На золотом крыльце (СИ) - Капба Евгений Адгурович

— Дуэль на завтра назначал, — ответил я. — Тут такое дело, Людвиг Аронович, я дрель уронил. Если не работает — будете из моей оплаты вычитать, пока не компенсирую.

— Это ты правильно сделал, что сразу сказал, — он забрал инструмент у меня из рук, щелкнул, хрустнул чем-то и — вж-ж-ж-жу! — дрель заработала. — Но дрель — противоударная, и много чего еще «противо», специально для экстремальных условий. Тут же магический колледж, по классу опасности приравнен к хтонической аномалии, так что не дергайся. Арбайтен?

— Яволь, — откликнулся я. — Глядишь — успеем закрепить все, что собрали… А может, и еще комнатку обставим, до двенадцати должны успеть, а? И вот еще что, Людвиг Аронович… Раз дрель работает и ничего вычитать из меня не надо, у меня есть большая личная просьба!

— Ну, ну? — поднял лохматую бровь кхазад.

— Купите где-нибудь в городе экзотический фрукт, пожалуйста. И принесите мне завтра, ладно? — я чувствовал себя глупо, но больше мне обратиться было не к кому. — Я отдам деньги.

— Фрукт? — он смотрел на меня с сомнением.

— Фрукт. Вкусный и необычный.

— О! — он почесал бороду. — У нас в «Денежку» всякую бодягу из Сиама привозят. Сиамские фрукты интересуют?

— Пусть сиамские, только чтобы не ядовитые и вкусные, — закивал я.

— Договорились! — кивнул бородатой башкой в тюбетейке столяр. — Завтра к обеду привезу тебе твои фрукты. Давай, бери стремянку, пошли в следующую комнату…

Надо ли говорить, что, когда я добрался в общагу, было уже за полночь, и до кровати я едва доплелся, игнорируя попытки ребят пообщаться. А потом рухнул на матрац — и вырубился мертвецким сном.

* * *

Афанасий Вяземский

следующая глава будет платной, благородные доны и милые леди. если цена покажется вам высокой — через время будут скидки 50%. но я не поставлю ценник выше среднего по сайту

Глава 11

Вещи поважнее

Спецовка по условиям договора найма переходила в мою собственность! Вот это — новость так новость! Сама по себе одежка — что надо, прочная и удобная, и с самоподгоном по размеру, явно опричного изготовления, во всяких земщинах такого не делают! А еще — ботинки. Ботинки — просто загляденье, крепкие, высокие, на тракторной подошве, кажется, даже со стальными вставками в носах. В них и осенью, и зимой гонять не зазорно, никто и не подумает, что они какие-то там рабочие. Может, у меня стиль такой?

Так что постепенно я становился зажиточным парнем: джинса из интерната, местные серые брюки и клетчатая рубашка, кеды, кроссовки, ботинки… А еще мне тут выдали сменное белье — обычные черные футболки и трусы-боксеры, несколько пар. Это тренер наш, Мих-Мих, постарался, за что ему большое человеческое спасибо. А Руари поделился зубной щеткой, у него их было аж три, в герметичных упаковках:

— Держи, — сказал он. — Экологичная, из перерабатываемых материалов. И пасту зубную бери, не стесняйся. «Кедровый бальзам» производства Ород-Рава, Байкал! Лаэгрим делали. Они хоть и вредные, но наши…

Лаэгрим — это сибирские эльфы. В отличие от европейских, беленьких и изящных младовегетарианцев, эти — свирепые хищники. Недаром в честь Эльфийских Добровольцев чуть ли не в каждом городе если не проспект, то сквер назван…

Ну, а полотенцами и постельным бельем нас в общаге снабжали. А книжками — в библиотеке! Библиотека тут была более, чем приличная, так что я на переменке после первого урока туда сбегал и взял четыре книги: Большую Энциклопедию — том на «Г», конечно; сборник билетов по истории Государства Российского, сборник экзаменационных задач и сборник изложений.

Свинство и шулерство? Конечно! Но за каким хреном мне сдавать экзамены, скажем, на семь или восемь баллов, если я могу получить максимальные десять? Тут осталось-то недели три, и я прочту все это от корки до корки, и запомню. А потом — возьму из Библиотеки. И перепишу на бумагу. Плевал я на эти условности, я неплохо разбираюсь в математике, но, например, алгебра всегда казалась мне скучной. И с языками вопросов нет, но вот дали бы сочинение вместо изложения, тут я и не думал бы списывать, зачем? Но изложение — тоже скукотища. А про билеты по истории я и вовсе молчу: история эта такая дичь, в которой важно говорить не то, что считаешь правильным, а то, что понравится экзаменатору. Или — соответствует принятым государственным стандартам. Это я усвоил, экзамены я сдавал каждый год, поскольку учился дома и катался в Народное просвещение только на аттестацию…

Людвиг Аронович остановил меня на улице с этой самой стопкой книг.

— О! Мин херц, а я фрукты принес! — он потряс передо мной авоськой. — Из Сиама!

— Э-э-э-э… Людвиг Аронович, я же один просил, а…

— Это — материальное поощрение от непосредственного начальника. Мы с твоим телекинезом неплохо вчера работнули, так что и денег заработаем тоже прилично. Можешь считать это авансом! Держи! Тут всего по одной штуке: папайя, маракуйя, питахайя…

— Че-го?

Ну, я названия эти слышал, конечно, кроме питахайи, но вживую не видал никогда. Да и видеть нашего российского гнома, у которого изнутри седой бороды раздается «маракуйя» — это, конечно, матерая дичь!

— Из Раджапура, я же говорил… — отмахнулся слесарь. — Держи давай, делать мне нечего больше, как тут с тобой лясы точить! Надо идти дверь в подвал чинить, в девчачьей общаге, какой-то дер швайнише шуфт. Вечером тебя ждать? Или ты дерешься?

— Дерусь, — сказал я. — Ждать. Я тут узнал, что ссадины, вывихи, ушибы, легкие ожоги, обморожения и ранения на месте лечат студенты-целители. Так что — приду. Не того полета птица этот Вяземский, чтобы в реанимацию меня отправлять!

Я храбрился и понтовался, и гном, прищурившись, смотрел на меня и кивал. Он был дядькой опытным и явно видел меня насквозь. Но комментировать мою браваду не стал, спросил только:

— А почему энциклопедия на букву «Г»?

— Потому что гаяскутус! — гордо ответил я.

— Ферштейн! — крякнул он. — Вопросов больше не имею.

Книжки я занес в комнату, там же оставил фрукты. Все, кроме одного: розовая страшная штуковина с какими-то отростками произвела на меня наибольшее впечатление. Его я сунул в пакет с учебниками и тетрадками и побежал на занятия.

И, конечно, я опоздал. И, конечно, уже полным ходом шла математика, и математичка сказала, увидев меня в дверях:

— Я вхожу. Я беру распечатку с индивидуальным заданием, сажусь к Ермоловой и решаю на отметку.

И я вошел, взял распечатку и с большим удовольствием сел к Ермоловой. Ну, а что? Это же не я виноват, а Анна Ванна! И, улучив момент, когда математичка что-то писала на доске, и все смотрели на нее, а не на нас, сунул руку в пакет, достал питахайю и передал ее Эле под партой.

— Это тебе!

— Это что? — ее глаза стали круглыми, она от неожиданности взяла странную розовую штуковину и спрятала ее себе в рюкзак — инстинктивно, чтобы никто не видел.

— Питахайя из Раджапура. Вкусно и не ядовито, — с видом знатока прошептал я. — Знаешь, если б не ты — я б его убил, и все, капец…

— Тш-ш-ш-ш, дурак дурной, молчи! Потом поговорим! — она двинула мне подошвой своих ботиночек по голени — больно вообще-то.

Но я был доволен: она собиралась со мной поговорить. А индивидуальное задание что? Фигня. Пять заданий, первое — арифметика, пусть и дичайшая в десять действий, второе — биквадратные уравнения, третье — тригонометрия, четвертое — производные, пятое — стереометрия.

Я сделал четыре из пяти пунктов быстро, минут за двадцать, а за третье и браться не стал: тригонометрия — это скука смертная. А подсматривать в Библиотеке не хотелось.Так что я встал со своего места, подошел к учительскому столу и сдал тетрадь математичке.

— А третье? — спросила Анна Ванна.