Саат. Город боли и мостов - Райнер Дарья

Скат устраивается на жёстком топчане в углу: лучше здесь, чем в Крепости, где спальню Умбры заняла чужачка. Он стискивает кулак и прижимает к груди.

Жемчужина тамерийки похожа на ту, которую Скат нашёл на острове Летнего Дождя, когда мастер Дьюр был жив.

«Избавься от неё… верни морю», – приказал учитель перед смертью.

Глупый Сеох не послушался тогда. Принёс проклятие в новый дом – и потерял Умбру, как только расстался с реликвией. Он крепко зажмуривает глаза, но всё равно видит алую точку на шее кочевницы, горящую потусторонним пламенем. Внутри тоже становится жарко. Под веками распускаются огненные лепестки.

«Город тысячи лестниц».

Пепел не зря говорил про Ласеру. Скат хотел увезти туда Умбру: показать красоту поющих фонтанов, и зимние сады, и дворцы с колоннами из белого мрамора… Саат-ши означает «обретший сердце». Недели поисков прошли даром, но Скат ни на миг не усомнился: она жива. Потеряна во Внутреннем круге, как тонкая иголка в стоге сена, – но жива. Умбра сильнее каждого из них. Она не просто сердце Верёвочного Братства, она – словно воплощение Истинной Элле в полном грязи и пороков городе. И Скат сделает что угодно, чтобы исправить ошибку – стать щитом, оберегающим от зла…

Тягучее марево сна разрывает детский голос. Вначале кажется, что кричит Ёршик, но Скат вспоминает, что он не в Крепости. Садится рывком, вглядываясь в синие рассветные сумерки.

Деревянная створка бьёт о стену: залетает Мыш, взъерошенный, испуганный, едва не кубарем спустившийся по лестнице со смотровой площадки.

– Там чужие! Ну эти!.. Приплыли. – Он хватается за рёбра.

– Щучьи дети… – выдаёт Пепел. Он стоит у окна, прижимая кулак ко рту.

– Что там?

Скат резко пересекает каморку.

Меньше чем в миле от берега стоят имперские крейсеры. Хищные, с белыми носами, как у лисьей акулы. За ними – тяжёлый, закованный в броню дредноут. Картина кажется настолько дикой, что Скат не верит глазам. Какое дело императору до вспышки болезни в отдалённой колонии? Клиф закрыт: он не угроза. Так им казалось…

Он ругается, завязывая концы капюшона. Когда думаешь, что хуже быть не может, судьба – или суд – спешит уверить в обратном.

– Вот что значит «беги прочь».

– Я должен вернуться к своим, предупредить. – Скат оглядывается у порога. – Идёмте со мной!

– Зачем? Я слишком стар, чтобы бегать, а у этого, – он опускает ладонь на макушку Мыша, – ноги коротки. Маяк – наша крепость. Капитаны не бегут с кораблей, и я не сдвинусь с места. Удачи, Сеох. – Пепел выглядит усталым на фоне светлеющего неба за окном.

– Береги себя.

– Свет не погаснет.

Скат ещё долго будет вспоминать последние слова.

91 день Зенита, 299 г. от ВП

Остров Ржавых Цепей, Латунный квартал

– Твоё последнее слово.

– Всё, – усмехнулся Скат, выпуская игральные кости из руки. Ему ни за что не выбросить двадцатку, а значит, он выбыл из раунда.

– Вот и молодец, шкет. – Тайл добавил несколько холов в банк. Старый удильщик пребывал в благостном расположении духа: он доволен и сыт. Ночлежка на окраине Латунного квартала пахла спиртом и свежей выручкой. Торговец сведениями заключил неплохую сделку с кем-то из Внутреннего круга: подробности держал при себе, но сиял, как начищенный пятак, потому что нашёл постоянного клиента.

Седой Эбб сидел напротив, чесал бороду. На самом деле, он был моложе Тайла: от силы лет тридцать, но поседел, по рассказам, будучи ещё мальчишкой. Из всей банды Змеевых сынов именно с ним удобнее вести дела. Плату берёт разумную, торгует только проверенной информацией. Толковый, опять же. Стоило Скату заикнуться о том, как выбраться с острова, как Эббард обещал поспрашивать. У контрабандистов была своя баржа: ходила на остров Семи Ключей и не только. За хорошую плату они согласились взять на борт живой груз, осталось только накопить нужную сумму. А дальше – отыскать место, где пригодятся таланты Братьев.

Он пока не посвящал Сома в подробности плана. Хотел всё утрясти и быть уверенным, что Сыны не подведут. Скат знал, какая реакция последует. И знал – теперь наверняка, – как убедить остальных, чтобы проголосовали на кухонном собрании. Нельзя вечно откладывать побег: если решили убраться из Клифа, не стоит ждать следующего лета. Чуда не случится.

Чудеса надо творить самим.

К тому же была и другая причина, по которой Скат хотел покинуть это место. Он мечтал показать Умбре красоту Ласеры с её фасадами из белоснежного кирпича и золотыми шпилями храмов. Столица острова Тысячи Лестниц подойдёт ей больше, чем суровый, вечносерый Клиф. Там, под лучами солнца, она станет улыбаться чаще, чем теперь…

– На всё, – сказал Тайл.

Они с Эббардом по очереди бросили кости. Скат, выйдя из игры, цепко наблюдал за происходящим. У него только что родилась идея. Дерзкая, как и многие Скатовы планы.

К грядущему празднику Жнивья он порадует Умбру подарком. Для остальных тоже что-нибудь придумает, но она… будет на ярмарке королевой.

– Вы закончили? – спросил он нарочито скучающим тоном.

– Хочешь отыграться? – Эббард подмигнул. – Давай за нас обоих!

– Тебе ещё баиньки не пора, шкет?

Тайл гонял между зубов самокрутку. Другой бы на его месте давно отключился – после такого количества выпитого, – но старина не сдавал позиции и мыслил почти здраво.

– Только после вас, мон.

В каморке прогремел хохот.

– Вот щучий сын! Вот за чё, мать твою, люблю как родного… – Он потянулся к Скату, чтобы обхватить ручищами за шею и потрепать по волосам, но не тут-то было.

«Щучий сын» легко ушёл от захвата, отъехав от стола вместе с табуретом.

– Вот ведь!.. – Тайл сплюнул прилипший к губе окурок. Конечно, он никого не любил и не имел семьи, просто выпивка делала удильщика сентиментальным.

– Кости давай, – сощурился Скат, протягивая ладонь. – Если выиграю, банк мой.

Тайл захохотал громче прежнего, пока не начал икать.

– Ну-к, шкет, давай. Пок-кажи нам бездну-мать. Если просвистишь – потребую чё угодно.

Тяжесть сместилась на пальцы. Скат закрыл глаза на мгновение, представляя Умбру не в застиранном и выцветшем платье, а в новом – изумрудном, в цвет её глаз, и чтобы золотая вышивка тянулась по краю.

Бросок! Выпало шестнадцать. В следующий раз – четырнадцать.

Тайл невольно крякнул.

– И ведь показал!.. – Эббард хлопнул себя по колену: он пропустил раунд, но болел за шкета.

Тридцать против двадцати одного. Остался последний бросок, но Скат был уверен: победа в кармане. Она нужна ему. Кости, разогретые жаром ладоней, уже не холодили кожу, они горели подобно уголькам, поторапливая его: ну же, давай, не медли!..

Пять. Две единицы и тройка.

Тайл зажёг очередную сигару.

– Чё, страшно? – Он скалился, показывая зубы в железных коронках.

– Нисколько. – Скат остался невозмутим.

– Ладно врать-то. Поджилки, небось, трясутся. Эбб не даст соврать, фантазия у меня богатая. Для тебя, – он сделал эффектную, по его разумению, паузу, – будет порученьице. Особое.

– Бросай.

– У, молодёжь! Всё торопятся, всё бегут… Времени не замечают, щучьи дети. А потом опомнятся, и вот!.. – Он хлопнул себя по пивному животу. – На, шкет. Чтоб тебя.

У Тайла выпало двенадцать.

Скат незаметно перевёл дух. Внутри всё ликовало. Он потянулся за банком, думая, как унести принадлежащие ему холы, чтобы хватило места в карманах и не пришлось греметь на всю Латунку. Обменяться бы сразу, но доверять он мог только Эббу. Тот поймал его взгляд и подмигнул: «Всё сделаем».

Не успел Скат подняться из-за стола, как в спину прилетело:

– Вы, парни, говорят, ноги хотите сделать. – Тайл, на удивление, сохранил дружелюбный тон после проигрыша. – Свинтить подальше из Клифа, так?

Скат напрягся. С другой стороны, он ведь сам просил Эббарда разузнать.

– Так.

– Я тут прикинул… – Речь Тайла замедлилась. Вряд ли алкоголь вступил в дело, скорее он и впрямь обдумывал предложение. – У меня приятель есть среди угрей: заведует делами на подлодке, знает, как обойти гиен. Портовый контроль ему – не помеха. Могу свести. Где надо умаслить, продать по дешёвке…