Человек государев (СИ) - Горбов Александр Михайлович

Он неожиданно просветлел лицом и расплылся в улыбке.

— Благодарствую! Дождусь, не извольте беспокоиться, ваше благородие.

Одёрнув мундир и смахнув пылинки с плеча, я решительно двинулся по улице, отсчитывая номера домов.

«Куда это ты?» — вдруг поинтересовался Захребетник ехидным тоном.

— Как это куда? К «ведьме» Егорьевой, естественно. На неё же жалобу написали.

«Стоп!»

Захребетник так рявкнул, что я едва не споткнулся.

«Так дело не пойдёт. Запомни: разбирать жалобу надо с её автора. Кто ту бумагу писал?»

— Акулина Кривобокова, кажется.

«Вот её и навестим в первую очередь. Давай поспрашивай у местных кумушек, где такая живёт».

Ввязываться в спор с Захребетником я не стал и выполнил его указание. Это оказалось несложным — подошёл к старушкам, сидевшим на лавочке возле одного из домов, и за пару минут выяснил всё, что нужно. Акулина Кривобокова, овдовевшая солдатка, жила через три дома. Но сейчас её там было не застать, так как она работала стряпухой в трактире на соседней улице. Заодно мне выдали подробную характеристику на неё: детей нет, не пьёт, мужиков к себе не водит, дом держит в порядке, мужа бы ей, да только рябая она.

Поблагодарив «ареопаг» старушек, я отправился в тот самый трактир. Место оказалось на удивление чистым для заведения подобного рода на окраине. Зал был почти пустой, только в углу ломовые извозчики в высоких картузах пили чай из большого начищенного до блеска самовара.

Стоило мне войти, как из двери на кухню выскочил половой. Увидел мой мундир, дёрнулся и как ошпаренный метнулся обратно. И буквально через пять секунд мне навстречу примчался хозяин трактира.

— Добрый день, ваше благородие! Желаете отобедать? У нас…

Ты смотри, как чиновничий мундир работает. Даже заявись я сюда в одежде боярина, эффект был бы не таким поразительным.

— У вас Акулина Кривобокова работает?

— Акулька-то? У меня, ваше благородие. Натворила она чего? Если что, я за неё поручиться готов: баба не злая, в воровстве не замечена и готовит вкусно.

— Опросить нужно, как свидетеля. Позови-ка мне её для разговора.

— Сейчас сделаем, ваше благородие. Вы покамест сюда, у окошка, присядьте, чтобы удобнее было.

Акулина Кривобокова оказалась рябой женщиной лет под тридцать, слегка полноватой, с наивными голубыми глазами.

— Здеся я, ваше благородие. — Она поклонилась, поглядывая на меня с опаской.

Не успел я даже слова сказать, как Захребетник проснулся и взял управление на себя. Лицо у меня стало строгим, а голос низким и грозным.

— Ты писала жалобу на Варвару Егорьеву? Рассказывай, как всё было, без утайки.

— Так написала всё, ваше благородие, до словечка.

Захребетник зыркнул моими глазами, заставив Акулину вздрогнуть.

— Да, ваше превосходительство, не я это писала, а дьяк знакомый. Но он слово в слово всё записал.

Видя, что такой ответ меня не удовлетворил, стряпуха стала рассказывать. Многословно и отвлекаясь на всякую ерунду не по делу. Но Захребетник слушал не перебивая, и я вместе с ним. У меня возникло чувство, что он привык устраивать допросы и точно знает, как следует поступать.

— На праздник тезоименитства я блины поставила, думала, придут подруженьки, мы с ними чаю попьём. Тут слышу, в дом кто-то стучится, и голос мужской. А это Ванька, значит, Кособрюхов. Он мужик справный так-то, но вдовец уже года два как, и не пьёт сильно, столярную мастерскую держит. Я, думаю, чего это он пришёл? Может, хочет чего? А он, значица, заходит и ко мне так: здравствуй, мол, Акулина, вот шёл мимо, дай думаю загляну по-соседски, поздравлю с праздничком. У меня и пряники с собой, на гостинец.

Акулина шмыгнула носом и скороговоркой понеслась дальше.

— Ну я его усадила, не прогонять же. Чаю налила. Только отвернулась, чтобы блинов наложить, вижу в самоваре отражение. Ванька, значица, что-то мне в чай подливает из бутылки! Я блины выставила и говорю: ты Вань, слазий-ка в погреб, вареньица крыжовенного достань. Он пинджак снял, на стул повесил и в погреб полез. Пока он там искал варенье, я в карман пинджака и заглянула. А там зелье приворотное! Это он мне, значица, его и лил в чашку! Взяла я и половину бутылки разом-то и выпила.

— Зачем⁈ — Мы с Захребетником опешили оба.

— Так чтобы подействовало, ваше превосходительство! Он жеж не просто так мне его наливал, а с умыслом. Явно же замуж звать хочет.

Захребетник заржал у меня в голове, фыркая и хлопая несуществующей ладонью по несуществующему лбу.

— Предположим. Дальше что было?

— Дурно мне сделалось, ваше благородие. Голова закружилась, ноженьки держать перестали. Ванька увидел, что сомлела, и сбежал, только один блин и съел. А я потом весь день не своя была, и голова утром болела сильно. Вот я и решила — Варварка-знахарка дурное зелье варит, от которого здоровью вред и никакого толка.

— А налоги?

— Что налоги?

— В жалобе написано, что Варвара Егорьева не платит налоги.

— Так это ж всем ясно! Вы на неё посмотрите, ваше благородие, сразу поймёте — ведьма она и есть. А значица, и налоги не платит, они колдуны все такие.

— Понятно.

Я пробарабанил пальцами по столу, обдумывая услышанное. Захребетник продолжал посмеиваться и советы, что со всем этим делать, давать не спешил.

— Жалобу рассмотрим, — кивнул я. — Благодарю, что сообщили своевременно. А вам на будущее совет: никакие зелья, не прописанные вам врачом, не пейте.

На этом я закончил разговор и, не задерживаясь, вышел из трактира. Но не успел отойти и десяток шагов, как Акулина выскочила следом. Догнала и попыталась сунуть мне в руки свёрток, пахнущий свежей выпечкой.

Захребетник сурово на неё посмотрел.

— Это что?

— Ваше благородие! Вы же о людях заботитесь, лично ножки бьёте, жалобы разбираете, слова мне плохого не сказали, ругаться не стали, что бестолковыми жалобами вас отвлекаю. А сами худой весь, покушать, видать, не успеваете. Возьмите, не побрезгуйте. От всего сердца, только утречком пирожков напекла, с убоиной да картошечкой.

«Бери, — хмыкнул Захребетник, — видел я, как ты питаешься».

Так что дальше я шёл, откусывая на ходу пирожок. Кстати, весьма и весьма вкусный.

«Теперь навестим Кособрюхова, — инструктировал меня Захребетник, — посмотрим, что этот гусь скажет».

Второй участник драмы с приворотным зельем держал столярную мастерскую через пару кварталов от трактира. Кроме него там работал мужичонка невзрачного вида и несколько мальчишек-подмастерьев. Пол устилал толстый слой курчавой стружки, а в воздухе витал запах дерева.

Кособрюхов тоже смотрел на меня с некоторой опаской, но не лебезил. Он отвёл меня в каморку за мастерской, где я и устроил ему допрос.

— Расскажите мне, что у вас с Акулиной Кривобоковой вышло? Говорят, вы приворотное зелье ей подливали.

Он удивлённо всплеснул руками.

— Господь с вами, ваше благородие! Никогда такого не делал, грех это, колдунством любовь наводить.

— Что же тогда случилось?

— Дык это, ваше благородие, я Акульку давно знаю. Хозяйка она хорошая, незлобивая. Всё вот думаю посвататься к ней, да что-то не решусь никак. Эт я, значится, зашёл к ней на праздник, думал намекнуть ей, да стеснение заело. Ну я и плеснул себе в чай настоечки для бодрости духа. А Акулька рассердилась чего-то и как выпьет эту настойку! Ну и с непривычки её-то и придавило.

— Что за настойка?

— Да обычная, крепенькая в меру. У меня бутылочка-то осталась, сейчас покажу.

Покопавшись в шкафу, он достал бутылку из зелёного стекла. На которой была прилеплена бумажка с названием: настойка рябиновая «любовный напиток».

— Это знахарка Варвара делает, — пояснил он. — На запах приятная, и голова от неё не болит.

— Благодарю, больше вопросов к вам не имею. А бутылочку я заберу в качестве вещественных доказательств.

Выйдя из мастерской, я внимательно осмотрел бутылку и понюхал остатки содержимого. Похоже, настаивали этот «любовный напиток» на клюкве, взяв за основу обычный самогон.