Адвокат Демонов (СИ) - Богатых Ростислав

Я вспоминаю Берендея. Не хватает мне этого кошака. Успел я к нему привязаться, к этому усатому животному. Да и призрака даже немного не хватает. Все эти дети здесь кажутся абсолютно бесполезными для меня, они меня не поймут и не смогут ответить. Здесь мне не с кем поговорить, ни обнять пушистое тело. Только экран и тишина вокруг.

Пока кото-маг сражается с пищащей от ужаса мышкой, я закрываю глаза, вспоминаю имение, которое практически стало мне домом и ловлю грустинку. Рука сама находит конфетку в кармашке моего комбинезона.

Самое время подкрепиться. Я достаю конфетку, и её обёртка шуршит в моей руке. Бугай поворачивает голову в мою сторону — медленно и угрожающе, словно зомби. Его хищный, туповатый взгляд тут же цепляется за яркую обёртку. Губы расплываются в улыбке предвкушения, которая мне совсем не нравится.

Бугай из ряда вон грузный, низкий лоб, маленькие злые глазки — всё в нём кричит о враждебности. Он смотрит на мою конфету с жадным вожделением, будто бы она — его долгожданная добыча.

Решительно и быстро он накидывается на меня без предупреждения. Но я успеваю раньше предсказать его действия — насмерть сжимаю конфетку в кулаке.

— Оть-дай! — угрожающе шепелявит он.

Он уже умеет говорить. Но то ли его интеллект не дотягивает до его размеров и возраста, то ли наоборот. Его вес перевешивает оные.

Даже не надейся! Свой ужин я тебе не отдам, тупая бошка!

— Оть-дай, я сказал! — требует огромный «малыш» ещё более настойчиво.

Бугай пытается раскрыть мой кулак своими огромными обеими ручищами. Я громко ору:

Руки прочь! Это моя прелесть! — отвечаю я отпором, четко агукая.

Другие дети начинают кто плакать, кто орать. Вот она — детская солидарность.

Но нас будто никто не слышит. Сидящая в зале молодая воспитательница смотрит в свой телефон, повышая свой уровень магии в телефонной игре.

Никого не волнует, что в этом зале разворачивается настоящее побоище, побоище ни на жизнь, а на смерть. Я понимаю, что никто не придёт на помощь, никто не вмешается. Расчитывать, как и обычно, я могу только на себя.

Я крепче сжимаю конфетку и стараюсь не дать бугаю её вырват, сердце бешено бьётся в груди.

Вдруг тупоголовый применяет ко мне удушающий приём. Его ноги обвивают мою голову, словно цепи, и я ощущаю, как меня душит его плотная, мягкая как подушка шкура. В голове зашумело, сердце колотится. Что есть мочи, я начинаю бить ногами — вертушку, — стараясь вырваться.

Бах-бах-бах! — раздаются удары по его телу. Он чуть сбавляет хватку, и я нацеливаюсь двинуть ему прямо в паховую область.

Но ноги утыкаются в его огромный мягкий живот. Вряд ли он чувствует хоть какую-то боль — его кожа словно мягкая подушка, а не броня.

Тем временем его острые зубы, похожие на лезвия, впиваются в мою руку. Боль пронзает, и кажется, что сейчас я открою кулак — но я не сдаюсь! Превозмогая жгучую боль, я с силой врезаю ему своим крошечным кулачком прямо в глаз.

В ответ его огромный кулак, размером с моё лицо, летит навстречу. Я успеваю увильнуть, и он ударяет прямо по металлической игрушке — большой лабиринт с бусинками. Звук удара эхом разносится по помещению, металлические бусинки рассыпаются, звонко звоня.

Его дикий, звериный крик прорезает воздух, и в зале вспыхивает напряжение. Воспитатель вскакивает с места, быстро бежит к нам, останавливаясь рядом, словно оценивая обе стороны конфликта.

Пользуясь моментом, я не теряю ни секунды. Быстро разворачиваю конфету и засовываю её в рот, как будто это мой последний шанс. Наслаждаясь, переминаю в беззубом рту шоколад, который тает и наполняет меня теплом и сладким блаженством. Вкусовые сосочки передают в мозг волны удовольствия и насыщения — я чувствую вкус темного чуть горьковатого шоколада.

Но тут рядом появляется воспитатель. Его лицо выражает лютую злость и бешенство, за то, что дети отвлекли его от игрушки. Он быстро наклоняется к на, его внимательный взгляд оценивает обстановку, а голос звучит грозно:

— Что тут происходит?

Я замираю, чувствуя, как шоколад всё ещё тает на языке. Воспитатель смотрит на нас обоих, с той внимательностью, с которой прокурор изучает материалы дела. И в убираю конфетку за щеку, чтобы скрыть мотив преступления.

Бугай всё ещё трясётся от ярости, а я — с конфетой ощущаю; что победил в этом небольшом сражении. Но в тот момент, когда воспитатель переводит взгляд на парнишку, тот театрально заливается диким плачем и тычет в меня своим толстым пальцем, похожим на огурец:

— Онь…. Это онь первый набросся на меня, — говорит этот наглый лгун, коверкая слова.

Воспитатель угрожающе наклоняется надо мной, его лицо затмевает свет. Его строгий взгляд пронзает насквозь.

— Это правда? — спрашивает он меня так, будто я способен ответить. Я отрицательно киваю головой, стараясь выглядеть как можно убедительнее.

— Правда — правда! — продолжает этот врун, указывая на меня своим толстым указательным пальцем. — Он меня побил и покусал! — произносит он, слишком смягчая букву Л, демонстрируя острое необходимость в логопеде и в розгах, которые донесли бы до него, что врать нехорошо.

Покусал? Я? Ха! Да у меня даже зубов нет! Кто в это поверит? Я радуюсь, что мой противник такой недальновидный, кидается аргументами, которые так легко опровергнуть. Воспитатель сейчас оценит ситуацию. Взвесит аргументы лжеца и мои четкие кивания и накажет этого беспринципного бугая.

Но вместо того чтобы задуматься, воспитатель хватает меня за шиворот, поднимая, словно нашкодившего щенка. Я подвисаю в воздухе, дрыгая своими маленькими ножками. Что происходит? А ну вернул меня обратно на пол! Никто не смеет так со мной обращаться. Ко мне даже судьи и те всегда относились с должным почтением.

— Ты что вытворяешь, новенький? — зло спрашивает воспитатель. Я смотрю в его глаза, и читаю в них усталость и нескрытое раздражение. — В наших ясле-рнате драки запрещены!

Я пытаюсь протестовать, но мои рьяные «агу» имеют противоположный эффект от ожидаемого. Воспитатель сжимает меня ещё крепче. Отчего внутри меня все начинает кипеть от ярости. Раскрой глаза и прекрати держать меня в этой неудобной позе, будто это я — виновник конфликта.

Я имею право хранить молчание и говорить на том языке, на котором умею. А посему требую переводчика с малышатского, — яростно агукаю я.

Воспитатель шумно выдыхает.

— Что ж, я тебя услышал! — говорит он, а я победно улыбаюсь!

Я победил. Фраза позанесенная с юридическими терминами действует лучше любой магии. Как только представитель власти понимает, что ты знаешь свои права — он тут же отступает.

— А есё он конфетку Марь Иванны съел! — ни как не угомонится это исчадие ада.

Воспитатель возвращается меня на пол.

— А ну-ка покажи свои руки.

Краем глаза я быстро осматриваю свои ладошки. О нет, на правой виден четкий след шоколада.

Воспитатель в одно быстрое движение хватает мою ручку и выворачивает её так, что я испытываю острое боль.

Эй, разве так можно обращаться с детьми и адвокатами⁈ Возмутительно!

Увидев шоколад, воспитатель выпускает наконец мою ладошку.

Так-то лучше. Подумаешь, маленькое темное пятнышко. Вы ничего не докажите без экспертизы и следствия. Можно это всего лишь родимое пятнышко.

— Посиди тут. А я пока позову директора, Марь Иванну.

Ту грозную тетку, у которой я экспортировал эту конфетку. Н-не надо…. она же меня приговорит сразу к смертной казни. Для неё конфеты гораздо дороже жизни её подопечных.

— Так тебе и надо, мало шоколада! — обрадовался бугай тому, что наказание ждет меня, а не его.

Ну нечего. Я ещё с тобой поквитаюсь! Победа в маленьком сражении не означает победы в бою.

* * *

Спустя пол часа моя злость на этого парнишку выросла вдвое, когда меня без суда и следствия заточили в камеру-одиночку. Серьезно⁈ Это точно ясли-тернат, а не колония-поселение?

Сажать в одиночку за одну маленькую драку малыша, которому нет и месяца отроду — вот это настоящее преступление.