Апостол Кармы (СИ) - Злобин Максим

— Аый! — бродяга испугался зеркала, что случайно обнаружилось под грудой коробок, и в ужасе отскочил в сторону.

Вернулся. Ещё раз взглянул на себя. Заплакал. Что с ним стало? Где та идеальная лысина, которой он когда-то так гордился? Во что она превратилась? В клочковатый клоунский парик? В побитую молью меховую шапку?

— Какой ужас…

С некоторых пор бродяге принадлежало всё время мира. Он никуда не спешил, и потому решил устроить внеочередной сеанс жалости к себе. Прочувствовать всё это дело. Просмаковать. Вспомнить историю собственного падения и ещё разок обвинить в нём всех, кроме себя самого.

А звали бродягу Максимка. И конечно же, бродягой он был не всегда. Казалось, ещё совсем недавно он работал сетевым автором и писал книжки. Рассказывать что случилось потом, почему оно случилось и как этого можно было избежать — долго, бессмысленно и совершенно ненужно.

Ведь оно уже случилось, верно? Аудитория ушла, заработки исчезли, и на этой почве Максимка сорвался в глубокий тильт. Сперва начал пить, ну а дальше всё по классике: жена выгнала из дома, дочь при встрече на улице делает вид что не узнаёт, на почве перманентной алкогольной интоксикации проявились всевозможные болячки, и впереди теперь нет ничего. Тлен, мрак, забвение.

И чтобы хоть как-то поддерживать своё жалкое существование, отныне Максимка устраивал набеги на городскую свалку. Собирал цветмет, жёг провода, а иногда и годную одежду по размеру находил. Здесь он был и сейчас.

— Какой ужас, — повторил он, глядя на себя в зеркало.

И тут его привлёк шум.

Обычно на свалке можно было услышать лишь завывание ветра, да писк сдающих назад мусоровозов, но это был не мусоровоз. Это было что-то посерьёзней.

— Интересно, — сказал Максимка и двинулся в сторону шума.

Будто боязливый, но очень любопытный зверёк, он тихонечко выглянул из-за груд старой ржавой бытовой техники и сперва даже близко не понял, что здесь происходит. В центре композиции был заведённый бульдозер, — он-то и издавал основной шум. Рядом с бульдозером прямо на земле лежала целая груда винных бутылок, а вокруг стояли люди.

Охранники свалки, мужики в полицейской форме и две барышни канцелярско-офисной наружности. Все молчали. Причём напряжённо так молчали, громко. И судя по скорбным лицам, можно было предположить, что в этот чудесный погожий день на свалке проходят поминки.

Ан-нет, не такой уж и погожий…

В этот самый момент на солнце вдруг налетела чёрная туча. Весь мир окрасился в унылые оттенки серого, а из кабины бульдозера вылез машинист. Его мокрые красные глаза можно было списать на всё что угодно, — пыль, мошка, соринка или банальная простуда, — но вот потёки под глазами… розовые дорожки; раздражение от пролитых солёных слёз.

Он плакал!

Максимка не разобрал что именно сказал машинист, но явно что-то недоброе. Зубами выхватив из пачки сигарету, он выдолбил её, — другого термина не подобрать, — в три затяжки, со злостью отщёлкнул бычок и полез обратно.

Тут же одна из барышень сказала что-то полицейскому, и полицейский навёл на бутылки объектив старенькой ручной видеокамеры. Ковш бульдозера приподнялся, а сама машина дала вперёд и тут:

— Нет, — выдохнул Максимка. — Господи, нет…

Только сейчас, когда гусеницы наехали на гору бутылок и под ней начала натекать тёмная, — будто кровь невинно-убиенных младенцев, — лужа, а в нос ударил резкий запах алкоголя, он понял, что бутылки не пусты.

Ну а дальше всё как в тумане.

— Что вы делаете⁈ — закричал Максимка и выскочил из своего убежища. — Прекратите!

Но люди от его криков лишь стыдливо прятали взгляд.

— Вы что творите⁈ Вы… Вы… Вы чо⁈

Максимка рванул вперёд. Толкнул одного полицейского, который в ответ не сделал ровным счётом ничего, затем толкнул второго. Затем прокричал прямо в лицо канцелярской барышне:

— Не надо, пожалуйста! Так нельзя! — и тут окончательно потерял рассудок. — АААА!!!

Рискуя жизнью, он побежал прямо на ревущую машину, запрыгнул на подножку бульдозера, открыл дверь, схватил машиниста за шкирку и резко дёрнул на себя. Вместе с этим недочеловеком, они выпали из кабины на землю. Максимка перекатился, сел на машиниста сверху и уже отвёл кулак на удар, как вдруг понял… тот не сопротивляется.

Полными слёз глазами машинист смотрел в небо, всхлипывал, и даже не пытался прикрыться руками.

— Бей, — сказал он.

— Что ты наделал⁈

— Прошу, бей. Может, тогда я снова смогу хоть что-нибудь почувствовать.

— Зачем⁈ Просто объясни мне, зачем ты это сделал⁈

— Бей, — невпопад ответил машинист и закрыл глаза.

А Максимка действительно ударил. Со всей дури. В землю, в считанных сантиметрах от лица машиниста. Затем запрокинул голову назад и издал полный таёжной тоски вой. Проорался как следует, а затем упал на машиниста и сам разревелся у него на груди.

— Прости меня, — шептал машинист. — Прости, если сможешь.

Ну а потом Максимку задержали за препятствие оперативным мероприятиям…

— Хорошего вечера! — пожелал мне таксист Шапочка.

А я подумал хорошенько и попросил его не уезжать. Я ведь всё равно к Брюллову ненадолго. Отдам обещанную ману, вкратце расскажу что было, и поеду обратно в город. В офис. Есть у меня на вечер одно срочное дельце.

— Ой, как здорово! — обрадовался таксист. — Я тогда в лесочке погуляю, воздухом подышу. Дверь на всякий случай оставлю открытой.

— Гхм… простите, на какой «всякий»?

— Ну если вы вдруг придёте, а меня нет. В гудок посигнальте, и я тут же вернусь.

— Ну… ладно, — согласился я, а затем уже второй раз за день позвонил во врата фермерских угодий Юрия Ивановича.

«Сперва думаем, потом делаем», — эту нехитрую мудрость отец вбивал в меня с самого рождения. Стоит отметить, что по жизни я искренне стараюсь ей следовать, и именно поэтому в крайний момент чуть было не отказался от всех этих махинаций с вином и роспотребом.

Нет, в итоге всё прошло замечательно. Именно так, как я и задумывал изначально. Но только лишь потому, что в целях не значилось кого-то наказывать. Ведь в противном случае…

Что? Вот просто что бы я сделал? Что я сейчас вообще могу в рамках «конторы»? Погрозить пальцем? Засунуть злостного коррупционера в парилку? Или шлангом от кальяна его по пяткам отхлыстать?

Нет, «контора» пока что явно не готова к работе. Ни документов у нас нет, ни положений, ни правил, ни признания со стороны других правительственных структур.

С Тамарами всё прошло так легко, потому что они испугались моего паспорта. Как у любого графа или прямого наследника графского титула, на главной его странице у меня был изображён фамильный герб. В случае Каринских — белый щит с чёрной стилизованной буквой «К» на нём. И ещё зелёные листья дуба понизу в качестве геральдического украшения, — именно отсюда я и знаю, как выглядит дубовый лист.

Так вот…

Испугал их именно титул, а не какая-то там абстрактная «контора». То есть в их понимании я был эксцентричным графом, который вдруг решил побороться с преступностью. Разве что лосины, плащ и маску не нацепил. То есть мало ли кого я могу знать и какие у меня связи? Мало ли что я могу сделать? Именно на своём, аристократическом уровне.

Так что вполне ожидаемо, что Тамары решили этого не проверять и просто сделать так, как я говорю. А именно: довести утилизацию до конца и впредь отстать от дядь Юры.

А теперь о выводе, который я сегодня сделал. Я понял, что ничего не понимаю и мне срочно нужен юрист. Мой. Штатный.

— Ах-ха-ха! — повторная встреча с Брюлловым произошла на парковке рядом с облепиховым садом. — Уже наслышан о твоих подвигах. Ну как ощущение, Серёж? Власть уже кружит голову или пока нормально?

— Нормально, — улыбнулся я и передал ману.

Два пятидесятиграммовых бутылька с синей жидкостью. Пронумерованных, всё как надо. Купил я их в одном из переславских отделений РосМаны и заплатил те самые пятьдесят тысяч, что снимал с карты для взятки Тамарам.