Стражи восемнадцати районов. Том 1 (СИ) - Крейн Антонина

– Гавриил уже одобрил твою кандидатуру. А он, хоть и занимает должность замглавы Ордена Небесных Чертогов, на самом деле имеет ого-го какое влияние на Михаила и его решения.

– Он – серый кардинал? – предположил я.

Феликс замахал руками.

– Нет, ты что. Ты его видел? Он душка.

– Серый кардинал не обязан быть плохим. Только умным.

Рыбкин прыснул, и, склонившись ко мне, шепнул на ухо, будто нас могли подслушать:

– Не в обиду Гавриилу, но он всё равно не тянет на эту роль. У него большое влияние потому, что он много и напрямую общается с колдунами, живущими на земле. А Михаил по большей части занят делами небожителей и высших сфер. По сути, стражей всегда подбирал именно Гавриил. Короче, Женя, выше нос! Это будет быстро и не больно. Как комарик укусит.

– Он сделает мне укол? – опешил я, вспомнив, что эту фразу обычно говорили в поликлиниках перед плановой сдачей крови.

Феликс вздохнул так тяжело, будто я доставал его своими страхами уже по меньшей мере двое суток. Но на самом деле – всего-то последний час.

До этого я даже не знал, что сегодня меня ждёт собеседование. Новость об этом пришла внезапно. Ее принесла в письме белая голубка. Эта птичка с красивым хвостом, похожая на тех несчастных, с которыми предлагают фотографироваться туристам прохиндеи на Дворцовой площади, влетела в открытое окно моей спальни, когда я, в одной пижаме, стоял перед зеркалом, задумчиво глядя на свой подбородок и прикидывая, не отрастить ли мне бороду.

Я задумывался о ней почти каждый раз, когда нужно было бриться, потому что бриться – та еще морока. Бессмысленное издевательство, мука, на которую не пойми за что осуждена мужская половина человечества.

Мои фантазии о бороде были бесплодны: я знал, что мне она категорически не пойдёт. Ведь моя внешность словно списана с какого-нибудь шаблонного романтического злодея. Вероятно, вампира, который ходит с высокомерным видом, использует вместо папье-маше черепа убитых им родственников, провоцирует у несчастных слуг сердечные приступы и в конце концов погибает от рук прекрасного принца.

– Женя, ты знаешь, что такое bitch face? – однажды спросила меня моя сестра Лина.

– Да, – вяло откликнулся я, также зная, что 50% ее реплик оборачивается критикой, хотя она думает – жизненными советами.

– Вот у тебя – оно! – прочувствованно сказала Лина.

– И зачем мне эта информация?..

– Чтобы ты не расстраивался, что свежеиспеченные однокурсники не хотят с тобой дружить. Я-то знаю, что ты у меня нежный зайчишка с добрейшей душой. Но люди часто судят по обложке.

В ответ на её банальность я закатил глаза так лихо, что чуть не потерял сознание. А потом у себя в комнате на всякий случай репетировал дружелюбную улыбку.

Вообще, когда я находился среди тех, кому доверял, я выглядел вполне под стать своему настоящему характеру: постоянно слегка пришибленным и наивным. Но с чужаками и в стрессовые моменты я, и впрямь, мог производить не самое приятное впечатление.

Почти каждый новый знакомый мгновенно приклеивал на меня ярлык «надменный ублюдок», а какое-то время спустя менял его на «пугающе положительный парень, почти сын маминой подруги», что тоже было подобно грузу из кучи камней-обязательств. До отрывания и выбрасывания ярлыков доходили немногие.

Удивительно даже, что Феликс в наших с ним отношениях сразу перешёл к этой третьей фазе: я вдруг вспомнил, что он с первой минуты относился ко мне без какого-либо лукизма. А если и подкалывал на тему мрачного вида, то так заговорщицки, словно мой хромающий на обе ноги имидж давно был нашим с ним общим секретом. Тогда как я сам, помнится, успел не раз и не два сделать скорые выводы о нем на основе его внешности... М-да.

Так вот, я стоял и пялился на себя в зеркало, как вдруг в комнату влетела голубка.

Хлопая крыльями, она бескомпромиссно нагло ворвалась в спальню. В первый момент я решил, что на меня снова напало что-то потустороннее – она выглядела жутковато, эта белая птица, прорвавшаяся сквозь белый тюль, озаренная красноватыми лучами солнца, болезненно выглядывающего из-за только что проплакавших дождём туч.

Поняв, что это просто голубь, я испугался уже по другой причине.

Суеверие.

«Если птица влетела в комнату, кто-то умрёт» – говаривала мне когда-то бабушка, и тот единственный раз, когда к нам в квартиру ворвался воробей, подтвердил истинность этого старого поверья. Тем же вечером умер мой дядя. Поэтому даже в предыдущие месяцы и годы, пока еще не началась вся эта чертовщина с потусторонними тварями, я остерегался влетающих в помещение пернатых.

Суеверие можно было нейтрализовать. Для этого требовалось заставить птицу вылететь обратно так, чтобы она не успела ничего задеть крыльями – ни стены, ни оконную раму. Поэтому, тогда как голубка рванула ко мне, я бросился ей наперерез с истошным: «Кыш! Прочь отсюда!»

Судя по всему, почтовая птица, принадлежавшая ангелам (как выяснилось чуть позднее), не привыкла к такому обращению. Она бы, наверное, действительно сразу свалила, но у нее на лапке было письмо, которое требовалось передать мне. Птицу разрывали два чувства: возмущение моим поведением и страстное желание выполнить долг. Я же в упор не замечал записки.

Мы носились по спальне: я пытался выгнать ее и жутко ругался, если она оказывалась в опасной близости от стен («Не смей касаться их крыльями! Я не допущу ничьих смертей!»), а птица негодовала и клекотала, пытаясь привлечь мое внимание к письму.

Так нас и застал Феликс.

Он ворвался в комнату, сжимая в одной руке клинок из лунного камня, который должен был развеивать проклятых духов с одного удара. Он даже сделал пару прыжков в сторону голубя, но, поняв, чтó за птица перед ним, лишь взвыл:

– Женька, дурак! – и в итоге не потенциальный враг получил ножом в сердце, а я – Феликсовым коленом под задницу.

– Отстань от Незабудки! Ты ее пугаешь! – продолжил ругаться Рыбкин, подхватывая меня сзади под локти, словно борец на ринге, и оттаскивая к стене. – Нези! Не бойся, милая, лети ко мне, – заворковал он уже с птицей.

Уже чего-чего, а страха в черных глазах Незабудки не было. Только ярость – насколько я мог прочитать эмоции голубя. Издав какой-то непотребный и явно ругательный звук, «Нези» опустилась на подставленную руку Феликса.

– Это одна из любимых голубок Гавриила, – пояснил он мне, растерянно и стыдливо мнущемуся в углу комнаты. – Носит нам письма. Ты бы с ней не ругался, что ли.

– Прости, Незабудка… – выдавил я, чувствуя себя идиотом в квадрате: и от совершенной ошибки, и оттого, что сейчас на полном серьезе извинялся перед птицей.

Незабудка, которую Феликс уже освободил от письма, молча вылетела из комнаты.

– Купи птичьего корма и в следующий раз преподнеси ей его, – посоветовал Рыбкин. – Лучше всего – в серебряной чаше, которую раньше использовали для ритуалов. Она оценит и сразу тебя простит.

– А где я возьму такую? – растерялся я.

– Вроде в кладовке одна валялась, потом найдем, – отмахнулся Феликс и развернул послание.

Собственно, в нём и оказалось приглашение на собеседование. Причем скоростное. Явиться к главному архангелу нужно было уже сегодня.

И вот мы шли туда.

Погода была не жаркой. Феликс надел умопомрачительно-красивый бежевый плащ, чей подол и распущенный пояс кинематографично развевались у него за спиной. Возможно, именно ради этого эффекта Рыбкин ходил со скоростью, неадекватно большой даже по моим московским меркам. Я попробовал провернуть такой же трюк со своим темным плащом, но он развеваться не желал, увы.

Плетясь за Рыбкиным, я нервничал и боролся с желанием покусать костяшки пальцев (что мне, как пианисту, категорически запрещалось: мы стараемся держать руки в таком же порядке, как, скажем, хирурги).

– А где все-таки проходит собеседование? – снова предпринял попытку узнать я. – Может, в Исаакиевском соборе? Ты говорил, что скульптуры ангелов на нем как раз отображают всех членов совета Ордена Небесных Чертогов… Неужели Исаакий – ваш офис?