Киоко. Милосердие солнца - Июльская Юлия

Тору действительно завизжал, и этот визг ласкал слух Чо нежнее маминых колыбельных, жаль только, не было времени насладиться. Пока он отчаянно лупил вокруг себя чем ни попадя, пытаясь пришибить Норико в образе сколопендры, Чо шмыгнула внутрь старой полуразвалившейся постройки, в которой шиноби обычно удерживали редких пленных.

– Разве уже время обеда? – услышала она оживлённый голос Ёширо и облегчённо выдохнула. Живой, уже хорошо.

– Ш-ш-ш, это я, – прошептала она.

– Чо?

Ёширо был привязан к столбу спиной к входу и не мог её видеть. Она прошмыгнула вперёд и одним движением перерезала верёвки, стянувшие запястья кицунэ.

– Да, – улыбнулась она, когда он обернулся и удивлённо уставился на свои теперь свободные руки. – Надо уходить. Только тс-с-с, Тору рядом.

Чо осторожно подошла к выходу и выглянула.

– Как-то это невежливо, – пробубнил Ёширо, но куноичи его уже не слушала. Тору куда-то исчез. Не было ни визгов, ни его самого. Неужели Норико дала себя поймать?

– Жди здесь, – скомандовала она и вышла, стараясь держаться тени здания.

Сзади послышалась возня.

– Я же сказала ждать. – Чо обернулась и увидела, как Ёширо с растерянным видом ловко уворачивается от попыток Тору его схватить. – Что за…

– Мне же нельзя дать ему себя поймать, да? – уточнил кицунэ, подныривая под руку Тору. Во второй руке шиноби блеснул клинок, и, пока Ёширо выныривал у него за спиной, тот успел крутануть кистью.

Ёширо уставился на своё левое плечо, там на травянистого цвета кимоно стремительно разрасталось тёмное пятно крови. Чо тут же метнула сюрикэн, тот врезался в левое запястье Тору, заставляя выронить оружие. Шиноби выругался.

– Нельзя, – ответила Чо Ёширо.

– Да, я уже понял. – Он вздохнул и отразил замах Тору. Чо уже собиралась метнуть второй сюрикэн и обезоружить Тору окончательно, но ноги вдруг перестали держать и подкосились. Всё тело потяжелело. Руки, голова, шея – всё стало неподъёмным и тянуло её вниз, впечатывая в землю.

Так вот каков в действии этот яд. Чо и не думала, что ей когда-нибудь удастся почувствовать его на себе. Стать жертвой собственного творения… Как глупо всё получилось.

За тяжестью последовала боль. Резкая и отупляющая. Этого сознание выдержать уже не смогло.

Вся сила созидания, какой наделила её Инари, восставала против этой сделки. Он разрушает, сеет смерть, оставляя после себя лишь пустоту. Но именно это ей и было нужно. Жестокость не победить чистосердечием, как бы ей того ни хотелось. Отец был милосердным правителем и слепо верил своему советнику – и к чему это привело?

Киоко не допустит такой ошибки. Она не станет полагаться на силу убеждения и здравомыслия там, где на неё нацеливают стрелы. Неважно, насколько ты прав и честен, если в конечном счёте лежишь с пронзённым сердцем.

– Не в моей власти подарить тебе свободу, Кагуцути, – осторожно начала она, мысленно ощупывая каждое слово перед тем, как его произнести, пробуя его на вкус, предугадывая его влияние на ход беседы. – Твоя тюрьма выбрана твоим отцом. Разве смертным под силу её разрушить?

«Смертным под силу меня призывать».

Киоко подняла перед собой руку и почувствовала то же, что происходило тогда, во дворце Лазурных покоев. Тело пронзила внезапная боль, словно вместо крови по жилам заструился чистый огонь. Но она не успела даже вскрикнуть – огонь оставил нутро и вырвался наружу, заиграл языками пламени над её ладонью.

«Мико совершают обряды, жертвуют мне свои ки на время, позволяя обрести форму за пределами Огненной горы. Тебе же не нужны ни танцы, ни музыка. Твоя ки, рождённая для удержания божественной ками, гораздо сильнее прочих. Ты одна справляешься с задачей нескольких служительниц храма, а ведь ты ни дня не посвятила служению. – Он перебрался с ладони на землю и жадно ухватился за сухую ветку, тут же её поглотив. – Я уже пытался проделывать подобное раньше. Никто не выжил, они просто сгорали».

Киоко вдруг сделалось очень жарко. Осознание, на какой бездумный риск она пошла, призывая тогда во дворце Кагуцути, заставило лоб покрыться испариной. Её смерть могла оказаться вполне настоящей.

«Не переживай, маленькая правительница, – усмехнулось пламя, вновь заползая ей на руку и перебираясь на плечи. На миг она испугалась за волосы, но Кагуцути, судя по всему, не собирался ей вредить. – Видишь, тебе достаточно лишь захотеть призвать меня. И вот я здесь. Могу остаться, могу уйти. Могу перебраться куда угодно. Любой уголок Шинджу мне открыт: от севера до юга, от запада до восточных островов».

– И что ты будешь делать с этой свободой? Всем известно, что твоё рождение ознаменовало начало конца. Я намерена спасти Шинджу, но не для того, чтобы ты потом уничтожил мою страну.

«Не переживай, – зашептал он, лизнув горячим воздухом ухо, – я жажду свободы, а не разрушений. Еды у меня достаточно. К тому же Хатиман крепнет, честь и жажда славы вновь утверждаются в людских сердцах, а значит, скоро пищи станет ещё больше».

Его голос улыбался, и Киоко это не нравилось. Где-то здесь таилась загвоздка. Где-то здесь было что-то, чего она не видела. Но она никак не могла разглядеть подвох.

– Мы вернёмся к этой беседе, – пообещала она, не осмеливаясь ни согласиться, ни отказать. – Я призову тебя.

«Я ждал тысячи лет. Что для меня ещё несколько месяцев?» – Он спустился по позвоночнику и рассыпался искрами у самой земли.

Кагуцути исчез, но оставил после себя тянущую тревогу за будущее. Что с этим делать, Киоко не знала, но, по крайней мере, у неё было время на принятие решения. Обсуждать это с Норико или Иоши не хотелось. Она знала, что скажет бакэнэко. И тем более знала, что ответит осторожный император. Зато её наверняка поддержала бы Чо…

С этими мыслями Киоко поднялась и поспешила во дворец. Солнце почти скрылось, до стражи лисы ещё было время, но тревога внутри разрасталась, охватывая уже не только туманное будущее, но и настоящее, перебрасываясь на то, с чем можно было сделать хоть что-нибудь.

Боль была последним, что она ощутила перед потерей сознания, и первым, что ощутила после пробуждения. Этот яд был просто ужасным, но где-то внутри она очень гордилась тем, что создала его.

– Невероятно глупо. – Слова иглами пронзили сознание, вызвав приступ ещё более яростной острой боли. Чо поморщилась. – Я сказал тебе прийти, а не тайком пробраться в деревню и выкрасть своего друга. Зато ты доказала, что действительно предала нас. Разве наша Чо сделала бы что-то подобное? Разве стала бы скрываться и действовать исподтишка?

– Тору, – выдавила она, пытаясь отвлечься от того, что её череп словно дробили на части.

– Что? – В его голосе вдруг прозвучало участие, но насквозь фальшивое. Она знала, что он улыбается.

– Ты идиот. – Чо не видела, но ярко представила, как улыбка спадает с его лица, превращаясь сначала в недоумение, а потом в маску злобы. – Мы все всегда действуем исподтишка. И если хочешь поговорить – дай мне отвар.

– Отвар? – Он засмеялся. – Нет уж, терпи. Ты это заслужила.

Чо застонала. Иша-сан всегда давал отвар пленным. «Они уже повержены собственной гордыней» – так он всегда говорил. Нет смысла заставлять их страдать.

– Где Иша-сан? Позови, я буду говорить с ним.

Чо почувствовала тяжёлое дыхание – Тору приблизился.

– Нет уж, говори со мной, – выплюнул он ей в лицо. – Теперь я здесь закон и власть. И я буду решать, что с тобой делать.

– Да решай, сколько влезет, – бросила она. – Я просто хочу поговорить с наставником. Ты можешь стать предводителем, но ты никогда не заменишь его. – Боль усиливалась с каждым словом, но она заставила себя договорить: – Ты мне не командир. Ты – сопляк, с которым я сражалась на занятиях.

– И которому всегда проигрывала! – закричал он, и Чо откинулась назад. Голова взорвалась острым приступом боли.

– Иди в Ёми, Тору, – устало выдохнула она. – Ты хороший боец, но человек туповатый. Позови Ишу-сана, я имею право поговорить с тем, кто привёл меня в клан.