Аквилон. Трилогия (СИ) - Токсик Саша

В дополнительные гнезда я установил два камня‑усилителя из браслета. Маленькие, размером с грецкий орех. Но особенные.

Обычные русалочьи камни отдают энергию постепенно, как дрова в печке. Усилители работают иначе. Они выплескивают всю энергию разом, как пружина. Несколько секунд невероятной мощности, а потом пустота.

Двести метров до финиша.

«Капля, уходи оттуда! Быстро!»

«Но весело же! Еще немножко!»

«Сейчас же! Будет больно, если останешься!»

Мысленно коснувшись духа, я увидел её глазами внутренность трубы. Бешеный поток воды, в котором она кружилась. Капля нехотя выскользнула из трубы и поплыла рядом с лодкой. Сейчас она вернула себе образ выдры и светилась от поглощённой энергии, как маленькая подводная лампа. Вокруг неё вода искрилась мелкими пузырьками.

Мне не нужны были дополнительные тумблеры или выключатели, чтобы коснуться усилителей. Я просто потянулся к ним сознанием.

Щелк!

Лодка задрожала, мелкая мелкая дрожь прокатилась по ней, пока камни активизировались. Это длилось всего мгновенье, но даже оно показалось долгим.

Четыре источника энергии в идеальной синхронизации. Обычные камни давали базовую тягу, усилители выплескивали свою энергию как гейзер.

Эффект был мгновенным и сокрушительным.

Лодка не ускорилась. Это слово не передавало происходящего. Лодка выстрелила вперед как камень из пращи.

Волнов взвыл. Не крикнул, не вскрикнул, именно взвыл, как волк на луну. Его седые волосы встали дыбом от ветра, фуражка сорвалась и улетела, кувыркаясь в воздухе. Старик вцепился в борт лодки как утопающий в спасательный.

Нос лодки задрался. Мы неслись уже не по воде, а над ней, касаясь поверхности только кормой. Брызги фонтаном взлетали по сторонам, создавая радугу в солнечных лучах.

Сто метров до финиша. Катер Кузьмича был впереди половину дистанции.

Я видел, как Кузьмич обернулся. Даже с такого расстояния было видно, как расширились его глаза. Рот открылся в беззвучном крике. Он что‑то заорал Добролюбову, показывая назад.

Добролюбов обернулся. И впервые за всю гонку его каменное лицо изменилось. Брови взлетели вверх, челюсть отвисла.

Семьдесят метров до финиша. Двадцать метров разрыва.

«Данила летит! Данила быстрый как ветер!» – Капля неслась рядом, едва поспевая за лодкой.

Шестьдесят. Десять метров.

Пятьдесят. Мы поравнялись!

Я видел лицо Кузьмича в профиль. Вся кровь отлила от щек, оставив землистую бледность. Глаза выпучились как у рыбы на берегу. Он дернул рычаг газа до упора, но больше мощности взять было неоткуда. Два промышленных камня работали на пределе, движитель ревел как раненый зверь.

Сорок метров. Я впереди на полкорпуса.

Тридцать. Корпус.

Двадцать. Полтора корпуса.

Вода под нами кипела от скорости. Лодка тряслась и вибрировала, грозя развалиться на части. Где‑то что‑то скрипело, трещало. Но держалось. Десять метров. Два корпуса преимущества.

Пять метров.

Три.

Два.

Один…

Мне пришлось создать перед носом нашей лодки водяной щит, невидимую подушку из уплотненной воды, чтобы плавно замедлить её. Без этого мы бы врезались в причал и разлетелись в щепки. Лодка легко, словно кокетливо клюнула доски причала и безмятежно закачалась рядом с ним. Словно это вовсе не она вытворяла сейчас всё это безобразие на воде.

Нет, что вы. Она приличная прогулочная лодочка. Разве она так может?

На мгновение повисла тишина. Абсолютная, оглушающая тишина. Толпа замерла с открытыми ртами. Кто‑то что‑то выронил и стук прозвучал в тишине как выстрел..

А потом грянуло.

Толпа взорвалась ревом, как будто полсотни людей одновременно сошли с ума. Те, кто поставил на аутсайдера, обнимались и плясали. Выигрыш один к пятнадцати! Один рубль превращался в пятнадцать, десять – в полторы сотни, а сотня…

Те, кто ставил на Кузьмича, ругались, но даже в ругани слышалось восхищение. Такого финиша не видели годами. Может, десятилетиями.

Волнов сидел на дне лодки в позе эмбриона. Лицо было такого интересного зеленовато‑белого оттенка, какой бывает у прокисшего молока. Но глаза горели безумным восторгом.

– Мы… мы… – он пытался что‑то сказать, но слова не шли.

– Живы? – подсказал я.

– Живы! – он расхохотался истерическим смехом. – Живы! И выиграли!

Он снова принялся хохотать, потом всхлипнул, потом снова рассмеялся. Эмоции переполняли старика.

Катер Кузьмича подошел к причалу через полминуты. Механик сидел на своем капитанском месте, уставившись в пустоту. Лицо было красным как свекла, то ли от злости, то ли от унижения, то ли от того и другого вместе.

Добролюбов спустился на берег первым. Медленно, величественно, как полагается судье состязаний, которому полагается подвести итог. Купец ступил на причал, отряхнул невидимые пылинки с сюртука.

Кузьмич вылез следом. Открыл рот, закрыл. Снова открыл.

– Это… это жульничество! – наконец выдавил он. – Так не может быть!

Договорить он не успел. Добролюбов развернулся к нему. Медленно, как поворачивается осадная башня. В серых глазах купца плясали грозовые молнии.

– Кузьмич.

Одно слово. Но произнесенное таким тоном, что механик осекся.

– Кузьмич, – повторил Добролюбов чуть мягче. – Напомни мне. Кто срезал путь через камыши?

– Но это не запрещено… – пробормотал механик, уже тише.

– Кто использовал два промышленных камня, хотя предупредил об одном.

– Правила не оговаривали…

– Кто едва не вытолкнул лодку на берег?

– Это обычный прием…

– Кто, – Добролюбов повысил голос, – имея все преимущества, умудрился проиграть?

Кузьмич сдулся как проколотый пузырь. Опустил голову, ссутулился. В этот момент он выглядел не грозным механиком, а уставшим человеком средних лет, который только что потерял больше, чем деньги. Он потерял репутацию непобедимого.

– И после всего этого, – закончил Добролюбов уже спокойнее, – ты смеешь говорить о честности? Господин Ключевский победил. Честно. Используя то, что было в его распоряжении. Как и ты, впрочем.

Он повернулся ко мне. Лицо все еще было серьёзным, но в уголках губ пряталась улыбка.

– Поздравляю с победой. Вы доказали превосходство вашей технологии самым убедительным образом.

Он протянул руку, и я пожал её.

– Значит, заключаем контракт? – тут же подскочил Волнов.

Толпа придвинулась ближе, жадно ловя каждое слово.

– Разумеется, – кивнул Добролюбов. – Но это вопрос не для посторонних ушей. Прошу вас проследовать обратно в мою контору.

Добролюбов сел на катер Кузьмича, и они отправились на склады. Я поплыл следом на своей лодке вместе с Волновым. Старый лодочник всю дорогу то смеялся, то качал головой, то снова смеялся.

– Как мы их! – повторял он в десятый раз. – Видели бы вы лицо Кузьмича, когда мы как рванули! Глаза вот такие! – он изобразил круги пальцами. – А Добролюбов! Первый раз видел, чтобы у него челюсть отвисла!

На складах было тихо. Рабочий день подходил к концу, грузчики разошлись. Только сторож в засаленном тулупе сидел у ворот, покуривая трубку. Увидев Добролюбова, он привстал, но купец махнул рукой – мол, сиди.

– Кузьмич, приготовь‑ка нам чайку, – распорядился директор фабрики, когда мы зашли в его контору, отгороженную прямо там же, на складе.

Необычно молчаливый механик пошел возиться с самоваром.

Добролюбов уселся за стол, сцепил руки в замок и широко улыбнулся.

– Значит, ты можешь такими сделать все мои баржи? – проговорил он, наклонившись вперед.

– Такими их делать нет смысла, – я сел напротив него. – Разве что Кузьмич на них будет в гонках участвовать. Улучшить могу. Значительно.

– Что за улучшения?

Глаза купца загорелись. Он слушал увлеченно, буквально ловил каждое слово. Сегодняшняя гонка серьёзно подняла мой авторитет в его глазах.