Архитектор душ (СИ) - Вольт Александр

Я глубоко вздохнул и расфокусировал зрение, глядя будто сквозь зеркало. Сперва — ничего. Лишь мое новое лицо. Я попробовал снова, приложив усилие. Снова никаких изменений. Мир оставался прежним; мое новое лицо — таким же.

Не знаю, сколько я так стоял и пялился в зеракало. Десять минут, двадцать или все полчаса, но ноги отчетливо начали ныть. Я тяжело вздохнул и решил попробовать еще один раз, перед тем, как пойти спать.

— Ладно, — сказал я, переступив с ноги на ногу, чтобы размять мышцы, — последняя попытка.

Я сосредоточился, пытаясь следовать тому, что прочел в книге. Расфокусировал зрение, и словно напряг мышцу чуть выше надбровных валиков, о которой раньше и не подозревал.

И вдруг мир изменился на одно мимолетное мгновение. Я увидел собственную душу, которая тут же исчезла.

Получилось. Кажется у меня это осознанно получилось. В груди возникло ощущение легкого торжества.

Нужно попробовать еще раз, кажется я понял, как это работает.

Я снова сделал все то же, что проделал минуту задан и…

Очертания комнаты смазались, а в моем отражении зажегся свет. В самом его центре я увидел серо-стальное сияние — точь-в-точь как цвет моих глаз в прошлой жизни. Это был я. Моя суть. Суть Алексея Воробьева.

Но этот свет не был чистым. Вокруг него клубились черно-фиолетовые тени. Я предположил, что это наследие Громова. Его пороки и злоба, въевшиеся в это тело.

А поверх всего этого, словно тончайшая паутина, все оплетали едва заметные серебряные нити. Это и была та сила, что я обрел и которая связала меня с девушками.

Это знание просто возникло у меня в голове, словно было там всегда. И я принял его как данность. В таком состоянии размышлять хотелось в последнюю очередь.

Зрелище было завораживающим и пугающим одновременно.

Шумный выдох случился сам собой. Теперь главный тест. Так сказать, гвоздь программы.

Я поднял правую руку, глядя не на ее физическое отражение, а на светящийся, призрачный аналог. Мое сердце заколотилось как перед прыжком в бездну. Это может быть опасно, но остановиться я уже не мог. Или не хотел. Чувство первооткрывателя тянуло вперед.

На мгновение я остановился, поймав себя на мысли, что, выходит, для того, чтобы прикоснуться к психее, мне нужно «включить» это самое «зрение». По-другому я явно никак не прикоснусь к ней, иначе взаимодействовать с душой мог бы каждый человек.

Нужно будет завести дневник и фиксировать свои мысли и результаты опытов.

Я медленно, очень медленно поднес светящиеся кончики пальцев своей призрачной руки к левой, к тому месту на запястье, где под кожей бился пульс.

И прикоснулся.

Глава 9

Я резко отдернул руку. Боль, словно удар тока, обожгла запястье и пронзила мышцы до самого плеча.

В зеркале снова было лишь мое отражение. Концентрация рассыпалась мгновенно. Я схватился левой кистью за правое запястье. Мышцы онемели от плеча до кончиков пальцев. Рука стала тяжелой и чужой, почти не слушалась.

Но я успел заметить главное: там, где мои призрачные пальцы коснулись психеи, появился крошечный энергетический узелок. Выходит, что я сам его создал. Сам повредил энергетический канал, на что тело тут же отреагировало болью.

Я попытался пошевелить пальцами. Они слушались, но с трудом, словно рука затекла до парастезии во время сна. Это когда возникает ощущение «покалывания». Лоб покрылся холодным потом, а мысли неслись вскачь.

Выводы напрашивались сами собой. Болезненные, но очевидные.

Я действительно могу манипулировать психеей. Касаться. Изменять ее. И это имеет прямые физические последствия. Невероятная сила, и невероятная опасность. Я создал «узел» на руке — и она онемела. А что, если я создам такой узел на нити, ведущей к сердцу? Или к мозгу?

Я получил в руки скальпель, способный резать не плоть, а саму жизнь, и совершенно не знаю, как им пользоваться. Малейшая ошибка, и я ненароком могу убить себя или кого-то еще. Пока это было лишь предположение, но с таким экспериментом иначе думать не получалось.

А та мысль про «плату»… Так может вот она, «плата»? За любое воздействие на психею я буду платить болью? Или для этого нужно топливо, и я по неопытности просто сжег часть своей энергии? Непонятно. Слишком много вопросов.

Девушки, судя по тишине, все еще были на кухне. Эксперимент затянулся.

Чтобы не вызывать подозрений, я вышел из спальни и двинулся в дальний конец дома по длинному коридору второго этажа, мимо закрытых дверей спален и кабинетов.

Я остановился, прислушиваясь. Позади не слышалось ни криков, ни возни. Неплохо. Значит, можно отдаляться до тех пор, пока одна из них или обе не позовут меня.

И я шел дальше, пока не услышал:

— Громов! — это был голос Лидии.

Я повернулся и пошел обратно, начав осчитывать шаги прямо с того места, где остановился. Мне хотелось точно измерить дистанцию, на которую можно отойти чтобы они не тащились за мной следом.

— Сто пятьдесят шагов, — сказал я, вернувшись на кухню.

Они стояли там же, где я их оставил, но теперь смотрели на меня с явным ожиданием. Эксперимент касался их напрямую. Правая рука все еще ныла, но я старался не подавать виду.

— Сто пятьдесят шагов, — повторил я. — Это примерно расстояние от лестницы до дальнего конца коридора на втором этаже. Довольно большой радиус. Мы можем находиться в разных частях дома и не испытывать дискомфорта.

Я ожидал чего угодно — молчания, новой вспышки ненависти. Но Алиса, видимо, устав от глобальных проблем, переключилась на насущные.

— И что это значит? — спросила она, скрестив руки на груди. — Где нам спать прикажешь? Здесь, на кухне? Или нам постелить себе на полу в холле у камина?

Лидия промолчала, но ее поза выражала полное согласие с вопросом. Это был не просто вопрос о ночлеге. Это была проверка. Попробую ли я их унизить, как старый Громов, или нет.

Я медленно оглядел кухню, потом перевел взгляд в сторону холла, где потрескивал огонь в камине.

— Здесь полно комнат в пределах ста пятидесяти шагов от моей спальни, — ответил я спокойно, глядя прямо на Алису. — Этот дом хоть и пустует, но он все еще имеет минимум две гостевые комнаты. Вы вольны договориться между собой и каждая выбрать по комнате. Уверен, вы найдете что-то по своему вкусу, — я позволил себе легкую ироничную усмешку. — Если хотите — спите у камина, дело ваше. Но, насколько я помню, система отопления работает. В спальнях будет по крайней мере теплее. И, смею предположить, кровати там гораздо удобнее, чем кухонный пол или же кресло у камина.

Я повернулся, чтобы уйти, но остановился в дверях.

— И да, — добавил я, не оборачиваясь. — Постельное белье, скорее всего, придется искать самим. В бельевых шкафах на первом этаже. Кажется, в гостевых комнатах оно не менялось последние пару лет. Спокойной ночи, дамы.

Я оставил их вдвоем, переваривать новую порцию моей странной и прагматичной «заботы», которая скорей всего сильно отличалась от ожидаемой ими жестокости. Хотя, уже немного зная моих новых спутниц, они во всем будут искать подвох.

Я не стал следить за ними, выясняя, кто какую комнату выбрал. Поднялся в свою спальню, запер дверь и, не раздеваясь, рухнул на огромную кровать. Усталость — физическая и ментальная — была чудовищной. Сон накрыл меня почти мгновенно.

Но, к своему удивлению, утром, когда я спустился вниз, я обнаружил девушек не в гостевых спальнях. Они уместились в одном большом кресле у давно погасшего камина.

Видимо, так и не решились разойтись по разным комнатам в чужом доме и, в конце концов, заснули прямо здесь. Они спали полусидя, в неудобной позе, уложив головы друг на друга, и даже не заметили, как я подошел.

Алиса уткнулась носом в плечо Лидии, а та, в свою очередь, опустила голову набок так, что фактически лежала на макушке Алисы щекой, и ее темные волосы смешались с рыжими.

На мгновение в голове возникла странная картина: две уставшие сестры после долгой дороги. Вся их ненависть, вся ярость стерлись во сне, оставив лишь беззащитность.