Дом бурь - Маклауд Йен Р.

XIII

Вельграндмастер Томас Мейнелл наконец-то прибыл в Инверкомб последним поездом накануне Середины лета. Наутро он почувствовал прилив сил и, бродя по коридорам, размышлял о том, сколько еще открытий Элис припрятала среди имущества их гильдии, но ни одно из них, решил он, не могло быть столь великолепным. Неудивительно, думал Том, заглядывая в комнаты, наполнившиеся воздухом и солнечным светом благодаря распахнутым окнам, что в этом месте Ральф исцелился.

Двери спален бесшумно открылись. В одной комнате, несомненно, обитал Ральф. Там были камни, книги и ракушки, хотя самого парнишки нигде не было видно. Другая, за углом, определенно принадлежала Элис. Оглянувшись, он решил рискнуть и войти. Прошлой ночью, сославшись на усталость, они спали в разных комнатах. И все же здесь, где морской воздух проникал через открытые французские окна, а свет отражался от черных кожаных бортов большого саквояжа, Том чувствовал себя гораздо ближе к жене. Он с улыбкой коснулся нерушимых замков дорожной сумки и вновь взглянул на дверь.

На самом деле Том давно проник в некоторые тайны супруги. Например, он знал, что она немного старше, чем утверждает. И что ее гильдейская родословная не столь безупречна, как она всем внушила. У его отца с самого начала были сомнения – он даже употребил выражение «брачная аферистка», – но Тому легкая аура уклончивости и загадочности всегда казалась одним из множества свойств, которые делали Элис неотразимой.

Вот и зеркало, перед которым жена приводила себя в порядок, хотя Том ни разу не видел в ее облике изъянов, даже в самые бурные моменты плотских утех. На самом-то деле, как раз тогда она и становилась абсолютно безупречной. Он почувствовал, как шевельнулся член. Вспомнил о тайных, волшебных вещах, которые когда-то были так дороги ему в их сексуальной жизни. Ее уловки, ее порочность. Тот удивительный первый раз, когда она без лишних просьб наклонилась, чтобы взять его в рот. Любовь – секс – была одновременно простой и необыкновенной. Он все вспомнил, как будто песню, которую не слышал много лет. Прошлой ночью не было ничего, кроме усталости. А теперь, под непреодолимым магическим воздействием особняка, проснулась вера, что все опять пойдет как в старые добрые времена.

Его взгляд скользнул по флаконам с духами и остановился на зеленой бархатной шкатулке, где она хранила свои драгоценности. Том открыл ее и запустил пальцы в сапфиры и жемчуга, размышляя о том, как им случалось прильнуть к коже Элис. Одна цепочка за что-то зацепилась; Тому удалось ее распутать, и он раскладывал украшения, старательно имитируя присущую жене аккуратность, как вдруг тыльной стороной ладони коснулся чего-то – и из нижней части выдвинулся потайной ящичек, о существовании которого он даже не подозревал. В нем лежала странная коллекция предметов. Даже более изысканные образцы, вроде тонкого серебряного браслета с осколками зеленых кристаллов, казались чересчур вычурными для жены. А еще была брошь со стразами – насколько он мог судить, полнейшая дешевка. Шляпная булавка, облезлая от долгого пребывания под дождем. Медная пуговица, точь-в-точь такая, какие предпочитал его отец для своих жилетов. Красивая серьга с бриллиантами, но только одна, и кое-каких камешков в ней не хватало. И в придачу обыкновенный бегунок от застежки-молнии с какой-то мужской вещи… что ж, наверное, здесь притаился еще один секрет Элис, о котором Том был в полнейшем неведении. В конце концов, у каждого человека своя история. Он ее в этом не винил. Ему тоже было о чем вспомнить… Эта мысль как будто призвала из недр потайного ящичка еще одну вещицу: серебряный кулон в форме слезы на тонкой золотой цепочке. Штуковина блеснула, вращаясь, когда Том поднял ее, стоя у зеркала. Красивая и к тому же дорогая вещь. Он бы и больше потратил на дорогую, милую Джеки Брамби, но изящная цепочка с кулоном, вероятно, была самой экстравагантной вещью, которую могла спокойно носить прачка, даже пряча под блузкой как секрет, известный лишь им. Но как же ему нравилось, как украшение покачивалось и поблескивало между ее обнаженных грудей, когда они занимались любовью.

– Выспался?

Поворачиваясь, Том плавным движением опустил цепочку на прежнее место и закрыл обитый бархатом ящичек.

Голос Элис и весь ее облик выражали сдержанность и изящество.

– Деревенский воздух творит чудеса.

Она улыбнулась.

– Люди правду говорят, да?

– Еще мне пришло в голову, что я мог бы перетащить свои вещи сюда и провести эту ночь у тебя.

Она уложила волосы, как ему особенно нравилось – небрежно прихватив на затылке черепаховым гребнем с длинными зубцами, открыв красивую шею и уши. Она была в легких эспадрильях на босу ногу, без чулок. Взяв Тома под руку, Элис провела его вниз по лестнице, в сад. Вон там, слева, – знаменитый метеоворот; ну, дорогой, он в любом случае просто обязан прославиться. А в той стороне – мыс, известный как Дернок-Хед. Вон те сказочные башенки маскируют самую первую телефонную подстанцию, которую построили наши коллеги-гильдейцы. Это место могло бы стать небезызвестным музеем, но оно для такого чересчур красивое! Они дошли до Ливанской аллеи, где в прохладном воздухе поблескивала паутина. Том гнал из головы воспоминание о размолвке с отцом по поводу визирования каких-то бумаг как раз перед тем, как старик умер от мозгового спазма, катаясь на единороге в Уолкоте. Даже в столь чудесное утро подобные мысли, словно некая разновидность рожденной солнечным светом дивотьмы, не желали уходить прочь.

«Я выкинул один фортель, дорогая. На самом деле, сущая ерунда, но… помнишь документы, о которых мы говорили сменницу или около того назад? Ну, в общем, я их до сих пор не подписал. О, это никак не повлияет на планы, твой новый завод или нашу гильдию. Просто… и я знаю, что это полнейшая глупость, дорогая моя Элис… мне очень хочется сказать тебе, что я их не подписал, и увидеть, как ты улыбнешься в ответ и заявишь, что это неважно. И тогда я их, конечно, подпишу. Все эти чертовы страницы до единой. Я же сказал, что поступаю глупо, да? Мне лишь хочется услышать, как ты скажешь, что любишь меня, независимо от того, подпишу я эти документы или нет».

Но, когда они переходили мост через канал, усеянный лилиями, Том осознал, что не в силах произнести ни одной из этих фраз.

– То, что ты видишь впереди, дорогой, – вот этот просторный луг, – мы называем парком развлечений…

На лугу были расставлены накрытые сверкающими скатертями длинные столы, ломившиеся от супниц и сервировочных тарелок, которые бесконечным потоком струились по долине прямиком из кухни особняка. Еще были пироги размером с тележное колесо. Пирожные всех цветов и разновидностей. Пирамиды апельсинов. Горы ароматных персиков…

– Ни в чем себе не отказывай, дорогой. Все будет съедено в полдень, когда прибудут местные жители. – Ее рука, легкая, как бабочка, легла ему на талию. – Жаль, что ничего пока нельзя приготовить с горесладом. Кухарка использует его только для украшения. Знаешь, а ты немного растолстел.

Потом она упорхнула, чтобы отчитывать слуг или смеяться вместе с ними; идеальная хозяйка большого дома – добрая и сострадательная, красивая и мудрая. Отогнав сияющий образ кулона Джеки, решив, что все его тревоги, вероятно, пройдут, если он побудет здесь еще немного, Том огляделся в поисках Ральфа. Потрясение от того, каким высоким оказался его сын, как широки его плечи, длинны выгоревшие на солнце волосы, как он пышет здоровьем сквозь потрепанную одежду, оказалось еще сильнее этим утром, чем во время их короткой встречи накануне вечером. «Теперь ты настоящий мужчина. Я очень, очень горжусь тобой». Но, опять же, слова, которые Том хотел сказать близкому человеку, так и не прозвучали.

– Праздник что надо, да? В любом случае, папа… – Ральф улыбнулся, как улыбнулся бы любой, наблюдая за всеобщей суетой. – Я рад, что ты наконец-то приехал в Инверкомб.

– Ты назвал меня папой…

– Так принято у местных. Видимо, я просто перенял их словечко. Не возражаешь?