Граф с Софьей выходят не в парадные ворота, а в узкую калитку для прислуги. Улицы города еще спят, окутанные предрассветной серой дымкой. Воздух холоден и влажен. Они идут быстрым шагом по брусчатке, миную грязные переулки и величественные, спящие фасады. Софья, закутавшись в темный плащ, не замечает ни прохлады, ни усталости. Внутри нее горит один вопрос: «Жив ли он?».
Толстопалов приводит ее в ничем не примечательный дом на окраине аристократического квартала.
Дверь им открывает немой слуга, который молча отступает в тень. В маленькой, аскетичной комнате с голыми стенами их уже ждет Марфа. Она сидит, сжимая в красных от работы руках кружевной платок, и при виде графа Толстопалова вскакивает, чуть не опрокидывая стул. Ее лицо выражает смесь вины и страха.
— Ваша светлость, я… я не знаю, зачем я здесь, я ничего плохого…
— Сядьте, Марфа, — голос графа мягок, но в нем слышится сталь. — И говорите. Говорите все, что знаете о завтрашнем дне. Каждую мелочь.
Нянька, все еще дрожа, опускается на стул.
— Так точно… Его величество… он приказал подготовить Зал Камня. Это… это старый тренировочный зал для магических поединков. Говорят, стены там заклинаниями пропитаны, чтобы никто снаружи не пострадал. В этом же зале произошло и первое испытание…
— Испытание? — с испугом спрашивает Софья. — Что за испытание?
— Колдовское какое-то, — нянька с опаской смотрит на графа. — Принца Дмитрия чуть молнией не опалило, а наш-то… наш-то стоял, не дрогнув. Говорят, даже искра от него какая-то была, да уж очень слабенькая. А потом император и говорит: «Завтра финальная проверка. Готовьте его. К утру должен быть в форме».
— Финальная проверка? — переспрашивает Толстопалов, его голос звучит грозно.
— Так точно, ваше сиятельство, — кивает нянька. — Слышала я, своими ушами. К утру. Говорили, что если и это не покажет его полную силу, то… — она замолкает, с ужасом глядя на Софью.
— То что? — не выдерживает молодая женщина.
— То его объявят «окончательно сухим», — договаривает Марфа, а в её глазах появляются слёзы. — И место ему будет только в усыпальнице предков, с остальными «неудачниками» рода.
Софья невольно отшатывается, словно от удара. Она смотрит на Толстопалова. Его лицо остаётся непроницаемым, но в глубине тёмных глаз вспыхивает тот самый холодный огонь, который заставляет трепетать врагов Империи.
— До утра остаётся несколько часов, — тихо, но чётко произносит он. — Значит, именно тогда они и решат его судьбу. И, судя по всему, судьбу не только его.
Софья сжимает кулаки, но ее лицо остается спокойным.
— А Мирослав… мой сын… как он? После того испытания…
Марфа неожиданно улыбается кривой, испуганной улыбкой.
— Ваша светлость, ваш мальчик… Мирослав, он особенный. Сегодня, после ужина, он не плакал, не кричал. Он сидел в углу своей кроватки и… и смотрел на свой плюшевый меч. Смотрел так, будто… будто вел с ним тихий разговор. А потом взял и откусил ему голову. Прямо отгрыз и выплюнул. А сам сидит, и в глазах… озорство. И ярость.
Софья замирает. Образ сына, не сломленного, а яростного, готовящегося к бою по-своему, согревает ее изнутри.
— А другие? Дмитрий? Егорка? — быстро спрашивает граф.
— Младшего князя Дмитрия… сегодня почти не кормили. Говорят, его «наставник», тот жрец, что всегда рядом, сказал, что голод обостряет его… поглощающий дар. А Егорка… — Марфа опускает глаза. — Он все время плачет. И кажется, он уже все понимает. Понимает, что завтра… — она не может договорить.
Софья медленно выдыхает. Картина ясна. Ад, оформленный в виде соревнования.
— Марфа, — голос графа снова становится тихим и властным. — Завтра, когда их поведут в Зал Камня, вы найдете способ быть рядом. Вы будете моими глазами. И если… если что-то пойдет не так, вы подадите мне знак.
— Какой знак, ваша светлость? — шепчет нянька.
— Если вы увидите, что Мирослав в смертельной опасности, вы уроните свой передник. Просто уроните. Я буду смотреть.
— Но… как вы…?
— Я буду там, — говорит Толстопалов, в этих словах — непоколебимая уверенность. — Теперь идите. И помните: ваша верность мне будет вознаграждена. А предательство… — он не заканчивает, но в его взгляде читается все.
Марфа, вся бледная, кивает и, путаясь в подоле, выбегает из комнаты.
Граф поворачивается к Софье.
— Вам нужно оставаться здесь. Слуга Федотка в вашем полном распоряжении. Он будет готовить и помогать вам во всем. Я размещу недалеко от дома своих людей, они не допустят к вам никого чужого.
— Я хочу пойти с вами, — восклицает Софья. — Быть там, в этом зале во время испытания.
— Нет, — жестко отрезает граф. — Вы будете здесь, пока я не приду за вами и точка. Это в ваших же интересах, если вы хотите сохранить свою жизнь и жизнь сына.
— А что вы будете делать? — спрашивает Софья, хватая его за рукав.
— Я, — его губы трогает подобие ледяной улыбки, — иду готовить сюрприз для императора. Если он ждёт финальную битву за наследника, он её получит сполна.
Петр Васильевич стремительно выходит. Софья медленно опускается на стул.
Она остается одна, смотрит на свои руки, лежащие на коленях. Изящные, бледные. Но сейчас они не дрожат.
Она достает из складок платья тот самый маленький, отгрызенный плюшевый меч. Марфа сумела его подобрать и тайком передать. Софья сжимает в ладони это знамя её сына, который не сломался. И она, его мать, будет бороться вместе с ним.
Теперь она знает. На завтра назначена финальная битва. Битва за будущий трон. А на кону жизнь её ребёнка. Мирослав может стать наследником — названным сыном императора или умереть. Другого не дано.
