Дом бурь - Маклауд Йен Р.

Элис отошла к наружной платформе метеоворота. В прошлом она не осмеливалась отойти так далеко от телефонной будки, но сейчас сгущающиеся сумерки очаровывали, а деревья в пинарии манили. Один легкий прыжок – и она заскользила с ветки на ветку, из тени в тень, затем вниз, к каскадам, мимо обросшего папоротниками входа в грот и непохожих друг на друга плюсовых деревьев. Она добралась до бассейна с морской водой. Было бы приятно просто поплавать в этой теплой, как кровь, соли. Но отсюда начиналась последняя, огибающая Дернок-Хед изгородь с калиткой, которая была ее очевидным следующим пунктом назначения. Далее она двинулась сквозь длинные тени скал навстречу усиливающемуся морскому запаху.

До начала прилива было еще далеко, и все живое, неподвластное мастеру Уайетту, ощущалось здесь совсем иначе. Существа охотились, сражались и пожирали друг друга. По сияющей равнине брели три черных силуэта, точно три язычка блуждающего дивопламени. На изгибе песчаной плоскости в лучах заката виднелись разбитая раковина морского блюдечка, обрывок старой рыболовной сети и чаячьи кости. Элис поплыла к ним.

XII

Огни Севернского моста только начинали мерцать, когда Ральф помог Мэрион и ее отцу столкнуть на удивление неповоротливую лодку навстречу приливу. Ральф, напрягающий мышцы, был совсем не похож на будущего вельграндмастера. В потрепанной одежде, с загорелой кожей и выгоревшими на солнце волосами он все меньше отличался от других людей, бродивших по берегу. То же самое произошло с Мэрион, хотя она просто возвращалась к естественному состоянию. Вскоре, темноволосые, босоногие и деловитые, оба уже взрослые, но все еще невероятно юные, даже внешне они стали чем-то похожи. Другие береговые жители, которые махали им и останавливались поболтать, иногда спрашивали, не родственники ли они.

Грязь скользила под ступнями и коленями, а затем киль рванул прочь, как будто его кто-то дернул. Ральф, попытавшийся ухватиться за борт и забраться в лодку, был огорошен внезапной легкостью, с которой та ускользнула, и ушел с головой под воду в том месте, где было уже глубоко. На мгновение запаниковал, когда солоновато-горькая влага попала в рот и горло, но Мэрион помогла ему подняться.

– Не умеешь плавать, да? – Ее отец усмехнулся. – А говорил, что побывал на множестве кораблей.

Мэрион помогла выровнять лодку, и Ральф вскарабкался на борт, действуя осторожнее. Он промок до нитки, но воздух и вода были слишком теплыми, чтобы испытывать дискомфорт, и вряд ли стоило объяснять, что на кораблях, где он побывал, имелись бальные залы и прогулочные палубы. Это был совершенно другой вид мореплавания, так же как и другой образ жизни, и казалось удивительным, до чего легко наполнялся парус без всякого метеоворота даже в столь тихую ночь.

Теперь каждый день проходил в непринужденном ритме. По утрам Мэрион и Ральф часто исследовали скалы на обращенной к морю стороне Дернок-Хед. Помимо своего геологического значения, это был прекрасный ландшафт для лазания, и для Мэрион, как и для Ральфа, лето стало возможностью ощутить свободу детства, которого она была практически лишена. По мере того, как воздух над Бристольским заливом становился невероятно прозрачным, а корабли превращались в игрушки, которые можно было подержать в руках, исследователи отламывали куски сланца, и каждый кусочек поддавался с тем ощущением новизны, которое под силу создать лишь звонкому молотку. Иногда они находили отпечатки раковин; некоторые были похожи на те, что можно было обнаружить на берегу в любой день, но попадались и необычные. Или же им доставались кучки пескожилов да странные существа вроде гигантских мокриц. Былой океан взывал к океану нынешнему; они смачивали куски сланца в близлежащих прудах, и Ральф как будто погружался в затерянное море.

Они часто ходили обедать в Клист, но остальные Прайсы едва ли осознавали, какую огромную дистанцию Ральф преодолевает, чтобы сесть за их кухонный стол. На его загорелой коже прилив оставил следы соли, и он многое знал о побережье, хотя и называл некоторую живность странными словами. Он даже слегка перенял западный говор. Только Дениз задавала вопросы, на которые обычно отвечают люди с высоким социальным статусом. Но… Лондон? Он пожимал плечами. А по поводу Парижа улыбался и неопределенно качал головой.

После полудня жара загоняла их в благоухающую тень цитрусовой рощи, или же они спускались по полутемным лестницам Инверкомба в прохладную нишу вычислительной машины. Смазанные маслом, очищенные от пыли, ржавчины и паутины, тумблеры и рычаги устройства двигались с изяществом и легкостью, присущей всем хорошим механизмам, и Ральф и Мэрион намеревались записать собранную ими информацию о прибрежной жизни на перфокарты. Предстояло изрядно потрудиться, но будущий вельграндмастер не сомневался в успехе.

И вот теперь вечер сменился сверкающей ночью, они приближались к более глубоким водам, где сам воздух казался другим и пах иначе. Ральф взглянул на отца Мэрион – ее папу, как он привык думать о нем, – который своими мозолистыми ладонями налегал на деревянный руль. Сама Мэрион тем временем держала шкот. Оба вели себя легкомысленно, занятые трудом береговых жителей, но Ральф знал задолго до сегодняшнего погружения в воду, что это иллюзия. Навыки, которыми они обладали, были такими же сложными, как и у любой из Великих гильдий, и значительно более захватывающими. Он ездил с братом Мэрион, Оуэном, на «грязевой лошадке», помогая чистить и собирать садки для лосося. Он помогал ее маме обдирать ивовые прутья и присоединялся к жителям поселка в те волшебные вечера, когда все ходили ловить угрей: заходили по бедра в воду и опускали в нее шипящие химические лампы, загоняя гладкие, волнистые тела в шуршащие сети. Ральф тоже все это делал с удовольствием. А ведь приближался праздник Середины лета, и он уже знал, что это будет чудесно и совершенно необыкновенно, с такими-то грандиозными планами и приготовлениями. Даже сегодняшнее путешествие было их частью, хотя он по-прежнему не понимал, как и почему.

Вода потемнела и стала такой прозрачной, что можно было заглянуть прямо в бездонную пустоту. Отец Мэрион бормотал инструкции, сверяясь с далекими ориентирами. Храм ветров был всего лишь бликом лунного света. Огни, разбросанные на севере, со стороны Эйвонмута, собрались, будто бусы на ниточках, привязанных к тиаре Севернского моста. Большие корабли дремали на якоре, возвышаясь над водой и оставив зажженными лишь фонари на верхушках мачт, или сновали, сверкая, по главным фарватерам с какими-то гильдейскими поручениями. Можно было заглянуть в их освещенные иллюминаторы и вдохнуть дымный шлейф, рожденный метеоворотами и двигателями.

Мэрион потянула за шкот. Быстро положив руку на колено Ральфа, от чего у него по телу пробежала дрожь, протиснулась мимо, чтобы взять руль. Папа перегнулся через борт, вглядываясь в бездонную воду. Затем начал ворошить плавучий мусор и что-то бормотать, пока не возникли слабо светящиеся нити. Какой-то фосфорный эффект? Но папа все еще бормотал, почти пел, слова были слишком быстрыми и невнятными, чтобы Ральф мог их разобрать. Стеклянный поплавок – сверкающий синевой, как зеркало ночи, – выскочил на поверхность. Папа поднял его в лодку. За поплавком последовала нить, а за нитью – веревка потолще.

Ральф помогал тянуть, пока Мэрион сворачивала и укладывала, и каждое прикосновение ее предплечья к его спине вызывало сильные чувства, пока веревка не легла на дно их суденышка, в свете восходящей луны излучая дивотьму. Так это было заклинание! Но тут из воды появился ящик, и пришлось сосредоточиться на том, как затащить его на борт. Ральф так сильно подался назад от тяжести, что испугался, как бы лодка не перевернулась. Последний рывок – и громоздкая штуковина оказалась там, где следовало.

Из щелей текла вода, внутри смутно виднелись очертания зеленых бутылок. Папа расплылся в улыбке.

– В этом году для Середины лета – только лучшее, ага? А теперь пора на берег, надо все спрятать, пока мы не нарвались на треклятых акцизников…