Проклятый Лекарь. Том 3 (СИ) - Молотов Виктор

Наконец, веки парня дрогнули. Пальцы на его правой руке слабо шевельнулись. Он начинал выходить из глубокого наркоза. Он начинал просыпаться.

Я наклонился ближе, почти к самому его уху.

— Просыпайтесь, друг мой, — прошептал я. — У нас с вами есть одно незаконченное дело.

Его глаза медленно, с трудом открылись. Мутный, расфокусированный взгляд анестезии постепенно обретал осмысленность. Он смотрел на белый потолок, на капельницу, на меня.

Глаза парня медленно сфокусировались на моём лице. В них ещё плескались остатки наркотического тумана, боль, страх и тотальное недоумение.

— Где… я? — прохрипел он сквозь пересохшие, потрескавшиеся губы.

— В больнице, — ответил я, проверяя его пульс. Ровный, стабильный. — Городская больница номер один. Вы были при смерти.

— Вы… вы меня спасли? — в его голосе звучало детское, почти испуганное неверие.

— Да. Ножевое ранение в область сердца. Тампонада перикарда. Вам очень повезло, что я оказался рядом.

Парень попытался приподняться на локтях, однако я мягко, но твёрдо удержал его за плечо.

— Лежите. Вы только что перенесли сложную операцию.

— Спасибо… — слёзы, которые он, очевидно, не мог контролировать, потекли по его щекам, смешиваясь с грязью и потом. — Спасибо вам, доктор! Я… я думал, всё кончено. Там, на фабрике… эта драка… а потом темнота… холод…

Волна благодарности, чистой, беспримесной, накрыла меня тёплым потоком.

Я почувствовал, как Жива, словно густой, подогретый мёд, вливается в мой почти пустой Сосуд. Я на мгновение прикрыл глаза, смакуя это ощущение наполнения, возвращения сил.

Затем я мысленно проверил уровень.

Тридцать процентов.

Всего тридцать жалких процентов.

Я едва не выругался вслух прямо здесь, у постели пациента. За спасение от верной, уже констатированной смерти, за реанимацию человека, которого опытный врач списал в морг, я получил столько же, сколько за правильно поставленный диагноз аристократу с опухолью в голове!

Это было… несправедливо.

Почему? В чём логика этого проклятия?

Жизненная сила простого рабочего с фабрики менее концентрирована, чем у потомственного аристократа? Его благодарность «дешевле»?

Или… или проклятье снова удержало свою «комиссию» за то, что я использовал смешанную энергию при первой стабилизации? Я ведь влил в него импульс Живы, смешанный с частицами моей родной, некромантской силы.

Общий уровень в Сосуде теперь был тридцать восемь процентов. Неплохо, если не знать, какой ценой это досталось.

Этого хватит на десять, максимум двенадцать дней нормальной, спокойной работы. Это был не стратегический запас. Это была всего лишь отсрочка следующей казни.

Я получил ответ на один вопрос — как спасать людей в экстренной ситуации. Но теперь передо мной встал новый, куда более сложный: а стоит ли овчинка выделки?

— Как вас зовут? — спросил я, отчаянно пытаясь отвлечься от внутреннего подсчёта убытков.

— Георгий, — ответил парень. — Георгий Воронов. Работаю на ткацкой фабрике Голубевых.

— Что ж, Георгий, вам нужен покой. Спите. Утром вас, возможно, переведут в палату получше.

Я встал, чувствуя, как свинцовая усталость наваливается на плечи. Ночная охота, казавшаяся такой перспективной, забрала все силы и почти ничего не принесла взамен.

Выйдя из удушающей атмосферы больницы, я поймал ночного таксиста.

— В район Пресни, — бросил я, забираясь в автомобиль и откидываясь на мягкое сиденье.

Предрассветная Москва была пуста и гулка.

Редкие фонари отбрасывали дрожащие жёлтые круги света на мокрую от утренней росы мостовую.

Где-то вдалеке тоскливо залаял пёс. Город ещё спал, не зная, какие драмы разыгрывались в его больницах, какие чудеса и проклятия творились под покровом ночи.

Дома меня встретил Костомар. Он стоял у двери в своей классической позе идеального дворецкого, терпеливо ожидая возвращения хозяина.

— Я ем грунт? — вопросительно произнёс он. В переводе: «Как прошла охота, милорд?»

— Живой, — буркнул я, проходя мимо. — Но толку от этой охоты мало. Иди отдыхай.

Костомар молча кивнул и побрёл в свой угол — тёмную нишу за шкафом, где он обычно проводил дневные часы в неподвижности, экономя энергию.

Я рухнул на кровать прямо в одежде, не удосужившись даже снять ботинки.

Сон накрыл мгновенно, тяжёлый, вязкий, без сновидений. Но он не принёс отдыха. Он принёс лишь тревожные, рваные видения.

Утро в «Белом Покрове» началось как обычно — с утренней планёрки и последующего обхода пациентов. Я двигался по палатам на автомате, проверяя пульс, слушая лёгкие, делая назначения в планшете.

Рутина. Механические, отработанные до автоматизма действия помогали не думать о тикающем внутри меня таймере, о Сосуде, который неумолимо пустел.

Граф Ливенталь готовился к завтрашней операции. Мужчина заметно нервничал — теребил край одеяла, то и дело бросал тревожные взгляды на дверь — но держался с аристократическим достоинством. Аглая была рядом с ним, но я слишком торопился, чтобы хоть словом перекинуться с ней.

Акропольский восстанавливался после лимбического энцефалита с поразительной скоростью. Огромные дозы стероидов сделали своё дело. Он уже не лежал в кровати, а сидел в кресле, диктуя что-то своему секретарю. Купец вернулся к делам.

Но главный сюрприз ждал меня в палате поручика Свиридова.

Он сидел в кровати, бодро перелистывая свежую «Имперскую Газету». Не лежал, измождённый после сложнейшей операции на душе. Не дремал под действием седативных препаратов.

Сидел с идеально прямой спиной, с лёгким румянцем на щеках, словно только что вернулся с утренней конной прогулки.

— Доброе утро, доктор! — приветствовал он меня с широкой, почти голливудской улыбкой. — Прекрасный день, не правда ли?

Я замер на пороге, изучая его. Слишком хорошо он выглядел. Неестественно, пугающе хорошо для человека, который вчера был клинически мёртв.

— Как самочувствие? — спросил я, медленно подходя к кровати и доставая стетоскоп.

— Превосходно! Никогда в жизни не чувствовал себя лучше! — его голос звенел от энергии. — Никакой слабости, голова ясная, как никогда. Даже старые раны, полученные на учениях, перестали ныть.

Я проверил его пульс.

Шестьдесят ударов в минуту. Идеальный, ровный, мощный ритм тренированного атлета. Давление — сто двадцать на восемьдесят. Как в учебнике по физиологии. Послушал лёгкие — чистое, глубокое, спокойное дыхание.

Взял с тумбочки карту с результатами утренних анализов. Все показатели были не просто в норме. Они были идеальны. Гемоглобин, лейкоциты, тромбоциты, биохимия — всё как у образцового гвардейца, готовящегося к параду.

Я активировал некро-зрение.

Потоки Живы в его теле циркулировали с невероятной, почти сверхчеловеческой скоростью и эффективностью. Но в них было что-то ещё.

Тонкие, почти невидимые чёрные прожилки, вплетённые в золотистые струи жизненной энергии, как тёмные нити в дорогом гобелене. Остатки моего некромантского каркаса.

Но они не мешали. Они не вызывали отторжения. Наоборот. Они словно оптимизировали всю систему, укрепляли её, делали более совершенной.

Я не просто починил его. Я его модернизировал. Улучшил.

Некромантский каркас не отторгался. Он стал неотъемлемой частью его энергетической системы. Симбиоз. Противоестественный, невозможный симбиоз жизни и смерти.

— Что ж, поручик, — сказал я вслух, скрывая своё внутреннее смятение за маской профессионализма. — Дела идут на поправку. Думаю, ещё пара дней наблюдения, и можно будет говорить о выписке.

— Отлично! — Свиридов с энтузиазмом хлопнул в ладоши. — Как раз успею собрать вещи.

— Какие вещи? — не понял я.

— Ну как же? — он улыбнулся. — Для переезда, конечно.

— Переезда… куда?

Свиридов посмотрел на меня как на ребёнка, задавшего очевидно глупый вопрос.

— К вам, разумеется. Вы же не думали, что я вас теперь оставлю?

Я сделал вид, что заканчиваю осмотр, делая ничего не значащие пометки в его электронной карте. Нужно было срочно обдумать это странное заявление Свиридова, но не здесь, не сейчас.