Спасите меня, Кацураги-сан! Том 17 (СИ) - Аржанов Алексей

Смысл этой теории заключается в том, что при оплодотворении может сложиться огромное количество разных организмов. Вариантов — крайне много. Но сталкивается именно одна конкретная яйцеклетка и один конкретный сперматозоид. И на этом чудеса случайности не заканчиваются. Затем между ними происходит сложный процесс обмена генетической информацией.

Даже если представить, что какая-то женщина может рожать детей от одного мужчины сотни или тысячи лет, скорее всего у них никогда не появится двух одинаковых детей, если не учитывать рождение близнецов.

Каждый человек уникален. И это ещё одна лишняя причина беречь свою жизнь. Других таких, как мы, просто не существует и существовать не будет.

Пока я размышлял на эту тему, Сергеев разговаривал с кем-то по телефону.

Положив трубку, он произнёс:

— Я учёл ваше требование, доктор Кацураги, — заявил он. — Вы готовы?

— Это вы о чём, Алексей Георгиевич? — не понял я.

— Как это? О стернальной пункции, — ответил Сергеев. — Мне позвонил заведующий гематологическим отделением. Сказал, что у вас есть три часа. В это окно вам могут сделать пункцию уже сегодня. Только… Вы ведь знаете, какие условия нужно соблюсти перед операцией? Это ведь операция, а не какая-то пятиминутная манипуляция.

— Конечно, Алексей Георгиевич, — кивнул я. — Сегодня я не завтракал, ничего, кроме воды, не пил. Мочевой пузырь и кишечник пусты.

— Лекарства?

— Ничего не принимал. Только пил воду. Я с самого утра надеялся, что именно сегодня мне проведут эту процедуру. Я готов. Полностью, — ответил я.

— Отлично, тогда мы с вами временно прощаемся. Идите в гематологическое отделение. Вас там встретят. Я сейчас ещё раз позвоню и предупрежу их, — объяснил Сергеев. — Только ради всего святого, доктор Кацураги, если уж хотите приступить к работе после операции, пообещайте, что сделаете это завтра. Не надо обслуживать пациентов с раной на груди. Она у вас и завтра не затянется, но всё-таки…

— Обещаю, — кивнул я. — Спасибо за помощь, Алексей Георгиевич.

Я по привычке поклонился, чем сильно удивил Сергеева. Но с привычками уже ничего не поделать. Изначально, когда я работал в больнице Камагасаки, доктор Номура постоянно отчитывал меня за то, что я невежливо к нему обращаюсь. Лишь через несколько дней до меня дошло, что я время от времени забываю совершать традиционный поклон, когда того требует ситуация.

А теперь всё наоборот. Уже не могу сдержать поклоны, так как они стали железобетонной привычкой.

Я скинул халат и направился в гематологическое отделение. Там меня встретил мужчина лет сорока. Высокий, стройный. Он всё время поправлял свои очки, будто даже с их помощью не мог меня разглядеть.

— Я так понимаю, вы и есть доктор Кацураги, о котором предупреждал Алексей Георгиевич? — спросил он.

— Всё верно, — ответил я и на этот раз протянул собеседнику руку.

Мужчина пожал её и произнёс:

— Виктор Николаевич Потапов. Заведующий гематологическим отделением. И так уж вышло, что я единственный в нашей клинике, кто умеет проводить пункцию. Так что сегодня над вами буду трудиться я. Вы захватили с собой свежий общий анализ крови?

— Да, конечно, — ответил я и протянул Потапову распечатку. — Взгляните — и сразу поймёте, зачем мне так срочно понадобилась пункция.

— П-ф-ф… — вскинув брови, выдохнул он. — Да, доктор Кацураги, не самая приятная картина. Простите, я ведь могу говорить с вами прямо? Понимаю, что вы — мой пациент, но всё же с врачом хочется беседовать без лишних утаек.

— Не беспокойтесь, если я узнаю от вас плачевный диагноз, мой рассудок не пошатнётся, — прямо сказал я.

— Такое впечатление, что у вас намечается лейкоз, доктор Кацураги, — заявил он. — Я уже много раз видел такую картину. Но ещё есть вероятность, что костный мозг не успел претерпеть критические изменения. Теперь мне даже немного стыдно. Я спорил с Алексеем Георгиевичем, потому что думал, что вы из собственной прихоти желаете сделать стернальную пункцию. Уж простите, доктор Кацураги. Стоило отнестись к ситуации внимательнее.

— Всё в порядке, я же прекрасно понимаю, что в больнице перегружены почти все, — сказал я. — Если вы свободны, я готов приступить к процедуре прямо сейчас. К операции я уже подготовился.

— Тогда не будем медлить. В вашем случае каждая минута может быть на счету.

Медсестра провела меня в палату. Там я снял верхнюю одежду, мне вкололи транквилизатор, после чего я улёгся на кушетку и почувствовал, как моё сознание уже начало путаться.

Но это ещё даже не наркоз. И это чрезвычайно важно отметить, поскольку я хочу запустить особый режим работы «анализа». Даже в состоянии сна мне стоит контролировать своё состояние. Следить за работой гематолога.

И дело не в том, что я ему не доверяю. Нет. Просто мне кажется, что так я смогу возобновить деятельность своего «самоанализа». Может, во время операции он сможет снова включиться?

Когда я закончил настройку магического центра и открыл глаза, то обнаружил себя в операционной. Однако оказалось, что ситуация обещает быть гораздо проще. В общий наркоз меня погружать не будут. Но в каком-то смысле правильны оба варианта. В Японии эту процедуру часто проводили под общей анестезией, а в России решили под местной.

Потапов вошёл в операционную и принялся подготавливать мою грудь. Сначала обработал место прокола антисептиком, после чего ввёл местный анестетик и дождался, когда я полностью потеряю чувствительность.

— Это будет не очень приятно, доктор Кацураги, но думаю, вы потерпите, — произнёс он. — Я постараюсь закончить быстрее.

— Не торопитесь. Ни боли, ни крови я не боюсь, — ответил я.

— Ха-ха! — рассмеялся гематолог. — А я тороплюсь не из-за этого. Просто после вас меня ждёт ещё пять пациентов. Хочется успеть домой хотя бы до полуночи.

Страны разные, а врачи перерабатывают везде одинаково. Всё-таки разговоры о разной медицине не всегда имеют смысл. Да, где-то качественнее оборудование. И да, где-то врачей обучают более тщательно. Но перерабатывают по итогу все. Такова особенность профессии. Выгореть рискует каждый специалист.

Потапов подготовил специальную иглу, нащупал точку на грудине, которая располагалась на уровне третьего-четвёртого межреберья, а затем ввёл её в кость.

Да… Стоит отметить, манипуляция крайне болезненная даже с учётом анестезии. А я порой думал, что пациенты жалуются на неё попусту. Хотя уверен, всё зависит от опытности гематолога.

После введения иглы Потапов присоединил к ней шприц и вытянул с помощью него примерно полмиллилитра костного мозга. Затем сразу же заклеил место прокола стерильной салфеткой.

Ничего зашивать в данном случае не надо. Вся зона прокола заживёт самостоятельно. Тем более, я смогу залечить её своей магией, если она будет мне мешать.

— Вот и всё, доктор Кацураги, — произнёс Потапов. — Результат постараюсь подготовить в ближайшие двое суток. Исследование костного мозга мы делаем быстро. Сейчас, пожалуйста, посидите в палате под присмотром медсестры хотя бы полчаса, а потом уже мы переведём вас назад в терапевтическое отделение.

— Благодарю за помощь, Виктор Николаевич, — сказал я и тут же провалился в сон.

Либо транквилизатор подействовал слишком сильно, либо организм и вправду ослабел из-за развивающейся болезни, но бодрствовать я больше не мог.

Проснулся через пару часов только для того, чтобы на своих двоих перейти в терапевтическое отделение, а затем снова заснул.

Ничего, продержусь. Как только у меня на руках будет результат обследования костного мозга, я сразу же смогу перестроить свои клетки и вернуть им былое здоровье.

А пока что придётся перетерпеть симптомы опаснейшего заболевания.

Я проспал до самого утра. Но встал относительно бодрым. Послеоперационная рана почти не ныла. Я был полностью готов к работе. Умылся, позавтракал, созвонился с Сайкой и родителями, после чего прошёл в ординаторскую, чтобы узнать, есть ли у Сергеева для меня работа, но вместо него нашёл Игоря Щербакова.