Аквилон. Трилогия (СИ) - Токсик Саша

– Попробуйте мою, удивитесь.

Волнов пожал плечами. Спорить не стал, время деньги. Спрыгнул в лодку с ловкостью, удивительной для человека, который жалуется на здоровье при каждом удобном случае.

– Ну, с Богом!

Я тронулся плавно. Первые минуты Волнов покуривал, выпуская дым колечками. Потом начал прислушиваться. Потом присматриваться. Потом его трубка медленно сползла в угол рта.

– Стоп‑стоп‑стоп! – он схватился за борт. – Что за чертовщина? Мы же летим!

– Просто хорошо управляю. И лодка легкая

– Не заливайте! Я тридцать лет на воде! Каждую лодку задницей чувствую, простите за выражение! Эта идет как… как новый гоночный катер из тех, что скупают богачи!

Он недоверчиво погладил лодку по борту. Чуда не случилось, это была всё та же его собственная лодка из проката.

– Хотите порулить? – предложил я.

Глупый вопрос для любого лодочника. Волнов вцепился в рычаг управления как ребенок в леденец. Вывел лодку к широкому участку канала и дал полный вперед.

Эффект превзошел ожидания. Лодка рванула так, что Волнов едва не вылетел за борт. Нос задрался, корма присела, мы понеслись как ошпаренные.

– МАТЬ ЧЕСТНАЯ! – заорал старик от восторга. – Я ЛЕЧУ!

Мимо промелькнул рыбацкий баркас. Рыбаки только успели обругать нас всеми известными им словами. Груженая баржа показалась неподвижной скалой. Лодка заложила широкий вираж, чтобы обойти его.

«Дядька радуется!» – Капля неслась рядом. – «Кричит! Машет руками! Смешной!»

Наконец Волнов сбавил ход, повернулся ко мне. Лицо красное от ветра, усы растрепаны, но глаза острые, деловые:

– Так. Карты на стол, Данила. Вы что‑то сделали с лодкой. Что‑то невероятное. Расскажете, что?

– Даже показать могу, – улыбнулся я. – Хотите, все ваши лодки такими сделаю?

Он оживился, а после вдруг поник.

– Конечно, хочу, – ответил он. – Но догадываюсь, что это будет стоить дорого. А у меня сейчас нет денег.

– Как это нет? – удивился я. – А комиссионные от Добролюбова?

Волнов замер, потом хлопнул себя по лбу:

– Точно! Триста рублей! Я и забыл совсем про них.

– Ну смотрите, за триста я могу улучшить половину ваших лодок. Только 6 штук.

– Шесть⁈ – Волнов едва не подпрыгнул. – У меня их двенадцать! Все двенадцать нужно! Меня конкуренты теснят, клиенты капризничают. Это станет настоящим спасением.

– Шесть. Работа сложная, почти ювелирная.

– Десять! Хотя бы десять! У меня семья! Почти. Я собираюсь Глаше предложение делать. Так что скоро будет.

– Так вы и зарабатывать станете больше. Окупаться быстрее.

– Восемь! – Волнов сложил руки в молитвенном жесте. – Восемь, и эта лодка в пользование бессрочно!

Я задумался. Восемь, это две трети его небольшого флота. Достаточно, чтобы он получил преимущество, но остались стимулы для второй сделки.

– Восемь за триста. Остальные четыре – за комиссионные со второй партии.

– По рукам! – Волнов протянул ладонь так быстро, будто боялся, что я передумаю.

Рукопожатие было крепким. Сама ладонь оказалась жесткой как наждачная бумага от многолетней работы с веслами и канатами.

Подплывая к складам Добролюбова, я размышлял о выгоде сотрудничества. Волнов получит свой супер‑флот, я – увеличу свой постоянный доход и доступ к изучению русалочьих камней. Все довольны, все при деле. Как говорил один мой старый знакомый: «Лучшая сделка та, где выигрывают оба, но ты немного больше». Мудрый был старик.

Контора Добролюбова встретила знакомой атмосферой делового хаоса. Все тот же закуток за перегородкой от склада, все тот же массивный стол, заваленный бумагами. Добролюбов сидел в своем кресле, что‑то быстро подсчитывая на счетах. Костяшки щелкали как кастаньеты. Кузьмич стоял рядом, время от времени тыча испачканным в мазуте пальцем в платежную ведомость.

– А, господа! – Добролюбов отложил счеты. – Как раз вовремя! Кузьмич уже весь извелся в ожидании. Третий раз спрашивает, не пора ли за вами послать.

– Где камни? Покажите камни! – механик подскочил ко мне. – Я специально прибор подготовил, три часа калибровал!

Я достал сверток, развернул промасленную ткань. Десять русалочьих камней лежали в ряд, излучая мягкое голубоватое свечение. В полумраке конторы они выглядели как осколки подводной луны.

«Красивые!» – Капля булькнула где‑то под полом. – «Светятся! Данила, почему они так светятся?»

«Много энергии внутри.»

– Первая партия готова, – я аккуратно переложил камни на стол. – Но предупреждаю сразу, заряд превышает все разумные пределы. Ваш прибор, Кузьмич, этого не выдержит.

Добролюбов кивнул, доверяя моему слову. По внешнему виду камней было понятно, что они их уровень зарядки значительно превышает обычный. А вот Кузьмич воспринял это как личное оскорбление:

– Что значит не выдержит? Вы хоть знаете, что говорите? Мой измеритель рассчитан на триста единиц! Это промышленный стандарт с тройным запасом прочности!

– Камни заряжены минимум на пятьсот, – спокойно ответил я.

– Чушь! – Кузьмич даже покраснел. – Камень такого размера физически не способен удержать больше двухсот! Это базовая артефакторика!

– Проверяйте на свой страх и риск.

– Вот и проверю! Пошли в мастерскую! Сейчас я вам покажу, что значит настоящая наука!

Мастерская Кузьмича располагалась в соседнем помещении. Я помнил её еще с прошлого визита Тесная комната, заставленная оборудованием. И большая часть площади была занята измерителем. Он был размером с хороший шкаф. Медные трубки оплетали его корпус, манометры торчали как глаза насекомого, а главный циферблат, размером с суповую тарелку, гордо красовался на передней панели.

– Мой шедевр! – Кузьмич погладил прибор. – Улучшенная версия! После прошлого раза, когда вы мне термометры поплавили, я усилил защиту. Тройное заземление, автоматический сброс, предохранители на все случаи жизни!

Волнов тем временем с интересом разглядывал устройство:

– А что будет, если рванет?

– Не рванет! – отрезал Кузьмич. – Это точная инженерия! Я всё по чертежам желал.

Он открыл панель, обнажив медное гнездо с контактами. Взял один из моих камней, бережно, двумя руками, как священную реликвию. Вставил в гнездо, защелкнул фиксаторы.

– Всем отойти на безопасное расстояние! Сейчас будет эксперимент!

«Данила, а это опасно?» – забеспокоилась Капля.

«Для нас нет. Для прибора – очень».

Кузьмич начал процедуру запуска. Проверил все тумблеры, покрутил регуляторы, постучал по манометру для верности. Наконец, взялся за главный рубильник:

– Запускаю!

Щелчок. Прибор ожил с тихим гудением. Как улей в котором просыпаются пчелы, готовые улететь к цветущим полям. Стрелка дрогнула, лениво поползла по шкале. Десять единиц… двадцать… пятьдесят…

– Видите? – Кузьмич довольно улыбнулся. – Все под контролем! Обычный заряд, ничего сверхъестественного!

Сто единиц… сто пятьдесят… двести…

Гудение стало громче. Прибор напоминал уже не улей, а целую пасеку. В воздухе запахло озоном. Двести пятьдесят…

Улыбка Кузьмича поблекла. Он наклонился к циферблату:

– Что‑то многовато… Но еще в пределах нормы…

Двести восемьдесят… двести девяносто…

Стрелка замедлилась у отметки «300», словно упершись в невидимую стену. Задрожала. Прибор загудел как паровой котел перед взрывом.

– Выключай! – крикнул обычно невозмутимый Добролюбов.

Поздно.

Бабах!

Стрелка с размаху ударилась об ограничитель. Циферблат треснул, трещина пошла через все стекло, как молния. Изнутри прибора донесся жалобный визг перегрузки. Потом запахло горелым, едкий дым повалил из вентиляционных решеток.

– НЕТ! – Кузьмич бросился к рубильнику, выключил питание.

Но прибор уже агонизировал. Что‑то внутри хлопнуло глухо и окончательно. Из боковой панели вырвался сноп искр. Дым стал гуще, чернее. Запахло паленой резиной и расплавленным металлом.