Проклятый Лекарь. Том 3 (СИ) - Молотов Виктор

— Труп по прибытию. Остановка сердца. Везите в морг. Оформляйте документы.

— Стойте! — я резко встал, и мой голос, громкий и властный, разрезал наступившую тишину.

Все взгляды — усталый взгляд Орлова, испуганный медсестры, безразличные санитаров — повернулись ко мне.

Не говоря ни слова, я взялся здоровой правой рукой за своё вывихнутое левое запястье. Короткое, резкое, выверенное с анатомической точностью движение.

ХРУСТ!

Сухой щелчок вправляемого сустава раздался в наступившей тишине приёмного покоя как пистолетный выстрел.

Медсестра вскрикнула и прикрыла рот рукой. Орлов открыл рот, но не смог произнести ни слова. Санитары замерли, глядя на меня с суеверным ужасом.

Я подошёл к каталке, небрежно разминая только что вправленное запястье, и властным жестом отодвинул в сторону оторопевшего санитара.

— Он ещё не труп, — заявил я, и в моём голосе больше не было нытья как у капризного аристократа. В нём зазвенел холодный металл хирурга, вошедшего в свою операционную. — Доктор Орлов, отойдите и смотрите, как надо работать.

— Вы… вы кто такой, чёрт возьми? — наконец выдавил из себя Орлов.

— Доктор Пирогов. Из клиники «Белый Покров», — отрезал я, уже склоняясь над пациентом и активируя целительную силу. — И у вас тут пациент с острой тампонадой сердца, а не «труп по прибытию». Немедленно готовьте малую операционную! Живо!

Мои руки уже работали. Я разорвал остатки его рубашки. Нашёл рану — маленький, почти незаметный прокол между четвёртым и пятым ребром.

Убийца знал, куда бить. Лезвие прошло точно в перикард, сердечную сумку.

Кровь, не имея возможности вытечь наружу, заполнила её, сдавливая сердце, не давая ему сокращаться. Классическая тампонада.

Я положил ладонь ему на грудь. Импульс Живы — мощный, концентрированный — почти всё, что у меня оставалось. Я направил его не в само сердце — это бы просто разорвало его.

Я направил энергию в перикард, заставляя её, как невидимый пластырь, запечатывать разрыв изнутри и одновременно выталкивать скопившуюся, мешающую кровь наружу.

Парень дёрнулся всем телом, как от удара током.

Судорожный, хриплый вдох. Ещё один. Его глаза распахнулись.

— Живой! — ахнула медсестра. — Доктор, он живой!

— В операционную! — рявкнул я на оцепеневших санитаров. — Живо! Ему нужна полноценная операция, я его только стабилизировал! Или вы и этот диагноз будете два часа проверять через рентген⁈

Орлов стоял как громом поражённый.

Из жалкого, капризного нытика с «аллергией на боль» я за долю секунды превратился во властного, уверенного в себе специалиста, отдающего приказы в его собственном отделении.

Контраст был настолько резким, что его мозг, очевидно, отказывался обрабатывать информацию.

— Но… как… — пролепетал он. — Ваша рука… вы же только что…

— Я пациент с вывихом, который вправил себе руку сам, — усмехнулся я. — И заодно врач, который не даёт вам отправить живого человека в морг по вашей халатности. Вопросы зададите потом, в кабинете у главврача. А сейчас — спасать!

Мои слова подействовали. Санитары, очнувшись от ступора, подхватили каталку и бегом покатили её по коридору в сторону операционного блока.

Я шёл быстрым шагом следом, на ходу отдавая распоряжения ошеломлённой медсестре, которая семенила рядом, пытаясь записывать в блокнот:

— Подготовить дренаж для перикарда! Кровь второй группы, резус положительный, для переливания! И позовите мне дежурного хирурга! Любого, кто не спит на ходу и в состоянии отличить скальпель от столового ножа!

Глава 2

У самых дверей операционной, откуда пахнуло холодом и стерильностью, нас встретил дежурный хирург. Он вышел навстречу, вытирая руки полотенцем, и его появление мгновенно остановило нашу суетливую процессию.

На его бейдже было наспех нацарапано: «Сытин П. В.»

Лет сорок пять, ранние седые виски, усталые, но внимательные глаза человека, который видел слишком много смертей, чтобы чему-то удивляться.

В его позе, в том, как он вытирал руки, чувствовалась уверенность опытного ремесленника, а не теоретика.

Консерватор. Человек системы, который, судя по всему, терпеть не может сюрпризы, импровизации и особенно — чужаков на своей территории.

— Стоп! — его голос был не громким, но властным. Он преградил мне путь своим телом. — Кто вы такой?

— Доктор Пирогов, клиника «Белый Покров», — представился я. — Я стабилизировал пациента с тампонадой сердца.

— Спасибо за вашу, без сомнения, неоценимую помощь, — тон Сытина был формально вежливым, но холодным, как его операционная. — Но дальше — это наша работа. Мы справимся. Санитары, в предоперационную.

— Пациент крайне нестабилен, — категорично возразил я. — Моя стабилизация была временной. Я должен присутствовать на операции.

— Исключено, — отрезал Сытин, даже не повернув в мою сторону головы. Он смотрел на пациента, оценивая фронт работ. — Вы посторонний. У вас нет ни допуска, ни привилегий для работы в операционном блоке Городской больницы номер один. Протокол есть протокол. Охрана, проводите доктора к выходу.

За его спиной маячили два санитара — здоровенные мужики с лицами портовых грузчиков, готовые по первому его слову вышвырнуть меня вон. Силой здесь было не прорваться.

Да и скандал мне был абсолютно не нужен — он привлёк бы лишнее внимание начальства, а затем, возможно, и городской стражи.

Я быстро оценил ситуацию.

Сытин был не просто раздражён моим присутствием. Он нервничал. Необычный случай, пациент на грани смерти, а тут ещё какой-то выскочка из «Белого Покрова» с претензиями.

Он боялся. Боялся ответственности. Боялся, что пациент умрёт у него на столе, и ему придётся писать горы объяснительных, почему он пустил в операционную постороннего.

Страх. Лучший мотиватор. И лучший инструмент для манипуляции.

А ставки для меня были высоки. Если меня не будет рядом, когда парень очнётся после наркоза, я не получу его благодарность. Не получу свою заслуженную порцию Живы. Все мои усилия, весь риск, вся эта гениальная охота — всё пойдёт прахом. Я останусь с жалкими крохами в Сосуде.

Нужен был другой подход. Более… творческий.

— Хорошо, доктор Сытин, — я поднял руки в примирительном жесте, изображая полную покорность. — Вы правы. Протокол важнее всего. Оперируйте.

Сытин удивлённо приподнял бровь.

Он явно не ожидал такой лёгкой и быстрой капитуляции от наглого выскочки. Он коротко кивнул и, удовлетворённый своей маленькой победой, направился к массивным дверям операционной.

— Только вот… доктор Сытин, — окликнул я его, когда он уже взялся за ручку. — Имейте в виду…

Он обернулся, его лицо снова исказилось от раздражения.

— Что ещё?

Я не ответил сразу.

Просто посмотрел на него. Спокойно, внимательно, давая тишине сделать своё дело. Я видел, как его раздражение сменяется недоумением, а затем — лёгкой тревогой.

Он ожидал спора, крика, просьбы. А получил тишину. И эта тишина была ему неприятна.

— Прежде чем вы войдёте туда, — сказал я, когда пауза стала почти невыносимой, — вы должны кое-что знать об этом пациенте.

Сытин недоумённо продолжал таращиться на меня.

— Я стабилизировал этого пациента, применив экспериментальный метод, — начал я, мгновенно переключившись на менторский, почти лекционный тон опытного профессора, делящегося знаниями с нерадивым студентом. — Энергетическая коагуляция разрыва перикарда по методике Вирхова-Львова.

Сытин нахмурился, пытаясь переварить услышанное. Имя Вирхова, отца-основателя клеточной патологии, было священным для любого врача. А двойная фамилия «Вирхов-Львов» звучала солидно, научно и абсолютно непререкаемо.

Конечно же, никакой такой методики в природе не существовало. Я придумал её прямо сейчас, на ходу скомбинировав две фамилии, которые пришли в голову.

— Никогда не слышал о таком методе, — осторожно, но с ноткой профессионального интереса в голосе заметил Сытин.