Навола - Бачигалупи Паоло

Она источала угрозу, как солнце источает свет. Ее темные волосы были заплетены в косы и уложены в высокую прическу. Смуглая кожа была гладкой и чистой, глаза — удивительно зелены.

— Итак, — сказала она, — это юный Бык Девоначи. — Она с легкой улыбкой оглядела меня. — Столь малочисленная охрана для столь уязвимого подопечного?

Ее рука коснулась броши из серебра и малахита в ямке под горлом, и на мгновение мне показалось, будто женщина манит к себе, призывает коснуться броши, поцеловать ее кожу, ее горло, изгиб грудей...

Во имя фат! Я с трудом отвел глаза. Госпожа Фурия была, наверное, самой прекрасной женщиной из всех, что я когда-либо видел, но мне хотелось бежать от нее со всех ног.

— Нас достаточно, — ответил Аган Хан. — Во время мира между семьями.

— Мира. — Голос Фурии был любезным, однако в ее глазах сквозил неутолимый голод. — Звучит заманчиво, но мне этого не постичь. Вот он есть, а вот... — она пожала плечами, — его нет. Как ни прискорбно.

Вид у нее был отнюдь не скорбный. Судя по всему, ей отчаянно хотелось нарушить мир. Я ожидал, что она вот-вот небрежно махнет рукой и ее люди пришпорят коней и скосят нас как пшеницу. Кровь брызнет на каменные стены, прольется на мостовую рядом с разбитыми бутылками, смешается с вином...

— Быть может, если бы вы не разъезжали с обнаженной сталью, вопреки всем законам Каллендры, мир доставлял бы вам больше удовольствия, — предположил Аган Хан.

— Сфай. — Фурия скорчила гримасу. — Я езжу, как пожелаю и где пожелаю, и никакой канисфинкто сфаччито35 Регулаи мне не указ. Каллендра битком набита сфаччито Регулаи. — Она коснулась своей щеки. — Там столько сфаччито. Все втайне помечены, все пыхтят, как собаки, чтобы угодить Девоначи. — Она лениво махнула рукой, отметая Каллендру, моего отца, всех прочих, не заслуживавших ее внимания и уважения. — Жаль, что ты решил стать одним из них, Аган Хан. — Она покосилась на хусов рядом с собой. — Полагаю, даже моим лучшим воинам есть чему у тебя поучиться. И... — она сделала паузу, сверкая глазами, — я никогда не заставлю тебя спрятать в ножны твой прекрасный меч.

— Когда я обнажаю меч, сиана Фурия, я делаю это по веской причине, а не для того, чтобы пугать детей и торговцев вином.

Фурия рассмеялась.

— Аган Хан, что ты за человек! Великан! — Она стала серьезной, оценивая его. — Действительно великан. Если бы ты пришел ко мне, я бы вознаградила тебя солнцами, и лунами, и всеми рабами из бань удовольствий Фурий. Ты дурак, что выбрал Регулаи.

— Однако я удовлетворен.

— Удовлетворен тем, что пасешь детей? В самом деле? Тогда ты не тот солдат, которого я помню.

Выдержка Агана Хана была слишком велика, чтобы клюнуть на приманку, но я видел, что Фурии удалось его ужалить. Вот сейчас прозвучит гневный ответ... Но солдат взял себя в руки и, не спешиваясь, изобразил поклон.

— Я сам выбираю, кому служить. И пусть одно имя предлагает золото, другое, более великое, предлагает славу, которая затмит все солнца Наволы.

— Славу? — поморщилась Фурия. — Только не Регулаи.

— Я и не ожидал, что вы сможете оценить человека, чье золото не осквернено унизительной торговлей. Быть может, вам бы следовало поучиться у архиномо Регулаи, вместо того чтобы браниться, словно запачкавшийся ребенок, который стыдится грязи.

Госпожа Фурия прищурилась. Я почувствовал, как подобрались ее воины. Их мускулы трепетали, натянутые, словно взведенные арбалеты. Неужели пара неосторожных слов вновь затопит улицы Наволы кровью? Городские палаццо и башни были построены во времена хаотичных войн чести между наволанскими семействами. При жизни моего деда отряды Фурий и Регулаи сходились на улицах в ожесточенной схватке. Я затаил дыхание.

Фурия рассмеялась.

— Ай! Ну ты и шутник, старый солдат! Ай! — Она шлепнула себя по бедру. — Ай. Да. За словом в карман не лезешь. Зуромский язык жалит как пчела. Но я не держу обиды. Если когда-нибудь лишишься своего праведного хозяина, твой добрый меч всегда ждут гостеприимные ножны в палаццо Фурия. Теплые, гостеприимные ножны.

Аган Хан побагровел, сраженный не чужим мечом, а двусмысленностью. Прежде чем я успел сообразить, что крылось за словами Фурии, та обратила свое внимание на меня и Челию.

— Что ж, они хотя бы красивая пара. — Фурия по очереди оценивающе оглядела нас. — Я могла бы продать их за сундук солнц. Брат и сестра. Невинные. — Она улыбнулась. — Лакомые.

Полонос и Релус ощетинились. Аган Хан жестом угомонил их.

— Осторожней, сиана Фурия. Вы говорите о Регулаи.

— Конечно, я говорю о Регулаи. О детях Регулаи, в цепях. — Она скривила губы. — Дети Регулаи, в загоне. Дети Регулаи, на коленях...

— Вы зашли слишком далеко!

Это был Полонос. Они с Релусом обнажили мечи.

— Назад! — приказал Аган Хан. — Назад, псы!

Лошади забеспокоились, сверкнула воздетая сталь.

— Назад!

В последний момент Полонос и Релус неохотно отступили. Наши лошади гарцевали в узком переулке. Превосходно вымуштрованные солдаты Фурии не двинулись с места, но дрожали, как волки, алчущие наброситься на козленка. Кони ржали, люди выкрикивали оскорбления. Аган Хан и его бойцы невольно толкали нас с Челией, пытаясь защитить, и лишь Фурия на скакуне казалась островком спокойствия в кипевшей вокруг стальной буре.

— Ай. Какое наслаждение, — сказала она, натягивая поводья. — Лакомство. Увидеть, как архиномо ди Регулаи, дрожа, опускается на колени и ублажает покупателя...

— Сфачирритай! — Челия мазнула тремя пальцами по щеке. — Однажды ты сама наденешь собственные цепи, сфаччита феската! Наденешь цепи и подавишься членом!

Взгляд Фурии упал на Челию, словно ледяное одеяло, гасящее пламя. Челия умолкла.

— Перилис36, дитя мое. — Фурия легко улыбалась. — Перилиссиссимо. — Она коснулась щеки тремя пальцами. — Я так легко могу пометить твое лицо. Твое и твоего брата. И прежде чем я покончу с вами, вы оба будете умолять меня о том, чтобы ощутить огонь сфаччире на своей коже.

Челия дрожала от ярости, но Фурия уже перевела взгляд на меня.

— Чи. — Она издала презрительный звук. — Юный Бык. — Усмехнулась. — Даже не тень великого человека.

Фурия дернула поводья, и ее скакун тронулся с места. Проезжая мимо нас, она сказала:

— Мои поздравления с приближающимся днем имени, юный Бык. Да хранит тебя Сиа Фортуна.

Она рассмеялась и уехала со всей своей стражей.

Никто из нас не пошевелился.

Стук копыт Фурии затих вдали, оставив нас в тишине, густой, как лесные заросли, куда в ужасе забился кролик, молящийся о том, чтобы волк действительно ушел.

Постепенно улица вновь оживала. Торговцы выбрались из магазинов. Подмастерья принялись собирать осколки стекла. Я поймал себя на том, что почти застыл. Моргая, мы все переглянулись, Казалось, будто мы побывали в кошмарном сне и лишь сейчас пробудились.

— Во имя Амо, она меня пугает, — нарушила молчание Челия.

— Рабы и лошади. — Аган Хан сплюнул. — Я видел ее загоны, и это мерзкое зрелище.

Но мне показалось, что он сердится не только из-за предмета ее торговли.

— Мне не понравилось, как она на нас смотрела, — сказала Челия. — Точно змея, размышляющая о том, как проглотить мышь.

— Так она смотрит на всех людей, — объяснил Аган Хан. — Ее семейство нельзя назвать ни добрым, ни благородным, и она пришла к власти вовсе не из-за своей доброты и благородства. — Он пустил лошадь вперед. — Девоначи оторвал бы мне голову, если бы я позволил вам попасть в лапы Фурии. Нам пора ехать.

— Вы же не думаете, что она действительно нарушит мир? — спросил я.

— Я думаю, что она похожа на кошку. А кошки едят мышей. Я не стану дразнить эту кошку — а потому мне не придется выяснять, что сделает и чего не сделает сиана Фурия. Вашему отцу давным-давно следовало велеть Каззетте всадить кинжал ей под ребра и покончить с этим.

Мы все поспешили к городским воротам, желая оказаться как можно дальше от госпожи Фурии. Но в то время как остальные вскоре снова смеялись и наслаждались прекрасным днем, я не мог избавиться от тревоги, которую вселила в меня эта женщина. Она словно воплощала все то, чего я боялся, и даже больше. Она была угрозой, которая возникла из ниоткуда и всегда маячила неподалеку, готовая обрушиться, если я утрачу бдительность.