Ведьмы.Ру (СИ) - Демина Карина

Дядя Женя бодрым шагом двинулся к улице, прямо туда, где их патруль остановил. И Мелецкий двинулся за ним, причем, Ульянину ладонь не выпустил. А во второй руке, точнее под рукой, держал Физю. Та повисла пухлою тушкой, только хвост покачивался вправо-влево, влево-вправо.

Вот и место, где их остановили. И заборчик тот же. И боец при нём. Сердце застучало.

Сейчас увидит и…

Словно почуяв такие мысли, боец лениво повернулся, мазнул по Ульяне взглядом и отвернулся.

Выходит, их и вправду не увидели? Но как?

— Успокоилась, — рявкнул дядя Женя шёпотом. — А то сейчас морок слетит. И бегом.

И побежал. Рысью. Но как-то так бодро побежал, что и Ульяне пришлось. Точнее сперва Мелецкому, который правильно решил не отставать, а там и Ульяне. А бегать и бояться одновременно оказалось сложно. Она вообще едва не упала. И главное, бежали-то к стоянке, а не главному входу. Может, и правильно, но дольше. А Ульяна никогда спортивностью особой не отличалась. Она даже подумала, что ещё немного и упадёт. Или начнёт задыхаться, как обычно бывало на физкультуре. Или ещё какая пакость приключится.

Но…

Нет.

Только и успела, что выдохнуть, а вот уже Мелецкий руку отпускает, чтобы дверь толкнуть

— Прошу, — говорит, и сам вперёд лезет почему-то. — Пока стоит. В смысле, центр стоит. Не рухнул.

Внутри было необычно пусто. А ведь место популярное. Даже в будние дни людей в центре хватало. А теперь вот такое… Такое… Непонятное.

Ульяна остановилась и, выдохнув, огляделась.

— Пускай, цто ли, — произнесла Физя с сомнением. И нос её длинный задёргался, зашевелился. — Ух! Сколько их тутоцки!

Сбоку раздался хруст. И Ульяна вздрогнула.

— Спокойно, — Данила вышел вперёд. — Я тебя защитю. Защищу.

Первая мышь сидела на островке, где продавали домашний зефир. Вкусный. Ульяну как-то угостили. Теперь, правда, витрины были пусты, разве что пара плетеных корзинок осталась. Одну и занимала мышь. Она свернулась крубочком, выставив чешуйчатую, отливающую золотом, спинку. Длинный чешуйчатый же хвост прижимался к стеклу.

— Да пусти узе, — Физя вывернулась из рук Мелецкого и, плюхнувшись о пол, распрямилась. К островку она подходила неспешно, важною походкой. И шерсть распушила, сделавшись больше раза в полтора.

— Эй, мышь! — Физя пнула витрину, и как ни странно, мышь то ли пинок ощутила, то ли услышала. — Слушай меня, мышь…

Корзинка покачнулась, а из неё выбралась. Выбралось…

— Уль, а ты уверена, что мышей желала? — робко поинтересовалась Ляля.

А откуда-то из глубин центра донёсся глухой переливчатый рык.

Глава 22

Говорится о том, что козлы бывают разные

Глава 22 В которой говорится о том, что козлы бывают разные

Она уже чувствовала какое-то чувство, но до настоящей любви еще было плыть и плыть мелким шагом.

Роман о сложностях любви

Филин вернулся к дому.

Его никто не стал прогонять, наоборот, калитка была не только приоткрыта, но и камушком придавлена, будто нарочно, чтоб затруднений не вышло. Стоило просунуться, как она скрипнула. И на этот скрип во двор выглянула женщина в жёлтом тюрбане.

— А… явился.

А потом снова в доме спряталась.

Филину же что делать?

Была мысль в полицию пойти. Но он только представил, как является и пытается рассказать, что его в козла обратили. В лучшем случае просто ролик снимут. Как Лёнька. В худшем… ещё решат, что бешеный.

К Земеле?

Не хватало.

И главное, ясно, что давно чего-то затевалось. Не Филина это направление, его дело — мелкие кредиты, займы и прочая ерунда, которая серьёзной работы с клиентом не предполагает. Но вот сдёрнули, услали. Земеля самолично просил. С какого перепугу? И пел, что у Филина получается работать, будто позабывши, что пару месяцев тому орал, что или Филин перестаёт чистоплюйствовать, или пусть другую контору ищет. А то, мол, словами он горазд, а вот как действовать…

Губы сами потянулись к веточке.

Чтоб… хотя, не так и плохо, если подумать. Точно не хуже переваренных пельменей. Казалось бы, дело нехитрое, кинул в воду и готово. Только почему-то через раз то переварятся, то внутри ледышки, то вовсе слипнутся одним комом.

С травой проще.

Хотя грязная… а если рвать и мыть? Где? Нет, козлы в природе вроде не моют и живые. А если и подохнет, то невелика беда. Плакать о Филине точно некому.

Но сказать…

Кому и чего?

— Эй, — Филин крутанул башкой и едва устоял. Треклятые рога весили немало, и голову под их тяжестью клонило то влево, то вправо. — Федька! Или как там тебя… ты где?

— Тут, — кусты затрещали и меж ветвей просунулась чёрная морда. — Но прошу заметить, что я не давал вам повода фамильярничать.

На шерсти проблескивала седина.

— Выкать, стало быть? Козлу?

— А сами вы, простите, кем будете?

Филин вздохнул.

— То-то и оно. Животное обличье — это ещё не повод уподобляться. Я вижу, что вы пребываете в смятении и не до конца осознали произошедшее, но уже стремитесь…

— Заткнись, а…

— Это весьма грубо.

— А я такой и есть. Грубый… слушай, а ты траву моешь перед тем, как есть?

— Нет.

— Она ж пыльная.

— Как-то вот и не думал, — козёл выбрался из кустов и сел. — Действительно… это негигиенично. С другой стороны, поверьте, коллега, немытая, но свежая трава куда приятнее сена.

— Сена?

— А то… в наших широтах круглосуточная зелень — роскошь, недоступная простому козлу. Порой приходится довольствоваться малым.

И вздохнул.

Филин тоже вздохнул.

— Ты… вы… это… звиняйте. Я и вправду… манерам не обученный. И вообще уголовник.

Козёл чуть склонил голову:

— А я профессор. Филологии. Лингвист. Философ. Книгу вот пишу… писал. Раньше. О философском переосмыслении прожитой жизни на склоне лет и о том, как приобретенный жизненный опыт влияет на личность, изменяя её…

— И много написал? — Филин впечатлился. Учёные люди пугали его, причём он и сам не знал причин этого страха.

— Вступление.

— А козлом как стал? Вступление не понравилось?

— Это личное. Впрочем… это как раз наглядный пример того, сколь приобретенный жизненный опыт влияет на переосмысление. Коллега, не соблаговолите ли вы прогуляться? Здесь недалеко пруд имеется, а у воды трава обычно имеет совсем иной вкус. Она сочнее и порой появляются в ней лёгкие ореховые ноты молодых одуванчиков. Некоторая пряность или даже острота…

Филин понял, что идти надо к пруду.

— Соб… саб… пошли, — выдал он, подумавши, что и вправду, почему бы к пруду не сходить.

Что он теряет, в конце-то концов?

Может, Профессор чего и подскажет разумного. Но вряд ли.

— А история моя… — Профессор обрадовался. — Весьма и весьма показательна. Наглядна, я бы даже сказал. Видите ли, когда-то давно я был молод и полон надежд…

Шёл он довольно быстро, и Филину пришлось поспешить.

— … когда встретил её. Она была тоже молода и прекрасна, как может быть прекрасна возлюбленная в глазах мужчины.

— Это да.

Женушка тоже выглядела так, что Филин прям в ступор впал, когда в первый раз увидел.

— Вижу, вы и вправду понимаете… о, тогда наша любовь представлялась мне чем-то огромным и великим, незыблемым, как горы. Она была бездонней океана…

Вот почему все учёные так любят трындеть? Или это просто от излишка науки? В мозгах не удерживается и выливается трындежом.

— Я представлял себе, как мы будем идти вместе по жизни, держась за руки, преодолевая все невзгоды…

— Не вышло?

— Отчего же. Вполне себе. Мы поженились. И жили. В целом даже неплохо, пусть и несколько обыденно. Я занимался наукой. И карьера моя, пусть и не стремительно, но всё же шла в гору. Моя жена работала, поскольку, как выяснилось, людей науки не ценят так, как должно… но речь не о том. Шли годы. И вот уже я защитил кандидатскую. Потом и докторскую создал. Выпустил монографию. Меня узнали в узких кругах действительно серьёзных людей. Мои работы вызывали немалый резонанс… также я преподавал. Тогда мне казалось, что я занимаюсь действительно важным делом. Несу свет знаний. Зажигаю в юных сердцах искры… не даю пламени познания, что вырвало человечество из глубин веков, погаснуть.