— Ван Сянъян, — запинаясь, произнёс Го Чанчэн, — если причиной вашей смерти было двадцать девятое декабря… То есть, авария, то почему вы причиняете вред невинным?
Не желая ржать в такой ответственный момент, Чу Шучжи обернулся к Чжао Юньланю.
— Шеф Чжао, одолжи сигарету.
Таким образом можно было хоть немного спрятать неподобающую ухмылку.
— Невинным? — Ван Сянъян оскалил зубы в жуткой улыбке и склонился вперёд, как настоящий сумасшедший. — Кто из них невинен, а, малыш? Что насчёт тебя самого?
К ответу вопросом на вопрос Го Чанчэна никто не готовил, и он ожидаемо растерялся и уставился себе под ноги.
Чу Шучжи и Линь Цзин оба делали вид, что их здесь нет, предательски оставив Го Чанчэна разбираться самому.
— Вы можете рассказать об обстоятельствах вашей смерти? — произнёс ровный голос профессора Шэня.
Ван Сянъян повернулся к нему с пустым лицом.
— Люди, которых вы прокляли, имеют отношение к вашей смерти? — продолжил Шэнь Вэй. — К апельсинам, которые вы продавали?
— Раньше я зарабатывал на жизнь продажей фруктов, — тихо ответил ему Ван Сянъян. — Жил на окраине города Дракона. Каждый день привозил в город свою тележку и продавал фрукты, а все вырученные деньги уходили в семью. У жены была уремия, работать она не могла. Сыну было почти тридцать, но жену он так и не нашёл, а у нас попросту не было денег, чтобы позволить ему съехать. Я вам так скажу… Больше всего мне нравились несколько дней до и после нового года. В это время большинство уличных торговцев уже не выходят на работу, а в магазинах полно людей. Многие покупали у меня фрукты, заметив по дороге мою тележку, и я мог заработать немного больше, чем обычно. — Под взглядом Шэнь Вэя призрак успокоился, но жуткая улыбка всё ещё играла на его губах. — Двадцать девятое декабря… Какой же прекрасный день.
Го Чанчэн, наконец, отыскал что-то полезное у себя на ладони.
— Вы ненавидите людей из-за проблем в семье? — пискнул он, воспользовавшись шансом.
— Ненавижу людей? — Ван Сянъян покачал головой. — Вовсе нет. Тех, с кем у меня счёты, я знаю по именам. Добраться до них было делом времени. А покончив с ними, я бы покинул этот мир. Хотите допрашивать меня дальше — пожалуйста. Хотите бросить меня в пучину ада — бросайте. Но я должен был убедиться, что эти люди будут гнить вместе со мной. Глаз за глаз. Зуб за зуб.
Его тон был совершенно спокойным, но злоба словно наполнила допросную до краёв.
В этот момент в дверь постучали, и в комнату вошла Ван Чжэн со своим вечным хвостом в виде Сан Цзаня. Передав фрукты Чжао Юньланю, она задержала взгляд на Шэнь Вэе, но ничего не сказала, только напомнила Чу Шучжи:
— Не забудь избавиться от талисманов снаружи. Не усложняй жизнь уборщикам.
Стоило двум призрачным сотрудникам уйти, и Шэнь Вэй продолжил допрос:
— Кто эти люди?
— Те, что оказались в больнице, и другие… Водитель, на самом деле, был невиновен, — сказал Ван Сянъян, словно был этому делу случайным свидетелем. — Двадцать девятого декабря разрешено поджигать фейерверки. Двое подростков тогда веселились неподалёку… Богатенькие детишки, одна их куртка наверняка стоила несколько тысяч. Принялись повсюду разбрасывать петарды, а родители и не думали вмешиваться. Парочка петард угодила под мою тележку, и я их отругал: не следовало мне тогда лезть, но к тому времени я успел много часов простоять на холоде и не уследил за своим языком. Детишки в ответ принялись насмехаться надо мной, а один забежал мне за спину и перевернул тележку. Апельсины, яблоки, все мои фрукты оказались на земле.
Он смотрел на тарелку с фруктами остановившимся взглядом и невольно облизывал губы: ему не довелось поесть собственных фруктов при жизни, а призраки и вовсе ничего не едят.
— В этой тележке были все наши деньги. Я бросился подбирать фрукты, но всё было напрасно. Вокруг было полно людей, я просил, умолял их помочь, но никто не согласился, а один человек просто подобрал апельсин и начал поедать его. «А чего ты ожидал», — сказал он, — «они же теперь все грязные, их никто не купит, зачем возиться?» А потом он забрал ещё пару яблок и ушёл.
Помолчав, Ван Сянъян улыбнулся, словно этот рассказ принёс ему мир.
— Многие последовали его примеру. Увидели рассыпанные фрукты и похватали их… Некоторые даже притащили мешки. Я умолял их заплатить, говорил, что так поступать нельзя, но они просто разбежались. А я, как дурак, побежал за ними, и меня насмерть сбило такси. Тем вечером шёл снег, и водитель не справился с управлением: ударил по тормозам, но машину всё равно протащило ещё на несколько метров вперёд. Моё тело застряло между колёс, а ноги отрезало на месте, где я упал… А в последний момент апельсин ударил меня по лицу. Разве это справедливая смерть?
Никто ему не ответил.
— Разве я не заслуживаю получить возмездие? Зачем вы меня арестовали? — продолжил Ван Сянъян. — Как короли преисподней будут судить это дело?
Неудивительно, что линии кармы у жертв были столь светлыми. В смерти Ван Сянъяна фактически был виновен водитель, но при этом за ним не было никакого умысла.
Ван Санъян откинулся в кресле, и в исполнении безногого человека этот жест был особенно зловещим.
— Когда я был жив, — хохотнул он, — я понятия не имел, что существуют люди, которые расследуют подобные дела. Если вы за справедливость, то почему арестовали меня, а не их? Этот мир и правда катится к чертям.
Го Чанчэн опустил взгляд на свою шпаргалку, где значилось «семья/друзья», и не думая выдохнул:
— А что насчёт вашего сына и внуков? И больной жены? Разве вам не следовало совершать добрые дела ради них?
— Мой сын так и не женился, — спокойно ответил Ван Сянъян. — И внуков у меня нет. К тому же, моя жена и сын оба мертвы. Нашей семье пришёл конец, ради кого, говоришь, мне было стараться?
