины. В то время как подавляющее число вампиров царского двора забило тревогу. Не вслух, конечно. Такое громко не обсуждают. Негласное напряжение росло. Каждый понимал, чем все это грозит, и что кто-то должен убрать Распутина. Но никто не решался, дабы не попасть в немилость.

К тому же назревала революция. Каждый хотел до последнего держаться за нажитое имущество и положение.

Я пришел к Феликсу и изложил план устранения Распутина. Феликс, конечно, сказал, что это никуда не годится. Сказал, надо действовать искуснее, чтобы не вызвать подозрений у параноидального старца.

Так мы условились предложить себя в качестве подопытных кроликов для исцеления от вампиризма. Прикинуться, будто такая жизнь не мила. И только святой человек, как Распутин, способен нам помочь.

Феликс пригласил Распутина к себе с мольбой исцелить поскорее, чтобы войти в Новый год уже человеком. Всегда подозрительный старец то ли дал слабину, то ли правда не подозревал, что Феликс способен на убийство. Мы условились, отвлекать старца будет Феликс, а убивать буду я. Ведь из нас двоих я — военный.

Комнату в подвале оборудовали так, как потребовал Распутин. Было холодно так, что зуб на зуб не попадал. Якобы для того, чтобы в случае неудачи кровь не успела свернуться и Феликс смог остаться вампиром, а не трупом. Это уже позже для официальных историков придумали легенду о вечеринке, отравленных пирожных и выстрелах.

На деревянный стол постелили тонкий матрас с полынью. Феликс все чесался и ерзал, говорил, что в матрасе клопы. По словам старца, вампиры не выносят полынь. На себе я в этом так и не убедился.

По указаниям Распутина, я перетянул тело друга тугими кожаными ремнями. Затем старец наклонился над лицом Феликса и сказал:

— Покайтесь во грехах своих, ибо другого шанса может и не быть.

У Феликса увлажнились глаза, подбородок задрожал. Признаться, я до сих пор не знаю, удачно ли он тогда играл или взаправду готов был покаяться. Но все пошло не по плану. Едва Феликс начал говорить, Распутин выудил из-под кафтана шприц с какой-то жижей и воткнул тому в шею.

Феликс начал задыхаться. По лицу поползли темные паутинки. Глаза закатились. Изо рта пузырилась пена. Тело непременно бы выгнулось дугой, но ремни крепко держали его. Я растерялся. Руки затряслись, а в голове одна мысль «что я скажу Зинаиде Николаевне?». Представляете весь абсурд? Единственный наследник Юсуповых и мой лучший друг скончался из-за моего юношеского максимализма, а я думал о том, как получу нагоняй от его матушки.

Распутин взглянул на меня из-за плеча и сказал:

— Ну чего стоишь? Подставляй таз, режь вену.

Не помня себя, я придвинул таз к ножкам стола. Высвободил руку Феликса из-под ремня, закатал рукав белой рубашки и долго не мог решиться сделать порез. Распутин буравил меня взглядом — я чувствовал это всем телом.

— Помрет дружок твой, — сказал он. — Режь.

Я зажмурился и провел ножом. Я знал, что у вампиров хорошая регенерация — видел, как быстро затягиваются раны у некоторых сослуживцев. Но с Феликсом это не сработало. Кровь темной струйкой полилась по бледной коже, а затем со звоном наполняла таз.

Черты лица Феликса заострились. При свете желтой лампы оно и вовсе казалось вылепленным из воска. Я выронил нож и закрыл лицо руками. Захныкал как ребенок. Кажется, что-то говорил.

Распутин в это время достал из-за пазухи сверток. Раскатал на столе по другую руку Феликса. Выудил новый шприц, склянку и несколько мешочков. Высыпал их содержимое в склянку, с противным звоном перемешал. Добавил сильно пахнущей жидкости и снова перемешал. Посмотрел на свет, понюхал и перевел взгляд на меня.

У меня же все плыло перед глазами. Я не мог больше выносить звук льющейся крови. Не мог видеть, как мой друг умирает. Не мог пошевелиться. Я даже не подумал, как легко мог бы подхватить нож, которым порезал Феликса, и воткнуть его в грудь, шею, да хоть в глаз Распутину. Я отказывался верить, что все происходит в действительности.

— Подойди, — сказал Распутин.

Как послушный теленок я приблизился. Распутин схватил меня за руку, уколол палец и выдавил несколько капель крови в склянку. Набрал раствор в шприц. Кажется, я хотел отговорить его. А вдруг не сработает? А вдруг это убьет Феликса? Распутин же зыркнул на меня из-под густых бровей. Я отшатнулся как от прокаженного и с размаху налетел спиной на полки с посудой. Зазвенели осколки по полу — Распутин и ухом не повел. Он воткнул шприц в шею Феликса, выдавил жижу и замер.

И без того студеный подвал наполнился могильным холодом. Меня трясло, будто я на лютом морозе в одном исподнем.

Распутин же приложил ухо к груди Феликса и нахмурился. Затем схватил его за подбородок, повертел в одну, в другую сторону. Приподнял веко — и только потом, вспоминая события этой ночи, я осознал, что в тот момент вызвало мороз по коже. Не стало слышно звука крови, бьющейся по днищу таза.

Под приподнятым веком глаз шевельнулся. В этот же миг Феликс схватил Распутина свободной рукой за волосы и с силой прижал к себе. Старец барахтался, сопротивлялся, шуршал сапогами по полу. Затем в нем что-то заклокотало, забулькало и через какое-то время стихло. Для меня оно показалось вечностью.

Тело старца как мешок с картошкой повалилось на пол. Феликс сплевывал сгустки крови и матерился.

— Друг мой, — сказал он, — мне бы не помешала твоя помощь и рюмка коньяка. Хотя, пожалуй, от целой бутылки не откажусь.

Не помня себя от счастья, я кинулся расстегивать ремни. Феликс поднялся со стола живее всех живых. Вытер подбородок с отвращением, будто вместо крови был вымазан дерьмом.

— Две бутылки, — сказал он. — И поедем к цыганам.

Я обнял Феликса. Плакал и смеялся одновременно.

— Но как? — спросил я. — Ты ведь умер! Я сам видел!

Я схватил руку, которую сам же порезал вечность назад — ни пореза, ни тонкой полоски шрама. Феликс стер кровь и опустил рукав рубашки.

— Не для того я жил сто лет, чтобы какой-то некрофил убил меня дрянной микстурой.

— Это что же, — сказал я, размазывая слезы, — нет никакого лекарства от вампиризма?

— Или оно просто не действует на таких древних вампиров как я.

Я снова кинулся обнимать друга, осыпал его поцелуями, от которых Феликс морщился.

— Прости меня, Феликс, — повторял я как безумный, — прости.

Феликс нетерпеливо похлопал меня по спине.

— Пора бы нам этого старца закопать поглубже, — сказал он.

— Да-да, пора, — с горячностью вторил я.

Счастье, что мой друг жив, ослепило меня. Быстрее, чем нужно, я ринулся к телу Распутина и упустил еще одну деталь. Нож, которым я порезал руку Феликса и выронил, почему-то не прозвенел под моими ногами.

Когда я перевернул тело старца, он воткнул этот нож по самую рукоятку мне под грудь. До сих пор чувствую, как холодное лезвие вошло в мою плоть и вышло с другой стороны.