Избушка на курьих ножках - Андерсон Софи

Я накрываю на стол, ставлю свежеиспечённый чёрный хлеб, солёное масло, адыгейский сыр, хрен и квас – всё, что так любит Ба, – сижу и жду, когда Врата откроются и Ба вернётся. Бенджи дремлет на моей подушке на полу, Джек – на балках под потолком.

На дворе уже ночь, и внутри меня всё замирает. Я слышу, как мертвецы беспокойно шаркают в темноте, время от времени доносится нетерпеливое бормотание и стоны. Я накрепко закрываю ставни, но всё же слышу их. От шума холод пробирает меня до костей, я не могу не думать о том, что я – одна из них. Я тоже мертва. Если вдуматься, то у меня даже нет костей, до которых можно продрогнуть.

Кто я такая? Заблудшая душа, которая не захотела проходить сквозь Врата и стала почти настоящей благодаря магии избушки. Если я могу существовать только здесь, рядом с избушкой, то что же это за жизнь?

В голове одно за другим проплывают воспоминания. Вот я маленькая, сижу у бабушки на коленях, уткнувшись в её тёплый живот, пока она рассказывает мне сказки. Вот я наряжаюсь в рыцарские доспехи и сражаюсь с целой армией деревянных палочек, которую избушка сотворила для меня. Покачиваюсь на крыше, удерживаемая буйными виноградными лозами, пока избушка шлёпает по болотистым местам. Сменяются пейзажи, избушка скачет всю ночь напролёт. Прямо из окна своей комнаты я наблюдаю за фламинго, китами и белыми медведями. Танцую с мёртвыми под бабушкин аккордеон и засыпаю, когда она наигрывает на балалайке колыбельные. Если бы в детстве я прошла сквозь Врата, ничего этого не было бы. Конечно, лучше такая жизнь, чем вообще никакой.

Я смотрю в огонь, чувство вины давит на меня. О многих вещах, которые я наговорила бабушке, я теперь горько жалею. Я не ненавижу свою жизнь, – или смерть, как это ни назови. Было хорошо расти здесь, в этой волшебной избушке, рядом с ней. Мне нужно, чтобы Ба вернулась домой. Остальное не имеет значения. Жива я или мертва, Яга я или нет – всё это уже не важно. Я просто хочу, чтобы Ба снова была рядом.

Джек пикирует на пол, и его когти клацают позади меня, пока я меряю шагами комнату.

– Ш-ш-ш! – шиплю я на него, не понимая, что делать дальше.

Я останавливаюсь и смотрю на место, где каждую ночь появляются Врата.

– Врата! Отворитесь! – кричу я с напускным драматизмом.

Ничего не происходит.

Я произношу слова Путешествия мёртвых как никогда громко и чётко, а в конце добавляю: «радость заботы о жизни» – то, что говорила Нина, что звучало в последний раз, когда Врата были открыты. Мне кажется, эти слова прекрасно подходят и для бабушкиной жизни. Заботиться о других было ей в радость. Хотя чаще ей доводилось заботиться о мёртвых, чем о живых, она всегда говорила, что разницы для неё никакой нет.

И всё же слова не заставляют Врата открыться.

– Избушка! Сделай так, чтоб Врата открылись! – требую я, глядя на потолок.

Ничего не происходит. Громко топая, я возвращаюсь к бабушкиному креслу и падаю в него. Джек хлопает крыльями, и я прикрываю голову руками, уверенная, что вот-вот он приземлится ко мне на плечо. Но он пролетает надо мной, и что-то мягкое падает мне в ладонь. Я кладу это себе на колени.

Это бабушкин платок, с цветами и черепами. Он пахнет ею: лавандовой водой, свежим хлебом, борщом и квасом. Я набрасываю на голову платок, снова смотрю на огонь и жду. Она обязательно вернётся. Ей просто нужно чуть больше времени. Кто знает, насколько высоки стеклянные горы и долог ли путь к звёздам. Она отведёт Нину, куда будет нужно, а потом вернётся, и всё наладится.

Мягкий стук вырывает меня из оцепенения. Не знаю, сколько времени я глядела на огонь, но он уже почти погас, и в комнате стало прохладно. Лунный свет льётся сквозь окно, украшая Джека серебряным сиянием. Он взъерошивает перья, открывает глаза и косится в сторону входной двери. Я смотрю туда же, куда и он. В дверях я вижу пожилую худую пару. Я с укором смотрю на балки под потолком. Избушка не имела права пропускать мертвецов через костяные ворота.

– Здравствуйте, – говорит старик, голос его дрожит. – Можно нам войти? Жена так устала.

Я хмурюсь, силясь понять, о чём он спрашивает. Едва могу разобрать язык мёртвых. Его жена горбится, крепко держась за него. Её спина изогнута, как крюк, – похоже, без его помощи она не может ни встать, ни голову поднять. Не могу их выгнать. Я неохотно киваю.

Они медленно продвигаются к столу, и мужчина помогает жене усесться. Теперь они здесь, и я понимаю, что мне придётся проводить их. Самой. Волнение пронзает меня. Я возвращаюсь к затухающему огню, вертя в руках бабушкин платок, осторожно складывая его: треугольник, поменьше, ещё меньше. Меня злит престарелая пара: вторглись в моё пространство, заставляют проводить их, а ещё и бабушки рядом нет, чтобы сделать это за меня. Ведь это она Хранитель Врат, а не я.

– Хотите, я разведу огонь? – предлагает старик с доброй улыбкой на лице, вертя в руке шляпу.

– Нет, спасибо, я сама. – Я бросаю в очаг сухие палочки, и они начинают потрескивать. – Угощайтесь, пожалуйста, – запоздало добавляю я, чувствуя вину за грубость. Ба была бы мной недовольна.

– Это очень любезно. – Мужчина тянется к хлебу и отрезает два тонких ломтика для себя и жены. – Там ещё мертвецы. – Он смотрит на дверь.

Я подхожу к ней и захлопываю её ногой, не обращая внимания на неодобрительный скрип избушки.

– Так вы знаете, что мертвы? – Я сажусь к столу и смотрю на старика, заинтригованная: обычно мертвецы не понимают, что с ними произошло, пока Ба им не расскажет.

– О да, последнее время мы к этому готовились. – Он кладёт ладонь на руку своей жены. – Я так рад, что мы вместе совершим это путешествие.

Теперь я его отлично понимаю. Язык мёртвых странен: то я на секунду теряю нить, то слова снова обретают смысл. Интересно, в чём тут дело: в том, чтобы слушать, как всегда говорила Ба, или в искреннем желании понять? Прямо сейчас я знаю, что хочу понять, о чём говорит этот старик. Даже если только потому, что это отвлекает меня от мыслей о бабушке. Я наливаю им с женой по стакану кваса.

– Мы женаты семьдесят один год, – с гордостью говорит мужчина.

– Ух ты. – Не представляю себе, как это долго.

Он с любовью смотрит на жену.

– Мы знаем друг друга всю жизнь. Наши родители жили по соседству.

– Мы ещё детьми играли вместе, – улыбается старуха.

Они рассказывают мне о своей жизни: как сидели вместе в школе, поженились, когда её окончили, и занялись собственным делом – изготовлением глиняных горшков. Они вспоминают, как каждое лето катались на одном и том же речном пароходе, о том, как всегда мечтали о детях, но этой мечте не суждено было исполниться. Слеза стекает по щеке старухи. Муж обнимает её, достаёт из кармана носовой платок и вытирает ей глаза. Я ощущаю пустую боль, живущую в глубине души этих двух людей, так долго мечтавших о чём-то. Я думаю о бабушке и о лжи, которую она сочинила, потому что так хотела иметь семью. Вот бы Ба была здесь. Я сказала бы ей, что теперь понимаю и прощаю её и что она всегда будет моей бабушкой.

Старик рассказывает мне, как они с женой стали давать уроки детишкам, учили их работать с глиной на гончарном круге. Как его племянники приезжали погостить к ним каждое лето. Супруги заканчивают предложения друг друга и крепко держатся за руки. Он подмигивает ей, и в её глазах танцуют радостные огоньки.

Их рассказ уносит меня в их дом, обставленный горшками и утварью ручной работы. Я чувствую запах чая, глины и эмали, слышу детский смех. Десятилетия воспоминаний пролетают слишком быстро. Семьдесят один год – это вовсе не так долго, как мне казалось. Я даже не замечаю, как открылись Врата, пока старик не помогает жене встать, и они медленно проходят к ним.

– Что вы возьмёте с собой к звёздам? – спрашиваю я, внезапно вспоминая о своей роли во всём этом и торопливо разливая по рюмкам настойку.

– Теплоту душевной близости, – улыбается женщина, а муж кивает.

Они выпивают настойку, целуют меня в щёки и, держась за руки, проходят сквозь Врата. Слова Путешествия мёртвых срываются с моих губ, когда они исчезают в темноте: