Адвокат Империи 13 (СИ) - Фабер Ник

Ладно. Прикинем в голове. Что ему нужно? Ну, за исключением того, конечно, что он конченый и ему скучно. Чего он хочет? В перспективе, я имею в виду.

Ответ тут простой — без понятия.

Но, глядя на его поведение, я ни за что не поверю, что у него нет какого-то плана. Не похож он на того, кто будет просто от веселья убивать людей, как бы не старался это показать. Каким бы отвратительным оправданием это не прозвучало, но каждый раз он преследовал какую-то цель. Во время нашей первой встречи. И во время второй — тоже. И Эри он ко мне приставил тоже не просто так. А ещё тот случай после аукциона, когда я угрожал разнести тот кинжал. Ведь в тот раз он отступил, так? Значит, он способен жертвовать своими прихотями в угоду более важным целям.

Или же я просто стараюсь себя в этом убедить?

Думай, Саня, думай. От твоих мозгов сейчас зависит не только твоя собственная жизнь.

Он ведь всё предусмотрел, ведь так? Прислуга в очках, блокирующая контроль. Эта дурацкая подвеска, которая, как мне казалось, блокировала действие других артефактов, хотя тут я был не уверен. Он оставляет меня без возможностей. И делает это специально. Почему?

Потому что он сумасшедший? Вполне себе вариант, но я в него не верил.

Нет, он словно грёбаная ходячая провокация, созданная для того, чтобы бросить вызов всему вокруг. Ему нравится этот образ наплевательского отношения к устоям и правилам. Иллюзия того, что ему не важно, что на кону — жизнь или спокойствие других, даже собственная безопасность. Ему плевать, и в этом равнодушии сквозит какой-то странный, почти что иррациональный кайф — удовольствие от самой игры на грани, от риска, где цена слишком высока, чтобы просто считать её случайностью.

Но, несмотря на это, я не спешил вписывать его в список сумасшедших. Как бы безумно это не прозвучало, но в его действиях есть чёткая выверенность. Это не хаос, хотя он и пытается казаться безумцем. Отнюдь. На самом деле каждый его шаг — часть тщательно продуманной стратегии, скрытого плана, о котором никто не знает, даже, может быть, и он сам. По крайней мере до конца. Его цель — загадка. И я понятия не имел, что ему нужно, хотя кое-какие догадки у меня были. И именно это делает его опасным. Ведь когда человек умеет играть с огнём, как бы смешно это ни прозвучало, и при этом держит под контролем даже самый дикий пожар — это не безумие, это холодный расчёт, упрятанный под маской безумства.

Он может себя контролировать. А там, где контроль — есть чёткое понимание, зачем ему этот контроль нужен.

Или же — это всё мои глупые и тщетные попытки найти зерно рациональности там, где его и в помине не существовало.

Я снова посмотрел на пистолет в своей руке.

— Значит, хочешь поиграть, так? — спросил я, подняв взгляд и посмотрев на него.

— Ещё как хочу, Александр, — улыбнулся Браницкий.

— Окей, — вздохнул я, поднимая пистолет. — Давай сыграем.

— САША, НЕТ!!! — Вика дёрнулась в мою сторону, но Браницкий удержал её на месте.

— Тс-с-с-с, красавица, — прошептал он ей в ухо. — Никогда не стой между мужчиной и его решением.

Я ощутил, как холодный ствол револьвера прижался к виску.

— Давай, Александр, — продолжил он подначивать меня. — Покажи мне, на что ты способен…

— О, — спокойно ответил я, чувствуя внутри какую-то странную лёгкость и стараясь отбросить прочь нервозность от осознания возможной и, вероятнее весго фатальной, ошибочности своих суждений. — Легко.

И со спокойной душой нажал на спуск. Курок с глухим щелчком ударил по пустой каморе.

— Молодец! — воскликнул Браницкий. — Отлично! Нет, ну вы видели! У него даже глаз не дёрнулся! Всегда знал, что у этого парня стальной лом вместо позвоночника! Я…

Слушать я его не стал. Бросил пустой револьвер на игровой стол и направился в сторону стены, где стояли диваны. Прошёл мимо Браницкого и взял лежащий на диване пистолет.

Тот самый, который принадлежал одному безвременно покинувшему нас Назару, кем бы он ни был, и который Барницкий сам пару минут назад туда кинул.

— Рахманов, — Браницкий пристально посмотрел на меня и тон его голоса изменился. — Ты что задумал?

— Да вот, — я поднял взгляд от оружия и посмотрел на него. — Мне в голову пришла любопытная мысль. Знаешь, ты ведь удивительно хорошо читаешь людей. Даже поразительно, я бы сказал. Тот, кто так хорошо притворяется сумасшедшим, сам наверняка немного гений. По крайней мере, в понимании человеческой души.

Я оттянул курок и ладонью прокрутил барабан. По помещению прокатилась череда звучных щелчков, когда каморы одна за другой сменяли друг друга у ствола.

— Думаешь, что я притворяюсь? — с ухмылкой спросил он, всё ещё держа Вику за руку. А вот раскалённый нож в его руке погас, что я счёл хорошим знаком. Значит, я его заинтересовал. — Считаешь, что так хорошо меня понимаешь?

— Безумец в роли мудреца и мудрец в роли безумца, — пожал я плечами и снова прокрутил барабан.

Щёлк. Щёлк. Щёлк. Щёлк. Один за другим я пальцами заставлял барабан револьвера вращаться.

— Мы с тобой уже ведь играли в эту игру, — напомнил я ему. — Помнишь?

— И ты тогда нарушил правила, — напомнил он мне.

— О, нет-нет-нет, — покачал я головой, ощущая, как внутри меня начал распаляться азарт. Словно выпил залпом полтинник коньяка. Незримый огонь растекался по венам, требуя немедленного действия. — Это твоя вина, что ты не обозначил их более точно. А любая, даже самая смертельная игра опасна ровно до тех пор, пока ты не заметишь дыры в её правилах. Ведь так?

Я посмотрел ему в глаза.

— Ты решил играть с адвокатом и забыл о том, что смерть любит точность, а мы — лазейки между строк.

На последних словах мои пальцы вновь провернули барабан. В комнате раздался грустный, одинокий щелчок. Он прозвучал медленно, тягуче. С механической точностью. Будто кто-то выбил ещё одну букву на могильном камне.

Я не сдержался и облизнул пересохшие губы. Впервые за всё время нашего «знакомства» я увидел изумление на его лице. Чистое и ничем не прикрытое. Изумление ребёнка, который готовился увидеть самое настоящее чудо.

— Да, — прошептал он, глядя на меня чуть ли не с вожделением. — Давай, Рахманов. Похоже, что приятный аперитив превращается в главное блюдо! Вперёд! Сделай это!

Сердце билось в груди с такой силой, словно уподобилось птице, которая стремилась вырваться из клетки. Пальцы сжимали последний, так и не выстреливший револьвер. Тот, который и должен был быть заряжен. И мои руки покалывало, словно от пробегающих по нервам разрядам электрического тока. Я почти мог почувствовать это бесконечно обожаемое ощущение. То, чего я желал больше всего. Ощущение схватки. Азарт погони за победой.

Я видел это в его глазах, точно так же, как он видел это в моих собственных.

Оттолкнув Вику от себя, Браницкий сделал пару шагов, приблизившись ко мне вплотную. Он навис надо мной с безумной улыбкой на лице, глядя прямо в глаза.

— Давай, — практически просил он. — Проверь меня. Сделай это и докажи, что ты пойдёшь на всё, чтобы победить.

Хотя нет. Это даже просьбой нельзя было назвать. Он меня буквально умолял. Сейчас, в шести шагах от смерти, где каждый шаг мог стать последним, мы с ним стояли как равные.

Двое мужчин, что решили играть не на жизнь, а на смертьсмерть.

И эта мысль была подобна озарению. Никаких титулов. Социального положения. Прав. Законов. Обязанностей. Разности статусов и прочей ничего не значащей чепухи. Просто двое мужчин, решившие сыграть на то единственное, что у них было. Мы словно вернулись с ним в прошлое, чтобы сыграть в игру, которая оказалась прервана. Будто дети, которые разгонялись на велосипедах друг на друга в глупом ожидании, что кто-то из них отвернёт первым.

Не отвернёт. А, значит, нужнонужно просто прекратить эти игры. Сделать его поражение окончательным. Бесполезно убивать того, кто ёвсе равно воскреснет. А вот сломать его внутрене…

— Знаешь, в чём твоя проблема, Константин? — спросил я его, подняв руку с оружием к собственной голове второй раз за этот вечер.