Архитектор Душ II (СИ) - Вольт Александр

Они сорвались с места без лишних вопросов. Я слышал, как открываются шкафчики внизу, звякают флаконы и коробки. Сам проверил свою ванную — пусто, если не считать стандартного набора гигиенических средств.

Вернувшись к Лизе, оценил динамику. Хрипы стали тише — плохой признак. Значит, просвет гортани сужается критически. Цианоз усиливается. Пульс на лучевой артерии почти не определяется.

— Ничего! — донесся снизу голос Алисы. — Только перевязочные материалы!

Ситуация была предельно ясной: смертельная опасность, отсутствие лекарств, время на исходе. Скорая доберется сюда не раньше чем через четверть часа — слишком поздно, если отек будет развиваться такими темпами.

Оставался последний вариант. Коникотомия. Вскрыть горло ниже места отека. Острый нож с кухни, корпус от шариковой ручки вместо дыхательной трубки. В принципе, это можно было попробовать.

Но мои руки привыкли работать с теми, кто уже не чувствует боли, не истекает кровью, не умирает у меня на глазах от недостаточно точного движения. Один неверный разрез — и я добавлю к удушью еще и кровотечение.

И тогда в памяти всплыло нечто иное. Не из университетских учебников, не из работы в морге. То новое знание, которое пришло вместе с этим телом, и которое я только начинал немного понимать.

Только проблема была в том, что я только научился вредить и не более того. Опыта в том, чтобы «лечить» людские души, у меня не было. Однако это был единственный вариант, чтобы не дать Лизе погибнуть от удушья.

Я сел на край кровати, положил руки на плечи помощницы. В комнату вошли девушки.

— Что ты делаешь? — спросила Лидия, в ее голосе звучала настороженность.

— Применяю нестандартный метод, — ответил я спокойно, хотя в висках долбила кровь. — Других вариантов нет.

Закрыв глаза, я сосредоточился на технике, которую отрабатывал по вечерам и удачно применил на одном из похитителей. Дыхание замедлилось, сердцебиение выровнялось.

Мир смазался, как и ранее.

Психея Лизаветы предстала передо мной как бушующий алый вихрь — ее жизненная энергия металась в хаотичном танце. Я проследил за светящимися нитями, что вели к области горла. Там энергетическая ткань была сжата в плотный пульсирующий узел, который разрастался, перекрывая естественные потоки.

Это было энергетическое отражение анафилактического шока — воспаление и отек на уровне психеи.

Я протянул руку к узлу, готовясь его разгладить. Это было лишь предположение, но если мне удавалось ранее пережать чужую психею и причинить боль, то этому действию должно быть противодействие.

Баланс вселенной, рази ее гром!

Это не было прикосновением в привычном понимании. Меня словно ударило разрядом молнии — не физической болью, а чем-то неизмеримо худшим. Ее паника, агония, первобытный ужас перед надвигающейся смертью хлынули в мое сознание концентрированным потоком.

— Громов! — донесся издалека голос Алисы.

Физический мир растворился. Комната, кровать, испуганные лица — все уступило место иной реальности. Реальности ее психеи.

Узел в области гортани пульсировал ярко-красным светом, стягивая энергетические потоки в тугую спираль. Интуиция подсказывала — любое давление только усугубит ситуацию. Этот узел был не мышечным спазмом, который можно разжать силой.

Я начал медленно, едва касаясь поверхности. Движения были похожи на то, как массажист разминает затекшие мышцы — мягко, терпеливо, позволяя напряжению уходить постепенно. Под моими пальцами узел словно вздрагивал, сопротивлялся, но затем начинал поддаваться.

С каждым осторожным движением алый клубок становился менее плотным. Энергетические нити, сдавленные до критического состояния, начали расправляться, восстанавливая естественный поток. Я чувствовал, как узел медленно растворяется под моим воздействием, становясь все более рыхлым, податливым.

В реальном мире хрипы Лизы стали тише, но уже не от критического сужения дыхательных путей, а от постепенного восстановления их проходимости. Ее грудная клетка начала подниматься ровнее.

Но краем сознания я уловил странное движение. По всей энергетической сети Лизы, словно рассыпанные бисеринки, плавали десятки мелких узелков. Они дрейфовали по светящим каналам как микротромбы в кровеносном русле, время от времени собираясь в небольшие скопления, а затем снова рассеиваясь.

Понимание пришло мгновенно. Главный очаг я устранил, но аллергическая реакция продолжала развиваться. Организм все еще вырабатывал медиаторы воспаления, гистамин продолжал поступать в кровь, и эти мелкие энергетические узелки — отражение процессов, происходящих на клеточном уровне.

Я мог разгладить основной узел, восстановить дыхание, но полностью остановить анафилаксию — это было за пределами моих возможностей. Лизе по-прежнему нужна профессиональная медицинская помощь, антигистаминные препараты, гормоны. Я лишь выиграл время, но проблема не решена.

Полная концентрация на конкретном узле исчезла. Я все еще видел ее психею, но словно через мутное стекло. Реальный мир ворвался резкими и неприятными ощущениями.

Звуки слишком громкие, запахи острые, свет резкий и слепящий. В висках запульсировала боль, будто кто-то забил внутрь раскаленные спицы. К горлу подкатила волна тошноты, а на языке расцвел металлический привкус. Я понял, что это и была та самая плата, о которой шла речь в книге.

Еще пара минут такой нагрузки, и я наверняка либо отброшу коньки, либо потеряю сознание. И ни один, ни второй вариант мне не нравились от слова совсем. Я должен держаться. Может быть, сбросить обороты и силу влияния на энергию Лизы, но поддерживать ее хотя бы в минимальной стабильности обязан, что я и делал.

— Скорую вызвали? — спросил, с трудом удерживая себя от того, чтобы не отъехать.

— Уже едут, десять-пятнадцать минут, — откликнулась Алиса. Ее голос дрожал от волнения.

Мне оставалось только сидеть на краю кровати, держать Лизу за плечи и непрерывно «поглаживать» энергетический узел, не давая ему затянуться и разрастаться.

Секунды тянулись как смола. Боль в голове превратилась в низкочастотный гул, а комната качалась будто палуба во время шторма.

Доносящийся звук сирены издали принес мне небольшое облегчение.

— Встретьте их, — выдохнул я и полностью отстранился от психеи Лизаветы.

Девушки исчезли. Вскоре в дверях выросли двое: маленькая, сухопарая фельдшер с короткой стрижкой и грузный санитар, пахнущий медикаментами.

— Что у нас? — спросила она, тут же присаживаясь рядом.

— Анафилаксия, отек Квинке, — выдавил я, уже присев на стул.

— А вы у нас не только в делах мертвых разбираетесь, господин коронер? — спросила она с улыбкой на лице. В ее голосе не было ни капли злобы или попытки меня задеть. — Что у вас стряслось?

— Аллергическая реакция на снотворное, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Она плохо себя чувствовала, сказала, что выпьет таблетку, но то ли с количеством перебрала, то ли новый препарат купила, но результат на лицо.

Она быстро измерила сатурацию и давление у Лизаветы.

— Давление шестьдесят на сорок, пульс сто тридцать, сатурация падает. Готовь преднизолон и адреналин.

Ее напарник уже готовил шприц и одним щелчком вскрыл ампулы, после чего все передал женщине-фельдшеру.

Через пару минут Лизу уложили на носилки, лицо ее уже бледнело, дыхание выравнивалось.

— Мы забираем ее, — сказала фельдшер. — Нужно стационарное наблюдение.

Я только кивнул.

Мы проводили их до дверей и только посмотрели, как Лизу уложили в машину, после чего двигатель машины завелся, снова моргнули синие проблесковые маячки, и они сорвались с места.

— Громов, ты как? — спросила Лидия. В ее голосе слышалось легкое беспокойство, которое она пыталась скрыть за своей привычной маской непроницаемости.

— Жив, — сказал я с трудом. Перед глазами плясали красные пятна. — Утром всё объясню. Сейчас давайте спать.

— Да выспишься тут с тобой… — сказала Алиса по пути, когда мы вернулись в дом, и я закрыл дверь.