Ректор покосился на декана боевки, и тот плавно выскользнул за дверь, явно куратора проверять отправился.
— Слезы вашего раскаянья, — серьезно заявил ректор и передал мне небольшой флакон.
Озадаченно на него покосилась. Серьезно?
— Серьезно, вейдари, и не затягивайте! Подумайте о своем нерожденном ребенке и что его жизнь на волоске.
С тяжким сердцем грела в руках стекло. И я расплакалась, особенно как подумала об оставленных в другой реальности детях и что никогда, возможно, к ним больше не прикоснусь, рыдала в три ручья.
Спустя некоторое время передала бутылек удовлетворенному ректору.
— Молодец, Лисова. Теперь начнем исправлять вашу ошибку.
Уловив команду, преподаватели рядом встали, образуя вокруг нас с Адрианом плотное кольцо, мы с мужем опасливо переглянулись. Всколыхнулась магия, и пространство накренилось, разлетаясь на мириады фрагментов и постепенно собираясь, с каждой секундой слышался то один стон, тот другой, падали на колени преподаватели.
Я и сама старалась удерживать пронизанные ветками помещения и трепетала от того, сколько эфемерных толстых и тонких канатиков веток вообще существовало, великое, великое множество, где есть такие же мы с Адрианом и другие члены нашей семьи. В толстых всё было более чем хорошо, а в тонких и призрачных — на грани нашей смерти. Любопытно, что же с нами такое там случилось? Вот только узнать об этом было нельзя, только гадать.
Когда выравнивание инореальностей закончилось, вейдары в прямом смысле поползли на выход с молчаливого дозволения ректора, пока мы не остались с ним одни.
— Всё? Всё закончилось?
— Для вас – да, Лисова. Остаток до логического завершения я доведу сам. Ваше присутствие на ритуале не требуется.
— Ох, спасибо, ректор! Отличные новости. Гм. Мы можем идти? Точнее, возвращаться в свою реальность.
— Не можете.
Снова переглянулись с Рианом. На этот раз тревожно.
— Вы останетесь здесь, навсегда, — непреклонно заявил вейдар, отчего внутри меня всё дрогнуло и болезненно заныло.
ЧТО?! КАК?!
— Но как же? А как же наши дети? — купалась в отчаянье и ярости.
— Ваши дети счастливы с другими вами, Лисова. А вы давно и плотно пустили корни в этой ветке реальности, менять ничего нельзя, иначе вы можете разрушить обе ветки до основания или же обратить счастье тех ваших близких в прах, в том числе порушить счастье своих тех детей, вам придется с этим смириться и жить в этой ветке, мне жаль.
— Но… — захлебывалась воздухом и слезами. — Но… Нет!
— Тише, родная, тише.
— Не тише, Риан! Не тише! Ты слышишь?! Мы никогда не сможем увидеть наших детей! Никогда!!!
— А этот ребенок, Лисова, этот, что вы носите под сердцем, вам не нужен? Ведь при перемене он безвозвратно погибнет.
Невольно прижала ладонь к животу и всхлипнула, не зная, что делать. Хотелось бежать, рвать и метать. Ректор тяжко вздохнул.
— Я покажу вам кое-что один раз. Смотрите, — с щелчком пальцев в меня полетел призрачно-голубой шар, макая с головой в события той ветки, где живы мои девочки.
Их веселый смех бередил шрамы, любовь тех Риана и Ульяны грела сердца, и не нужны им были никакие другие такие же родители, да и не станем мы никогда теми Ульяной и Адрианом, мы отличались, неуловимо, но другие. Если вторгнемся в их жизни и поменяем всё на места, они не будут счастливы. Никто не будет.
— Надеюсь, вы поняли, Ульяна? Ваши дети счастливы, так не разрушайте их привычную спокойную жизнь, не лишайте красок. Живите в этой реальности дальше и растите этих детей, они ведь тоже ваши.
Опустила голову, глотая слезы, прижалась к ласково обнявшему меня Адриану и замерла как от грома молнии:
— Перейдем к наказанию, вейдари, архар. До рождения ребенка вы останетесь в Реа, в доме своего отца, вейдара Лисова. А после рождения ребенка будете изгнаны в Аррет до конца своих дней с ограничением посещения Реа только лишь с согласования и с подстраховкой вейдара-куратора ХИРО. Либо же навсегда останетесь в Реа, с редким правом посещения Аррет. Решение по этому вопросу за вами. Я понятно сказал?
— Да…
— Да, ректор Валенсо. Понятно.
— Я рад. Детали обговорим, когда вы будете в состоянии им внимать. Как видите, я выполняю обещания, вы вышли из ситуации, за которую полагалась казнь в прежние времена, с минимальными потерями. А теперь, ступайте домой, Лисова. И хорошенько отдохните. Я сам навещу ваш дом на днях.
— Спасибо, ректор.
— Спасибо на сэндвич не намажешь, — ворчание в спину, на губах тонкая улыбка.
Из ХИРО Адриан выносил меня на руках. Я была выжата как лимон и морально раздавлена и вместе с тем я понимала: всё к лучшему. Всё на самом деле к лучшему. В полудреме дернулась: Дин! Надо завтра с ним разобраться, надеюсь, ничего непоправимого не случилось. Адриан прижал меня крепче к груди, активируя портальный камень.
Глава 39
Дин
Проснувшись раньше любимой, с удовольствием прижал её, обнаженную, мягкую, к своему боку, легонько целуя поочередно щеки, лоб, нос, губы. Орган напряженно пульсировал, жаждая оказаться меж сладких бедер и глубоко в ней, макнуться по полной в жаркую влажную глубину и скользить, зажатый в узкую ловушку шелковых стеночек.
Осторожно перемещаюсь на пару, коленом раздвигая бедра, устраиваясь поудобнее, вылизываю языком местечко за ушком, с наслаждением посасываю мочку, спускаюсь к полной груди, вбирая в рот напряженный сосочек.
Кто-то уже не спит, не притворяется, просто дремлет и немного тарахтит от удовольствия. Ласково вхожу в гостеприимно впускающее влажное для меня лоно, медленно на всю длину, беру Снежу мягко, осторожно, до самого конца, выпивая её тихие стоны. Ноздри бередит запах любимой, кое-что меня настораживает, что-то в её запахе изменилось, но я так сильно её хочу, до одури, до скручивающихся жил и отваливающейся поясницы, что отодвигаю эту странность на второй план и просто наслаждаюсь близостью с парой.
— Ещё, Дин, ещё… — царапает коготками плечи, притягивает к своей груди за голову, нетерпеливо ерзает, хныкает: — Глубже, сильнее, как ты умеешь.
Зажмуриваюсь, какая же она у меня… идеальная!
Фиксирую женские бедра лапами и вбиваюсь размеренными сильными толчками, скольжу в ней до самого конца с оттяжкой, вхожу и захлебываюсь запахом крови, смешанным с её естественным ароматом. Великие предки, как так случилось, что мы раньше друг друга не узнали? Впрочем, злиться не на что. Я всем доволен. Она моя награда. Мой личный наркотик. Прикусываю клыками косточки у шеи, наращивая темп, и бьюсь в оргазме вместе с кричащей нецензурные словечки парой, щурюсь клыкасто: кому-то следует вымыть с мылом язычок или найти ему более приятное применение.
— Ты монстр, — выдыхает отрывисто Снежа, когда я из неё плавно выхожу, смаргивая пелену постогразма. Запах с той странной примесью усиливается, раздражая рецепторы. Утыкаю нос в грудную узкую клетку и веду им, принюхиваюсь. Снежа смеется, пытается меня оттолкнуть: — Ай. Щекотно. Ты что делаешь?
Спускаюсь носом к животику и замираю. Из груди рвется скулящее рычание, зверь осознает раньше меня всю патовость ситуации и валится на спину, подрыгивая лапой в экстазе, посылая мне мыслеобразы: мы – мужик! Сделали своё черное дельце. Меня ударяет по темечку рукояткой любимого М-9, отправляя в моральный нокаут. Брови сводятся к переносице. Вдоль позвоночника холодок. Как она отреагирует на такую ошеломительную новость? В груди холодеет.
— Дин? — Снежа привстает на локтях, вглядывается в моё обалделое лицо с тревогой. — Что с тобой? Что не так? Ты выглядишь обескураженным.
Как тебе ТАКОЕ сказать, родная? Сглатываю, осторожно убираю от хрупкого тела руки и укладываюсь рядом с ней, по-армейски вытянув конечности.
— Дин, ты меня пугаешь. Да что случилось-то? — переворачивается на бок требовательно. — Дин! Если не скажешь, в чём дело, пеняй на себя.
Вздыхаю.
