Демон Жадности. Тетралогия (СИ) - Розин Юрий

Я посмотрел прямо на Лорика.

– И вы должны быть благодарны за это. Потому что это – лучшее доказательство вашей силы. На слабаков никто не обращает внимания. Их не пытаются выбить из игры грязными методами. Их просто игнорируют. А вас – боятся. А значит, вы уже на правильном пути. Так что примите эти вызовы. Не как наказание. Примите их как комплимент. И как тренировку. Потому что завтра будет еще тяжелее.

Я видел, как меняются их выражения лиц. Обида выгорала, ее место занимала холодная, сосредоточенная решимость.

Плечи расправлялись. Взгляды, еще секунду назад искавшие у меня поддержки, теперь устремлялись на их навязанных противников, оценивая их уже не как несправедливость, а как цель. Как препятствие, которое нужно уничтожить.

– Третий раунд, – прокричал я, уже с «Воем», и мой голос прозвучал как удар хлыста. – Начинайте по готовности!

Бои в третьем раунде были самыми жестокими. Мои ребята дрались не просто чтобы победить. Они дрались с ожесточением, рожденным из ощущения, что весь мир против них.

Лорик, измученный, против жилистого Артефактора наравне с фехтовальными приемами использовал пиратские уловки, которые я показывал им на тренировках: загрязнение маны, вспышки в глаза, захваты и прочее. Гронд, ревя как раненый зверь, просто снес своего огромного противника тараном, не обращая внимания на удары. Карина обратилась вихрем клинков, к которому противник даже не знал, как подступиться.

И остальные бойцы взвода, хотя немногие из них могли похвастаться тем же прогрессом, упорством или талантом, как эти трое, тоже не отставали в плане энтузиазма.

Но силы были неравны. Усталость, накопленная за два предыдущих раунда, и свежесть противников, в первых раундах наткнувшихся на легких врагов, а теперь получивших приказ любой ценой выбить их, сделали свое дело. Когда смолкли последние удары, из сорока одного моего бойца на поле осталось стоять тридцать три.

Восемь человек проиграли. Они лежали на земле или сидели, опираясь на руки, тяжело дыша.

Но на их лицах не было ни стыда, ни отчаяния. Была только тихая досада, не омрачаемая, однако, ни обидой, ни разочарованием.

Я подошел к каждому из проигравших, похлопал по плечу и лично вручил им жетону с цифрой «2».

– Выиграли два раунда. Молодцы. Идите, отдохните. Вы свое уже доказали.

Они брали холодный металл, сжимали его в потных ладонях и, кивая, уходили с поля. Их походка была усталой, но спина оставалась прямой.

Они не чувствовали себя побежденными. Они чувствовали себя солдатами, прошедшими через ад и оставшимися в живых. А для того, что ждало нас впереди, это было куда важнее любой победы в турнире.

Победившие бойцы стояли, опираясь на колени, вытирая кровь с губ и поправляя помятую броню. Но в их глазах уже не было растерянности. Был холодный, отточенный стальной блеск. Слова о несправедливости как о комплименте попали точно в цель.

И прежде чем я успел что‑то сказать, картина повторилась. Только на этот раз это было еще более откровенно, еще более нагло. К моим тридцати трем оставшимся бойцам, не дожидаясь команды, направились тридцать три новых противника.

Не те, кто случайно оказался рядом. Нет. Это были выдающиеся бойцы, все на стадиях Развязки или Эпилога. Их движения были уверенными, взгляды – холодными и насмешливыми.

Они просто подходили и вставали напротив, не говоря ни слова, занимая позиции. Вызов был брошен молча, но он висел в воздухе, густом, как смог.

И мои ребята… мои ребята не заерзали. Не зароптали. Они встретили это молчаливое наступление такими же молчаливыми, готовыми к бою позами.

Лорик, весь в ссадинах, щелкнул костяшками пальцев, разминая кисть. Гронд плюнул на ладони и снова сжал рукоять своего меча. Карина оскалилась в улыбке, больше похожей на оскал, и провела рукой по своему ирокезу, будто приглаживая его.

Они приняли правила этой игры. Более того, они горели желанием доказать, что эти правила для них – не помеха. Впрочем, пока они не были в реальном бою, кое‑какое послабление я им дать все‑таки мог.

– Перерыв час! – объявил я, с усмешкой заметив разочарованные вздохи некоторых офицеров.

К сожалению, это был максимум снисхождения, который я мог (и который хотел) проявить по отношению к своим ребятам. Потому что куда важнее снисхождения для них сейчас был стимул.

Когда час подошел к концу, я снова активировал «Вой»:

– Четвертый раунд! – мой голос разорвал напряженное молчание. Все взгляды устремились на меня. – И изменение условий для моего взвода. – Я сделал паузу, наслаждаясь всеобщим вниманием. – Каждый, кто выстоит в этом раунде… получит от меня один препарат маны. Лично в руки. Сразу после боя.

Эффект был мгновенным и предсказуемым. Среди пятисот других участников, стоявших поодаль и уже смирившихся со своей ролью статистов, пронесся гневный ропот.

Лица офицеров‑наблюдателей исказились от ярости и недовольства. Один из капитанов, краснолицый, с усами, шагнул вперед.

– Это что еще за беспредел, Марион⁈ – его голос сорвался на визг. – Ты своим сулишь препараты, а нашим что? Пыль в глаза? Это же откровенное предпочтение! Где равенство условий⁈

Его поддержали другие возгласы, уже из толпы:

– Да мы тоже дрались! Мы тоже победили!

– Почему им, а не нам⁈

– Это нечестно!

Я дождался, когда первый шквал негодования немного схлынет, и усмехнулся. Холодно, без тени веселья.

– Равенство? – я произнес это слово так, будто это было ругательство. – Дорогие мои добровольные гости. Вы забыли, где находитесь? Это не общедивизионное мероприятие с призовым фондом из казны Коалиции. Это турнир для моего взвода. Лично мой проект. На мои личные средства. К которому вы имели неосторожность примкнуть в погоне за легкой добычей.

Я обвел взглядом возмущенные лица, и мой взгляд заставил многих замолчать.

– Все золото, все призы – из моего кармана. Все препараты – из моих запасов. И я волен распоряжаться ими так, как считаю нужным. Если я хочу мотивировать своих бойцов, которые уже прошли через три раунда и сейчас вынуждены драться с противниками, навязанными им по приказу ваших командиров, то я имею на это полное право.

Я посмотрел прямо на краснолицего капитана.

– А если кому‑то не нравится моя щедрость по отношению к моим людям, если кого‑то оскорбляет отсутствие «равенства» в условиях, которые изначально были неравными, то ворота с базы и с этого поля – вот они. Никто вас здесь не держит. Валите.

Я выдержал паузу. Никто не пошевелился. Возмущение еще клокотало, но жадность оказалась сильнее. Все‑таки за победу в третьем раунде можно было выручить две тысячи двести золотых. Это было заметно меньше, чем стоил даже самый дешевый препарат маны, но это было, мягко говоря, немало.

– Прекрасно, – резко бросил я. – Значит, все довольны. Четвертый раунд… Начинайте!

Последнее слово прозвучало как выстрел. И поле снова взорвалось хаосом, но на этот раз хаосом, заряженным еще более яростной, отчаянной энергией.

Мои бойцы рванулись навстречу своим противникам не с осторожностью, а с яростью, подпитанной обещанием настоящей, осязаемой награды.

Если в предыдущих схватках еще были элементы спортивного азарта, то теперь его сменила плотоядная ярость. Противники моих бойцов, подстегнутые моими словами о препаратах и собственным унижением, рвались в бой не для победы, а для уничтожения. Они видели в каждом из моих парней и девчонок не просто соперника, а преграду на пути к чему‑то, что по праву должно было быть их, и это сводило их с ума.

Клинки свистели, целясь не в броню, а в щели, в суставы, в лицо. Сгустки маны, которые раньше были предупредительными или оглушающими, теперь летели с явным намерением прожечь плоть. Воздух наполнился хриплыми криками ненависти, звоном ломающихся доспехов и влажным чавканьем ударов, достигших цели.

И даже те, кто не сражался с моими ребятами, подхватили этот настрой, вымещая на своих противниках злость за неполученные плюшки. Вот теперь Хамрону и остальным наблюдателям нашлось предостаточно работы. И я сам тоже включился в процесс, чтобы избежать необратимых последствий.